1ч. С Пушкиным по Петербургу. У Демута

                Виртуальная экскурсия по пушкинским адресам.
               
                Вскоре узнал он, что ротмистр Минский
                в Петербурге и живёт в Демутовом трактире.

                А Пушкин «Станционный смотритель»
                ***

     Всем, конечно, известно, что поэт родился в Москве.

    Но прекрасный город, возведённый по воле Великого Петра на брегах Невы, был ему не менее (если не более) дорог!
    
     ...Мы встретились с Александром Сергеевичем на набережной Мойки.

     Восхищённым взглядом я слежу за приближающейся невысокой фигурой с неизменной тростью в руке, в знакомой крылатке и тёмной шляпе... Какое счастье, что он согласился прийти!

- КАК?!!! - спросите вы с понятным удивлением. - Как могла произойти эта встреча?!!!

   А вот так и произошла... вроде бы ВИРТУАЛЬНО, а вроде - и на самом деле! Вам остаётся только поверить.

   Мы идём по набережной... И я, преодолев смущение, спрашиваю:
 
- Скажите, Александр Сергеевич, а когда Вы в первый раз увидели город на Неве? Вы молчите и улыбаетесь... А я знаю! В 1811 году!

    Поэт с удивлением смотрит на меня, а я указываю рукой:

 - Во-он впереди, по набережной, шестиэтажный, со скромным фасадом дом между Певческим и Зелёным (Полицейским) мостами, он прекрасно виден  с пролета Зеленого моста. Набережная реки Мойки, № 40. Адрес очень значимый в Вашей жизни.

    Александр Сергеевич смущён:
- Но почему я не помню этого дома?

   Мне приходится пояснять:

 - Здесь когда-то был знаменитый Демутов трактир. К его парадному входу в июле 1811 года любезный ваш дядюшка Василий Львович привез из Москвы двенадцатилетнего племянника Сашу, чтобы определить в новомодное учреждение – Царскосельский лицей. Здесь Вы готовились к экзаменам...

 - Готовился к экзаменам, да, конечно... - обескураженно оглядываясь, повторяет мой собеседник. - Ничего не узнаю!

    Я поясняю:
 
 - Писатель Юрий Тынянов рассказывает: "Василий Львович, хотя и выбрал самую модную гостиницу, но всё-таки экономил. Друзья наняли для него три комнатки, довольно мрачные, в Демутовой гостинице, на Мойке. В комнате побольше спал дядя, рядом была комната Александра. В третьей, небольшой и тёмной, помещалась Аннушка, а за перегородкою - повар Блэз с камердинером». Аннушка - Анна Николаевна Ворожейкина, приятельница Василия Львовича, милая, добрая женщина, полюбившая Вас всем сердцем.

 - Аннушку помню! - восклицает Пушкин. - А вот дом...
               
  - Честно говоря, ТО знаменитое здание уже да-авно перестроили. Но память жива: адрес «Мойка, 40» сейчас известен всем.

 - Неужели всем? - в голубых, широко распахнутых глазах собеседника вновь удивление и... недоверие. А я продолжаю рассказ. Не зря же много дней провела я в интернете, разыскивая сведения

   Поэт слушает внимательно, не перебивая, с интересом.

 - Ещё до Вашего приезда, на этом участке когда-то стоял двухэтажный дом адмирала Захара Мишукова, выкупленный в 1765-м году купцом из Страсбурга Филиппом Якобом Демутом.

  1 января 1770 года газета «Санкт-Петербургские ведомости» сообщила, что «в столице подле здания полиции, в доме купца Демута отдаются с половины Генваря внаем шесть покоев».  «Заезжий дом» стал известен. Число сдаваемых на любой вкус номеров увеличилось в десять раз. Небогатые постояльцы  жили в маленьких  полутёмных комнатах, а иностранцы, знатные путешественники или богатые аристократы могли занимать несколько просторных помещений и жить подолгу. 

   Увидев выгоду предприятия, Демут  надстроил и достроил здания –  до Большой Конюшенной улицы.

     В итоге купец стал вначале коллежским асессором, потом почетным гражданином города и даже директором заемного банка.
   
- Вот какой энергичный и деловой человек! - невольно восхищается поэт. А я продолжаю с гордостью:

 - Но не основатель гостиницы и не наследники принесли ей славу –  её подарили знаменитые постояльцы – и прежде всего Вы, Александр Сергеевич!
 
     И по окончании Лицея,  живя  у родителей, на Фонтанке, Вы всё равно спешили в Демутов трактир – к друзьям.  Особенно часто – к Петру Яковлевичу Чаадаеву. Это о нём запись в дневнике: «Твоя дружба мне заменила счастье».

 - Это истинная правда! - горячо восклицает мой собеседник.

 - За три  петербургских года  молодой и дерзкий поэт (это Вы, конечно!) успел, по словам императора Александра Первого, "наводнить всю Россию возмутительными стихами".

- Ох, было, было, не скрою, - соглашается Александр Сергеевич. – И юн был.  И дерзок. И жизнью наслаждался, как умел…

   - И ожидало вас наказание - ссылка в Сибирь. Или на Соловки. Лишь  благодаря хлопотам Чаадаева,  Карамзина, Жуковского решение смягчили. Вот она, ваша подорожная: «Снарядить Пушкина в дорогу, выдать ему прогоны и с соответствующим чином и с соблюдением возможной благовидности отправить его на службу на юг – в Екатеринослав».

 - А ещё я вёз сопроводительное письмо наместнику Бессарабской области генерал-лейтенанту Инзову.

 - Удивительное письмо написал статс-секретарь Иван Антонович Каподистрия! Он сочувствовал вам. Сколько понимания в каждой строке!

 - Благороднейший человек! - горячо восклицает мой собеседник. - Его родина была под игом Турции, и он, я знаю, помогал греческим патриотам!

    Я цитирую строки письма, и Пушкин, слушая, улыбается смущённо.

 - "Позвольте мне сообщить вам о нём некоторые подробности. Исполненный горестей в продолжение своего детства, молодой Пушкин оставил родительский дом, не испытывая сожаления. Лишённый сыновней привязанности, он мог иметь лишь одно чувство - страстное желание независимости. Этот ученик уже рано проявил гениальность необыкновенную... Он вступил в свет сильный пламенным воображением...
    Нет той крайности, в которую бы не впадал этот несчастный молодой человек - как нет и того совершенства, которого не мог бы он достигнуть высоким превосходством своих дарований!... Судьба его будет зависеть от успехов ваших добрых советов...
    Соблаговолите же просветить его неопытность, повторяя ему, что все достоинства ума  без достоинств сердца почти всегда составляют преимущество гибельное..."
   
 - О, как он прав! - откликается поэт. - Друзья! Мои благословенные друзья! И Николай Михайлович! И Василий Андреевич!  Покидая Петербург 6 мая 1820 года, я зашёл проститься с Чаадаевым и застал его спящим. Не стал будить. Оставил записку: «Мой милый, я заходил к тебе, но ты спал; стоило ли будить тебя из-за такой безделицы?»

       Я молчу, но невольно отмечаю в каждом слове душевную чуткость и  безграничное уважение к другу! 

 - Семь лет Вас не было в северной столице.
 - Семь лет! - грустно подтверждает мой спутник.

 - Наконец, по возвращении, 25 мая 1827 года (помните этот день?) Вы ВНОВЬ  в любимом городе и с радостью снимаете на два месяца номер в знакомой гостинице.

 - Всего на два месяца...- вздыхает поэт.

 - Но после поездки в Михайловское, с октября, целый год вновь живёте здесь. Ваше общество  - это цвет литературного Петербурга: В.Жуковский, П.Вяземский, А.Дельвиг, И.Крылов. П.Плетнёв...

   Пушкин прерывает мой перечень:

 - А 14 марта 1828 года – о радость! – приезжает из Персии мой тёзка -  Александр Сергеевич Грибоедов  Он привёз так долго ожидаемый Туркманчайский договор о мире. Мы не могли не встретиться!

 - «…Его меланхолический характер, его озлобленный ум, его добродушие, самые слабости и пороки, неизбежные спутники человечества, – все в нем было необыкновенно привлекательно», - в Ваших словах о Грибоедове восхищение и глубокое уважение.
 
   Вас часто видят вместе в литературных салонах. Сближало сходство характеров, но оно же  давало бесчисленные поводы для горячих споров: по словам П.Вяземского, у Вас бывали «сшибки забавные». Вам было о чем откровенно поговорить. Наедине, наверное, не раз вспоминали общих друзей-декабристов...

 - Вспоминали, безусловно! – подтверждает поэт.

 -  К Грибоедову наконец-то пришло литературное признание. Его неопубликованная, но известная по многочисленным спискам комедия «Горе от ума» принесла  заслуженную популярность.

   Соглашаясь со мной, Александр Сергеевич добавляет:

  - В мае 1828 года мне посчастливилось! Я совершил вместе с ним, с Вяземским и Олениными морскую прогулку на пироскафе в Кронштадт. С интересом и восторгом осматривал я корабли - российский флот, готовившийся к выступлению против османов.  Ах, как мне хотелось повоевать! Душа горела - участвовать в сражениях!
  Я даже обратился к Бенкендорфу с официальной просьбой прикомандировать меня к Главной императорской квартире на Дунае, где готовились к военным действиям против Турции. Увы, мне отказали!

 - Наверное, боялись Вашего влияния на молодых офицеров.

- Вы так думаете? - задумчиво спрашивает поэт.

- Я уверена! Но после этого отказа, на второй день после морской прогулки, как раз в день Вашего рождения, Вы написали:

Дар напрасный, дар случайный,
 Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?

Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?..

Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.

    Повторяя знакомые строки, Пушкин грустно склоняет голову. Но я спешу обрадовать его:

 - Но вспомните и другое, приятное: Вас познакомили с  Адамом Мицкевичем. Вы не могли не стать друзьями! Даже легенды ходили по городу. Как-то, встретив Мицкевича на улице, Вы посторонились со словами: «С дороги, двойка, туз идёт!» На что остроумный поляк нашел подходящий ответ: «Козырная двойка туза бьёт!»
 
   Глаза Александра Сергеевича загорелись улыбкой. Я спешу добавить:

 - Мицкевич оставил о Вас искренние строки в «Дзядах»:

Шёл дождь. Укрывшись под одним плащом,
Стояли двое в сумраке ночном.
Один, гонимый царским произволом,
Сын Запада, безвестный был пришлец;
Другой был русский, вольности певец,
Будивший Север пламенным глаголом.

Хоть встретились немного дней назад,
Но речь вели они, как с братом брат.

 - "Как с братом брат..." - повторяет вслед за мной Александр Сергеевич. - Да, мы чувствовали себя братьями по духу. Но Адам сумел ещё раз поразить нас!

   Я  напомнила записки Петра Вяземского:
 - «Третьего дня провели мы вечер и ночь у Пушкина… Мицкевич импровизировал на французской прозе и поразил нас силою, богатством и легкостью своих мыслей. Удивительное действие произвела эта импровизация. Сам он был весь растревожен, и все мы слушали с трепетом и слезами…». Впечатления от этого вечера  отразились в сюжете и главном герое Ваших «Египетских ночей».

 - Да-да, - подтверждает мой собеседник, - "Египетские ночи" - это голос Адама Мицкевича. Необыкновенный талант! Мудрый талант! Помню и наши другие речи:

 Он говорил о временах грядущих,
 Когда народы, распри позабыв,
 В великую семью соединятся.   

   - Ах, Александр Сергеевич! Очень по-современному и даже злободневно бьют в набат эти слова сейчас!
                ***

 - 1828 год, прожитый Вами в Демутовом трактире, был очень плодотворным. По словам друзей, Вы писали целые дни напролет: «Стихи ему грезились даже во сне; он ночью вскакивал с постели и записывал их впотьмах», - рассказывает М.Юзефович.

  - О да, я закончил шестую главу «Евгения Онегина». Обдумал моего «Арапа". Готовил к печати стихи и поэму «Граф Нулин». К октябрю завершил «Полтаву». Уф, как много!
                ***
    - А 19 октября 1828 года...

    Услышав эту дату, мой собеседник горько вздыхает:

    - Друзья-лицеисты... Не все, увы, не все, но, кто смог приехать, собрались здесь, в номере Алёши Тыркова отпраздновать лицейскую годовщину... Вспоминали светлые дни братства, друзей, преподавателей. Я вёл протокол встречи, но торопился. Мысли были об отъезде к Вульфам, в Малинники. Вот и написал в конце протокола:

Усердно помолившись Богу,
Лицею прокричав ура,
Прощайте, братцы: мне в дорогу,
А вам в постель уже пора.
            
                ***
 - Позже, Александр Сергеевич, Вы бывали у Демута редко, наездами: в 1829-30 годах.

 - Да, - соглашается он. - В последний раз - 18 мая 1831 года. Я был проездом, спешил из Москвы на новую квартиру в Царское Село, но пришлось задержаться на неделю.

 - Вы были с молодой женой, и прекрасная Натали поразила всех очарованием тихой скромности. А Вы не скрывали своей любви к ней, представив её родителям, сестре и друзьям -  Карамзиным, Елизавете Хитрово, Долли Фикельмон. Все, даже придирчивые дамы, восхищались ею. Ваша сестра Ольга написала мужу: «Они обожают друг друга; моя невестка совершенно очаровательна, красавица и умница, и при всём том ещё ребёнок».
                ***
    Вспомнив эти наполненные радостью дни, поэт тихо улыбается...
     А я продолжаю:

 - Однако позже Демутов трактир удостоился ещё  одного памятного Вашего посещения. Вы приехали к георгиевскому кавалеру, ротмистру Александру Александрову.

 - Да-да! - смеётся Пушкин. - Таков был высочайше утверждённый псевдоним кавалерист-девицы Надежды Дуровой, прославленной героини 1812 года. Она привезла свою рукопись «Записки амазонки», чтобы предложить ее в мой журнал «Современник».
 
  - Надежда волновалась и робела, боясь, что ее военные мемуары не понравятся Вам. Но услышала похвалу и единственное пожелание: переделать название на более простое - „Записки Дуровой“.  Автор согласилась, и «Записки» были напечатаны.
 
    В повести «Год жизни в Петербурге» Надежда Андреевна вспоминает эту встречу:

    «… в половине первого часа карета знаменитого поэта нашего остановилась у подъезда; я покраснела, представляя себе, как он взносится с лестницы на лестницу (на четвёртый этаж)… Но вот отворилась дверь в прихожую… Входит Александр Сергеевич!...и к этим словам прибавить нечего!..»         
    
              Продолжение на  http://proza.ru/2021/06/05/1690

     Дополнение. В интернете мне вдруг недавно встретился совершенно другой адрес этой гостиницы: улица Большая Конюшенная, №27.
 Объяснения нашла тоже в интернете, только в другой статье:

Гостиница Демута (наб. реки Мойки, 40)
     Говоря об этом здании, нужно учитывать, что в разное время к нему относились постройки, фасад которых выходил на Большую Конюшенную улицу (ныне №27).