Утро. Кофе. Кортасар. Понедельник 11 января

На коленях свернулась слишком жарким в это излишне отапливаемое время клубком собака. Таким горячим, что хочется выплеснуть из чашки кофе и налить холодной воды. Но для этого пришлось бы потревожить собаку, заслужив ее упрекающий взгляд и покорный уход с коленей, и отложить Кортасара, хотя его я и так часто откладываю, за несколько страниц насыщаясь смыслами слов, беру кофе и, переваривая картины, по которым я, переваливаясь с одной на другую, шла по крепкой сцепке слов, такой надежной у Кортасара, такой широкой, что не свернуть, не заблудиться, не уйти, переполняющей, и, взяв в руки телефон и полистав ленту, возвращаюсь к нему вновь, слегка опустошив себя бессмысленностью, обнажив кусочек себя, чтобы он ласково и мягко заполнил его словами. В ногах лежит, закрыв глаза, и я не уверена, что спит, с кошками нельзя быть ни в чем уверенным, даже в том, что это кошка, Люси, с мордочкой в мелких пятнах, словно она сидела возле пекаря, возящегося с мукой, и ее обсыпало, беспорядочным мелким дождем,со своими передними лапками с копытцами: третьи пальцы на ее черных лапах того же бежевого грязноватого цвета, что и пятнышки на теле и морде, и они сразу преобразились в моем воображении в маленькие копыта - "Да она же парнокопытная!" - что еще не было связано в сентябре, но в конце декабря затянулось в тугой узел с тем, что из всех имбирных печений на столе Люси погрызла только ангела, сама превращаясь в посланника своей кошачьей бестийной сущности... Темное зимнее утро, когда городу кажется, что надо бы спать, но календарь и часы спорят с ним, заставляя неповоротливо разгонять новый день по венам..