Белая грязь

    Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные, что как бы он ни был счастлив, жизнь рано или поздно покажет ему свои когти, стрясется беда – болезнь, бедность, потери, и его никто не увидит и не услышит, как теперь он не видит и не слышит других. Но человека с молоточком нет, счастливый живет себе, и мелкие житейские заботы волнуют его слегка, как ветер осину, – и все обстоит благополучно.
Антон Павлович Чехов


    – Валюсь, остановись возле универмага.

    – Да сколько раз говорить тебе: не называй меня так.

    – Не поняла. А ты чего это занервничал так?

    – Ты же знаешь, как я не люблю подобных обращений, – более мягко заметил
водитель белого Porsche Cayenne.

    – Давай останавливайся, и пойди сними деньги.

    – Ладно-ладно, успокойся, – припарковался супруг на стоянке. Жену он немного побаивался, поэтому, как только она начинала выходить из себя, вся его мужская воля (вернее – то, что от неё осталось) тут же исчезала.
   

    Валентин женился рано. Ему было двадцать, жене – восемнадцать. Они учились в одной школе, ходили в один сад, даже жили рядом, и чуть не дружили домами. Всё складывалось к тому, что жизнь их будет богатой, счастливой и безоблачной, а если облака и будут появляться, то только со вкусом розовой ваты и засахаренных фиалок. Отец Альбины в конце 90-х после всех полулегальных схем заработка открыл собственную АЗС, жизнь потихоньку стабилизировалась, обе семьи начали готовиться к свадьбе.

    Валентин отслужил в армии, вернулся к бесконечно соскучившейся по нему Ляле и, собственно, принял участие в предсвадебных хлопотах. Многозаботливый ПОКА ЕЩЁ БУДУЩИЙ тесть сразу определил только отслужившему солдату вполне подходящую профессию в виде банковского служащего (естественно, ПОКА служащего). Если бы Валентин знал, во что превратится для него в будущем эта всепоглощающая забота, он бы мог вслед за Рудиным сказать «по опыту, как светские люди даже не бросают, а просто роняют человека, ставшего им ненужным: как перчатку после бала, как бумажку с конфетки, как невыигравший билет лотереи». Тогда же он об этом не знал и даже не догадывался. 

***
    Выйдя из ароматного и сверхчистого салона, его модным ботинкам пришлось вступить в неравное противоборство со снежно-болотной кашицей. Подобные вещи всегда были тяжелым испытанием для их владельца. Всё, что так или иначе было связано с грязью, пылью, болотом и иными неприятными аксессуарами быта и улицы, тут же портило настроение.

    – Блин, как же достала эта поганая погода.

    Постукивая подошвами по гладкой брусчатке, Валентин подошел к банкомату. Очереди не было. Он достал карточку, и начал снимать деньги.

    Уставившись в электронный дисплей, модник внезапно ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Слегка повернув голову, он заметил бедового мальчугана лет одиннадцати в натянутой на глаза ободранной бейсболке.

    – Чего смотришь? Денег дать?

    Паренёк стоял, не шевелясь и не кивая. Валентин подошел к нему с небольшой пачкой крупных купюр, отделил одну из них от остальных, и уже готов был протянуть бездомному, но вновь ощутил на себе чей-то взгляд, но уже более острый и недвусмысленный. Несмотря на тонировку, Валентин, казалось, видел эти бешеные глаза. Его будто парализовало. Пройди в эту секунду по его телу электрический ток, ощутимость была бы значительно мягче.

    Альбина вышла из машины и пантерной походкой начала подходить к мужу.

    В этой женщине было всё: стильная обувь, шикарная шуба, великолепная фигура, плавная уверенная походка, – что называется, «от бедра», – роскошные волосы, безупречный макияж и… внешность. Посмотрев в глаза этой безусловно эффектной женщине, вы бы запутались в хаотичной гамме собственных чувств. Да, она была красива, грациозна, ухожена, каждая лицевая черточка будто отдавала мрамором, и только подумав, что мрамор ассоциируется с холодом, вы бы, наконец, поняли, что таят её пристальные глаза. В них не было места ни теплу, ни любви, ни милосердию. Всё хорошее, что так привлекает в женщине, в Альбине отталкивало после встречи с её взглядом. Это был взгляд не богатой женщины, не эгоистичной принцессы или капризной, избалованной бабёнки, эти глаза могли принадлежать только деспотичной, всевластной императрице, подписывающей смертный приговор одним лишь лёгким кивком своей венценосной головы.   

    Запрокинув назад густую сеть волнистых волос, и выставив в сторону точеную ногу, «пантера» отправила парализованную жертву за руль, и посмотрела на паренька. К её удивлению, мальчик не отвёл глаз.

    – А ты смелый.

    Взгляд в упор начал выводить Альбину из себя. Она вовсе не привыкла к подобным дуэлям. Обычно её противники отводили глаза первыми.

    – Ну что ты уставился? Что смотришь так???

    Холодная императрица сейчас подумала, что её муж ни разу так на неё не смотрел. Ему никогда не хватало мужества не только отстоять собственную точку зрения, но даже проявить волю в своих же чувствах. Его глаза всегда бегали, искали, убегали…

    – Вас, наверно, никто не любит?! – с непосредственностью ребёнка произнёс мальчуган, и медленно поплёлся прочь.   

    Альбина тяжело сглотнула, набрала в открытый рот побольше воздуха, и на выдохе опустила, наконец, глаза.

    – О чём ты говорила с ним? – спросил Валентин, заводя автомобиль.

    – Поехали, – бесстрастно произнесла супруга, и отвернулась.

    Валентин никак не мог до конца понять, как так получилось, что вся его воля, все стремления, цели и желания, владевшие его душой, так легко были похищены и уничтожены "милой" и "заботливой" супругой. Что с ним случилось, почему так произошло, и как он это допустил?.. Ответить он не мог ни сразу, ни по прошествии многих лет. Немногочисленные шестерёнки его волевого механизма настолько заржавели, что возобновить своё движение были уже не в состоянии, да и было ли это состояние когда-то иным?.. Вспоминая в дальнейшем свою жизнь, этот молодой ещё мужчина ставил себе множество подобных вопросов, пытаясь найти и не находя вразумительных, толковых объяснений.

    Свадьбу сыграли с помпой, с многочисленными родственниками, друзьями, знакомыми. Между тостами мелькали пожелания, смысл которых Валентин понял, опять-таки, лишь время спустя.


    «Альбиночка, бери его в свои нежные ручки…»

    «Ты должна быть главной…»

    «Желаем вам не переставать любить друг друга, но… Альбиночка, не забывай о наших женских хитростях…»

    «Аленька, сделай из него человека…»


    Это и многое другое было сказано вскользь, как бы отдельно, про между прочим, что не должно было привлечь к себе внимания, – наконец, в шутку, но смысл-то никуда не девался, и многие гости это понимали, прямо указывая на это жениху, мол, будь осторожней, не уступай позиций. Валентин не вкладывался в эти замечания, ему как будто было всё равно; казалось, ему нравилось, чтобы всё решали за него, сбрасывая с не слабых плеч бремя ответственности.

    Правда была несколько иной. Он хотел быть мужчиной и всё решать по своему усмотрению, но поначалу уступил свою роль из-за любви к избраннице, затем из-за уважения и признательности к её отцу, а потом роль мужчины стала играть привычка, бороться с которой было уже невозможно.

    – Сын, – сказал как-то Валентину в доверительной беседе отец, – мне не нравится, как ты живёшь; нет, внешне, конечно, многие тебе позавидуют: хороший дом, красивая жена, отличная работа, заботливый тесть. Но это только внешне, это всё пыль, мишура, и я прекрасно вижу, как она тебя опустошает. Ты даже не замечаешь, как теряешь себя, живёшь жизнью и интересами жены и тестя, которые они для тебя придумали. По правде говоря, уж прости за прямоту, – ты никогда не отличался сильным характером, но теперь его в тебе вообще не осталось.

    Валентин не возражал, не спорил, не обижался. Им всецело завладела инерция, направление которой даже не он себе избрал. Он жил по привычному чертежу, и что-либо стоящее, высокое было ему не под силу, но всё же был в его жизни период, когда он мог вырваться из порочного круга эгоистично-меркантильной семьи, громко заявив о праве на личные интересы и твёрдую неоспоримость собственной позиции.

    Началось с того, что Альбина по банально непонятной ей самой прихоти пригласила священника освятить дом. Батюшка отслужил молебен, окропил всё святой водой, наклеил на стенах «голгофки», преподал молодым супругам несколько наставлений, и уже готов был отправиться восвояси, но Валентин пригласил «святого отца» за стол, а супруга, хоть и поворчав про себя, вынуждена была уступить.

    – Садитесь сюда, батюшка, – энергично приступила Альбина к роли хозяйки.

    – Спаси Господь! Меня, знаете ли, не часто балуют.

    Отец Виталий был среднего роста, среднего возраста и довольно-таки обычной наружности, но глаза выдавали в нём человека высокой духовной жизни, богатого опыта и то, что так приятно всегда называть добротой. Он весь буквально излучал какой-то особый свет и тепло. Только Альбина этого не заметила, а вот её подковёрный супруг приготовился ловить каждое слово.

    – И часто Вы освящаете дома? – спросил Валентин.

    – По-разному, – тепло улыбнулся батюшка, разводя руками. – Но один-два раза на седмице кто-нибудь и кликнет.

    «Что за дурноватый сленг, – прыснула Альбина мыслью. – Интересно, что он ещё выдаст».

    – А какие-то неординарные случаи были в Вашей практике?

    – Всякое бывало, Валентин. Но как только прочитаешь молебен, окропишь комнаты святой водицей, всё проходит.

    – И что же проходит? – издёвочным тоном поинтересовалась хозяйка.

    – Вещи перестают пропадать, домовые бегать, чашки разбиваться, мебель трястись, бесы больше не пугают по ночам…

    – В смысле? – насторожилась Альбина. – Это эти… с рожками?

    – Да, Альбина, и с рожками, и с копытцами, и с хвостиками.

    – Боже мой, какой ужас!

    – Да Вы не пугайтесь. Главное, молитесь, исповедуйтесь, причащайтесь, церковь Божию не забывайте, живите в мире и благочестие, и благодать Божия никогда вас не оставит. 

    «Ну да, конечно, всю жизнь мечтала».

    – Люба, ну ты долго там?

    Любовь Сергеевна играла в этом доме роль прислуги, ну, собственно, не играла, а была таковой на самом деле. Всё то, что входит в понятие «домашние хлопоты», всецело лежало на ней, то есть стирка, глажка, мойка, готовка, сервировка, уборка, а в отдельных случаях и закупка продуктов, если настроение господ было слишком омрачено тенью неприкасаемой избранности. Несмотря на то, что Любовь Сергеевна была почти вдвое старше супругов, обращались к ней просто Люба, и на «ты». Валентин поначалу включал вежливость, но под гнётом милой Ляленьки в очередной раз сдал позиции.

    Платили ей достаточно хорошие деньги, но и требовали соответственно. Жила она фактически у хозяев, без выходных и проходных, личной жизни и интересов. Интерес у неё мог быть только один – ХОЗЯЕВА!!!

    – Альбина Владимировна, сейчас-сейчас, бегу, – донёсся суетливый крик из кухни. – Подогреваются голубчики, запеканочка подходит. Две минутки. 

    – Давай поскорее уже, – недовольно вздохнула хозяйка. – Она, батюшка, вообще справляется, но сегодня что-то тупит… ой, простите, – приложила Альбина сверхизящную руку к губам, – задерживается. Но не беспокойтесь, сейчас всё будет.

    Отец Виталий улыбнулся.

    – «Марфо, Марфо, печешися и молвиши о мнозе. Едино же есть на потребу».

    – Что-что, простите?

    – Батюшка, наверно, какой-то эпизод из Библии вспомнил?! – недоуменно заметил хозяин.

    – Вот, пожалуйста, голубчики.

    – А Вы же как – не присядете с нами?

    Не имей Альбина естественного чувства уважения к священнослужителю, её реакция была бы значительно резче, но в данном случае пришлось сдержаться.

    – Ей некогда, батюшка. У неё ещё много дел. Вы что будете – вино, водку?

    – Пожалуй, немножко вина.

    – Налей нам! – скомандовала Альбина мужу. Видно было, что она серьезно не в себе, надо было срочно овладеть собой, чтоб не перейти на резкий тон, однако не получилось. – Да лей полную, чего ты?

    – Как скажешь.

    – Так что, отец Виталий, – подняла хозяйка рюмку, – что пожелаете нам? – сверлила она лицо священника, упорно не замечая в нём ни тепла, ни доброты.

    – Альбина, – мягко положил Валентин руку супруге на колено, как бы говоря: «Веди себя уважительнее», однако жена стиснула его руку с другим безмолвным посланием: «Закрой свой рот!». Она уже осознала свой опрометчивый шаг с освящением, и теперь, видимо, пыталась спровоцировать батюшку на какую-нибудь резкость.

    – Желаю, чтобы в Вашей семье воцарились отношения Христа и Церкви, и пускай благодать Господня освятит Вашу жизнь делами добра и детским смехом.

    «Да, хитрый поп».

    – Спасибо, батюшка, – выпил Валентин свою рюмку.

    – А вот и запеканочка, – поставила Любовь Сергеевна на стол ароматную творожную массу, ожидая дальнейших указаний.

    – Ну, иди давай, Люба, чего стоишь?! – вино Альбина не выпила, всем своим видом изображая напряженную работу мысли. В первой части тоста она (при нулевом знании геометрии) усмотрела отношения синуса и косинуса, поэтому, боясь показаться глупой, оставила её без внимания. Пришлось зацепиться за часть вторую. – Отец Виталий, а что, без детей никак нельзя?

    – «Плодитесь и размножайтесь» сказал Господь. – Выпив вино, батюшка не решался приступить к угощению, да и полная рюмка хозяйки настораживала.

    – А Вы не находите в этом выражении что-то животное?

    – Альбина, послушай, – на этот раз голос Валентина перетёк из жидкого состояния в твёрдое. – Пей своё вино, и не задавай глупых вопросов.

    Момент подобной постановки на место был настолько редким, что Альбина даже при желании не могла бы вспомнить, когда такое было последний раз, и, так как ПРИВЫЧНЫЙ ответ спровоцировал бы нешуточный скандал, пришлось до времени проглотить сей неудобоворимый продукт, дабы не примешивать к глупости ещё и истеричность.

    В дальнейшем разговор перешел в исключительный диалог. Валентин задавал отцу Виталию интересующие его вопросы, а полученные ответы дышали такой точечной мудростью и простотой, что буквально перевернули сознание управляющего банком, – вследствие чего ни угрозы взбешенной Альбины, ни разыгравшаяся в доме буря после ухода священника не смогли поколебать едва созревшее и – казалось – стойкое стремление мужа изменить сытую и богатую, но лишенную всяческих естественных красок, жизнь.

    Валентин начал регулярно бывать не только на воскресных литургиях, но и на всенощных бдениях, вдыхая с жадным наслаждением тот родной и живительный запах, что так благотворно действует на душу человека, возбуждая его жизненные силы. Принимая это за какую-то шуточную блажь, Альбина поначалу составляла мужу компанию, хваля и самого отца Виталия, и его приход, хоровое пение и подкупающую отрешенность прихожан, однако если Валентин по своему внутреннему устроению был не от мира сего, то его милейшая супруга представляла из себя абсолютно зависимую частицу мирового колеса. Без неё, как и без тысяч других, оно обойдётся, а вот она без него – нет, нечему будет обеспечить её вращение. Альбина всецело зависела от множества сигналов, подающимся бурно развивающимся потребительским обществом. Внутри же её не было ничего, способного на деятельную трансформацию мысли. Попросту говоря, такие люди в вынужденной ситуации одиночества либо сходят с ума, либо подвергаются глубочайшей депрессии, либо… есть варианты и пожестче.

    Когда Альбина поняла, что муж окончательно «подсел на религию», то попыталась возвратить его к НОРМАЛЬНОЙ ЖИЗНИ. Ласки, путешествия, отдельные спальни, ссоры, молчание, – ничего не возымело действия. Более того, Валентин начал прислуживать в храме, и, как только супруга увидела его в стихаре  подающим батюшке кадило и целующим ему руку, она в тот же вечер поехала к отцу «на совет».

    Через несколько дней Владимир Георгиевич вызвал зятя к себе.

    – Ну, рассказывай, Валентин, что нового?

    – Да отлично всё, – улыбался Валентин, предвкушая радость предстоящей пасхальной всенощной.

    – Да я вижу, что отлично, – подчеркнул тесть последние слова. – Светишься, как пиротехническая ракета. Вот только огонёк этот как-то не греет мою дочь.

    – Что вы хотите этим сказать? – насторожился зять.

    – Что счастье дочери для меня - прежде всего, да и роль прислуги никогда не вызывала уважения.

    Валентин понял, что выбор предстоит жестокий. Неважно, как он будет озвучен, смысл от этого не менялся. Важнее было то, что выбор этот не сделать было невозможно, и именно это было самым сложным.

    – Скажите, а раньше этой роли Вы не замечали? – Валентин забыл сейчас и о Пасхе, и о церкви, и обо всём остальном. – Хотя я попробую ответить за Вас. Раньше эта роль в полной мере была срежиссирована Вами, и как только прислуга стала играть не по сценарию, Вы решили остановить съёмки…

    – Валентин, – улыбнулся тесть остроумной точности зятя, – ты…

    – Подождите, я закончу.

    – Хорошо, охотно послушаю.

    – Если игра актёра безупречна, и его актёрская импровизация может привнести в кино что-то новое, ему позволяют играть. В нашем же случае прислуга вынуждена покинуть своего доброго господина навсегда с самыми неприятными для себя последствиями, либо забыть о возможности играть другие роли, и тоже навсегда.

    – Мне интересно, что человек с такой обоснованной цепочкой рассуждений делает в этой секте?

    – Православной Церкви.

    – Пусть так.

    – Скажите, а мне придётся всю жизнь отчитываться перед Вами?

    – Но ты же только что обрисовал цепочку-то.

    – Да, действительно, всё зависит от моих ПРАВИЛЬНЫХ шагов. Шаг вправо-шаг влево…

    – Слушай, зятёк, – облокотился Владимир Георгиевич двумя тяжелыми руками на стол, подавшись грудью вперёд. Теперь его ироничные глаза блеснули сталью. – Хватит трепаться. Тебе хоть и идёт роль обиженной барышни, но я, как ты знаешь, мало похож на влюблённого художника.

    Под убийственным взглядом тестя Валентин опустил глаза, отказавшись от дальнейшей борьбы, и ясно сознавая, что правильный выбор сделать уже не сможет.    

    – Надеюсь, ты осознаешь многосложные моменты занимаемой должности. Управляющий банком – это не прислуга, и даже не начальник отдела. К примеру, весёлые ребята из НБУ пожелают проведать тебя с выездной инспекцией, проверить отчетность, кредитный портфель, адекватность бухгалтерской информационной системы; пожарная инспекция обнаружит грубейшие нарушения требований пожарной безопасности. Дальше продолжать?

    – Не стоит, – медленно произнёс Валентин собственным ботинкам.

    – НАДЕЮСЬ, что не стоит, – отклонился тесть на широкую спинку офисного кресла, ставя тем самым точку в разговоре.

    Валентин обреченно поднялся, и поплелся к дверям. Открыв последние, он услышал слова, заставившие его напрячься каждой частицей забывшего о воли тела.

    – И впредь… будь хорошим мальчиком.

    Ему даже не хватило смелости хлопнуть этими ненавистными дверями. Валентин закрыл их так, будто за спиной находилась детская комната со спящими младенцами.

    ЗЕРНО УПАЛО НЕ НА ДОБРУЮ ЗЕМЛЮ. ТЕРНИЕ ЗАГЛУШИЛО ЕГО.

    Отказавшись от своих желаний, Валентин обратился в бледную тень жены. Он как будто перестал существовать, а со временем тень стала человеком, отражение – зеркалом, копия – оригиналом. Он, наконец, принял вид того, что из него конструировали долгие годы, ломая по ходу волевые составляющие. Карманный пёс, бездушная кукла, запрограммированный робот. Услышь Валентин подобное, вряд ли бы и обиделся, ибо гитара без струн не знает аккордов.

***

    – Так ты, значит, хотел дать этому оборвышу денег? – уже в прихожей спросила Альбина, снимая шубу. – Возьми, повесь.

    – Да как-то жалко стало, – промямлил Валентин, любезно принимая на себя роль швейцара.

    – Что??? – Альбина посмотрела на мужа так, будто он облил её кипятком, и, мгновенно изменив выражение лица на вполне благодушное, нравоучительно произнесла: – Жалость – это, знаешь ли, как лекарство: на две капли больше – и убил. – Она любила щеголять кино-фразами, и в данной ситуации не хотела отходить от грошовой привычки.

    – Да там и одной капли не было.

    – Ой, да послушай, пусть идёт работает, не пять лет ему; а взгляд – на все тридцать. Смотрит на меня, как баран на вешалку.

    – Да, однако, высоко ты себя оцениваешь, – иронично усмехнулся муж.

    – Ай, молчи ты, – Альбина вдруг поняла, что не угадала со сравнением, но оправдываться было поздно. – Люба, что у нас на ужин сегодня? – громко закричала госпожа, выкручиваясь перед большим зеркалом. – Ты где там шаришься?

    – Я здесь, Альбина, – вбежала в прихожую загнанная домработница.

    – Альбина Владимировна, Любушка, Альбина… – проткнула она Любовь Сергеевну взглядом, – Владимировна.

    – Простите, Альбина Владимировна, замоталась совсем. Пока погладила, пропылесосила, а там смотрю – продукты закончились. Пока смоталась…

    – Так что ты хочешь – без ужина нас оставить?

    – Нет-нет, что Вы, просто… – замялась действительно уставшая женщина, – придётся немножко подождать.

    – Придётся??? – достиг голос императрицы высшей тональности. – Ты слышал? – Любовь Сергеевна при этом и вовсе сконфузилась, не находя нужных слов. – И сколько же нам сидеть голодными?

    – Ну, с полчасика.

    – Двадцать минут у тебя, и ни минутой позже мы должны сидеть уже за накрытым столом. А то… – Альбина несколько увлеклась, продолжая любоваться собственным отражением, оценивая его прелести, – ты же знаешь, что происходит со старой метлой, когда она перестаёт мести?! Её выбрасывают за ненадобностью, – последовал глубокий вздох, знаменующий полное довольство собой. – Подумай об этом за ДВАДЦАТЬ минут, – смазливое личико с трудом оторвалось от зеркала, и сделало основательную флюорографию лица прислуги.

    Валентин за всё время этого диалога не вставил ни единого слова. Он вообще в последнее время жил так, будто его подменили, оригинал выбросили, а копию изрядно помяли. Бывший Валентин куда-то исчез, а нынешний – всего лишь игрушка без чувств, эмоций и интересов. Если раньше он всячески заступался за Любовь Сергеевну, выгораживая перед взбалмошной супругой, то теперь она стала для него своеобразным домашним фоном. Всё в его жизни начало происходить по какой-то тупой инерции.

    – Ну, ты чего застыл там? Иди сюда, – позвала супруга с гостиной.

    Когда послушное чадо вошло в комнату, Альбина полулежала на мягком уголке, жеманно накручивая на длинные персты небрежно разбросанные на груди волосы.

    – Ой, что-то я так устала. А сколько мы потратили сегодня?

    Валентин незамедлительно озвучил всю сумму до последней копеечки.

    Императрица роскошно улыбнулась, посмотрев на мужа.

    – Что значит, муж – банкир. А чего хмурый такой?

    – Проголодался.

    – Маленький мой. Ничего, Любушка сейчас всё устроит. Кстати, тебе не кажется, что ресурс её уже отработанный? – последовала довольная улыбка от удачно сформулированной фразы.

    – Тебе виднее.

    – Не, ну, слушай, ты мнение своё совсем уже растерял?

    – А тебе разве так интересно моё мнение?

    – Ну, Валюсик, не сердись так. Я ведь всегда о тебе забочусь, и если твоё мнение совпадает с моим, то это ведь так хорошо.

    – А если нет?

    – А вот слово «нет» нам не нужно, – каждое слово Альбина выговаривала так, будто она маленькая девочка, рассуждающая о смысле жизни. – Ты у нас мальчик хороший, послушный, – «и проблем с тобой быть не должно» хотела закончить она, но как-то сдержалась. – У нас ведь всё хорошо?

    – «У нас» – это у кого? – почему-то вспомнил Валентин тестя.

    – Валик, послушай, не зли меня, – вскочила внезапно госпожа, приняв жёсткую позу сидя. Такая реакция всегда была следствием НЕПРАВИЛЬНОГО поведения со стороны благоверного. – Тебе не нравится что-то?

    – Да нет, чего ты, не бери в голову, – пересел Валентин к жене, пытаясь обнять.

    – Подожди-подожди, – резко отбросила Альбина его руку. – Ты что хочешь этим сказать?

    – Ничего и никого, кроме тебя, я не хочу…

    – Валик, ну, перестань, сейчас Люба войдёт, будет неудобно, – кусочек льда в холодном сердце немного подтаял. – Ну, дурачок, не надо…

    Валентин оказался на вожделенном листе Венерины мухоловки. Механизм захлопывания ловушки вошел в стадию пуска.

    – Ладно, продолжим позже, – отклонилась жертва на спинку уголка с закрытыми глазами.

    – Но ты мне всё-таки скажешь, что ты имел в виду.

    Альбина умела добиваться своего. И хоть её имя переводится, как «светлая», «белая» и даже «чистая», общее сходство с этими понятиями было лишь внешним. Она была из тех женщин, которые буквально таранят свою цель, удерживают достигнутое, и сбрасывают его тогда, когда оно становится вдруг ненужным балластом. Такая же роль была уготована и абсолютно не подозревавшему ни о чём мужу. Последний уподобился крупному, сытому борову, удобно развалившемуся в углу тёплого хлева, и мирно похрюкивающему  в дремотном удовольствии.

    Женщина должна быть ведомой, ибо ещё со времён апостола Павла известно, что «жене глава – муж», а люди его масштаба не ошибаются. Если же женщина ВЕДЁТ, бросая – бабьим своим умом не понимая – вызов Творцу, жизнь вскоре поставит её на колени, тяжелейшими обстоятельствами вынудив, наконец, смириться. Но «светлая», «белая» и «чистая» как раз входила в ту когорту твердолобых, смирить которых не может даже Бог, так как данная Им человеку свобода выбора не предполагает наличия жесткого рычага управления, а любые, так сказать, сопутствующие обстоятельства эту самую твердолобость только усиливают. Тем не менее, даже мнимая независимость таковых «императриц» лишает их того, в стремлении к чему они не всегда готовы сознаться даже самим себе, – а именно права на женское счастье. Нравится это женщине, или нет, – последнее возможно лишь в случае оной ведомости, послушания мужу. Но женщины сколько угодно готовы спорить с этим утверждением, приводя убедительные и не очень доводы, – вот только смысла в них нет НИКАКОГО, потому что природу, замысел Бога о человеке изменить невозможно.

    То, что Валентин стал тем, чем стал, было целиком заслугой Альбининых целеустремлённых, эмансипированных убеждений, и слабоволия её безнадежного мужа. Однако она не беспокоилась по этому поводу, у неё, подобно жестоким самкам из мира животных, были на него свои резоны.

    – Альбина Владимировна, – пожаловала с докладом Любовь Сергеевна, – ужин готов.

    – Хорошо, Люба, мы идём.

    Надо заметить, что домработница всегда, когда в доме находились оба супруга, обращалась только к Альбине. Последняя раз и навсегда таким образом задекларировала «кто в доме хозяин». По сути, так оно на самом деле и было. Помимо психо-ролевого аспекта отношений с мужем, Альбине принадлежало абсолютно всё «совместно нажитое имущество»: дом, две квартиры, дача, машина, вся техника, мебель. Любой имущественный документ, талон, чек носили следы её благозвучного имени. Фамилия Хапайская наделена достаточной для этого долей прагматичности. И, как сказал основатель последнего, «то, во что для нас лучше верить, – истинно». Альбина Хапайская была его надёжной последовательницей. 

    – О, ну, Любаша, порадовала.

    Несколько разноцветных салатов, аппетитные блинчики с бананом, посыпанные зеленью картофельники, два высоких бокала с рубиновой жидкостью, филигранные красные свечи, белоснежная скатерть, сияющая ослепительной чистотой посуда. Любовь Сергеевна умела не только приготовить, но и сервировать стол с неизвестно откуда взявшимся у неё (простой женщины) вкусом. На столе никогда не было нагромождения блюд. Напротив, всё предельно просто, но не без некоторого шарма и утонченности. При виде такого стола казалось, что за ним ужинают аристократы. Причём всегда было что-то новое, необычное.

    Оглядев щепетильным взором роскошный стол, Альбина выстрелила кончиком перламутрового маникюра в прозрачную салатницу.

    – А это что за салатик такой аппетитный? Так, подожди, это мясо?

    – Это куриное филе с грибами и сыром. Мяса там совсем немного, всего несколько кусочков.

    – Ты тушила?

    – Да, – прозвучал неуверенный ответ.

    – А ты знаешь, что в тушеной курятине 212 калорий?

    – Но ведь курица считается диетическим…

    – Послушай, родная, я лучше тебя знаю о таких вещах. Но если уж ты забыла, что вечером мяса я не ем, то надо было хотя бы запечь его. 212 и 148 – ощути  разницу. Ко всему прочему у тебя ещё и склероз нарисовался. Ну а в целом, – одарила вдруг барыня прислугу великолепной улыбкой, – ты, как всегда, на высоте. 

    – Альбина Владимировна… – хотела что-то сказать растерянная кухарка.

    – Так, всё, иди, а то ещё ударишься тут мне в слёзы. Чай я сама сделаю.

    Не только стол, за который сели супруги, отличался нетронутой идеальностью. Таким же состоянием дышал весь их большой дом. Всё просто-таки улыбалось чрезмерной чистотой. Вообще Альбина, а вслед за ней и муж, любили всё белое и чистое. Но чтобы обилие этого цвета не слишком пестрело в глазах, мебель, обои, посуда, техника, одежда, спальные – и, в частности, постельные, – принадлежности подбирались ярких и лёгких тонов. Тем не менее белый цвет оставался основным. Белая мебель, ковры, торшеры, вазы, кровать, диваны, подушки, стулья, столы, тюль, шторы подбирались ТОЛЬКО белого цвета.

    Что касается спальни, то белым здесь было почти всё. Постель менялась строго каждые три дня. Белый пушистый ковёр не должен был иметь на себе не то, что пятна; из-за какой-то несчастной нитки Альбина могла поднять вой на весь дом. Зеркало в широченной белой раме висело в таком месте, что в погожие дни солнечные лучи падали прямо на него, и в случае минимального намёка дотошная хозяйка тут же вызывала прислугу, заставляя чуть ни вылизывать обнаруженный дефект. Тапочки, махровые халаты, полотенца тоже были только белого цвета.

    Ну а относительно ванной комнаты, то здесь вылизывалось всё по нескольку раз на день, и выглядеть она была обречена так, как будто в ней только что сделали ремонт; в буквальном смысле сиять должен был каждый сантиметр этого помещения.

    В кухне бытовала та же ситуация, разве что только(!) половина посуды была белого цвета. Как сами хозяева выдерживали такое единоцветие, было для Любви Сергеевны большой загадкой. Своя рука – владыка, – а что ещё можно было сказать по этому поводу?!

    Одежда и обувь тоже пестрели белизной. Если Альбина в каком-то белом полушубке и высоких белых сапогах с её роскошной внешностью, фигурой и повадками появлялась где-то в ресторане, торговом центре, супермаркете, где-либо ещё, – кассиры, бывало, привставали на своих вдруг ставшими неудобными стульях, а администраторы, продавцы и охранники, изгибаясь в учтивых поклонах, провожали к выходу. Эта женщина любила производить впечатление, и это ей не только удавалось, она прямо-таки электризовала всех вокруг токами своей яркой индивидуальности.

    Владимир Георгиевич, в горделивом восторге отмечая этот факт, уже давно намекал дочери о «смене декораций». Альбине не была чужда эта занимательная идея, ей всего лишь нужно было выжать из слабовольного мужа весь сок, чтобы не так жалко было выбросить на помойку. Валентин же настолько свыкся с ролью «приказчика избалованной бабёнки», что в полной безмятежности продолжал наслаждаться сытой жизнью, покрытой идеальной белой грязью.

    – А ты накинулась на Любовь Сергеевну. Салатик – что надо. В нём, кстати, сельдерея нет? – а то не уснёшь со мной сегодня? – самодовольно усмехнулся изголодавшийся муж.

    – А тебе одно на уме, – посерьёзнела за ужином супруга, что-то обдумывая. – Как там на работе у тебя? – последовал вопрос генеральского тона.

    – Милая, ну дай хоть в выходной не думать о работе. Сегодня мне хочется думать…

    – Знаю я, о чём тебе хочется думать. Похоже, ни о чём другом думать ты уже не в состоянии.

    – Ну, маленькая, капризница моя… – начал обнимать Валентин жену.

    – Маленькая, а тем более капризница – в детском саду. Сядь на место!

    Не знаю, с каким выражением отдавала свои приказы Екатерина ІІ, но Альбина, думается, вполне определённо в этом отношении могла бы с ней посостязаться. Она не с пустой головы спросила мужа о работе. Валентин от природы был очень умным, сообразительным человеком. Учебники по математике, алгебре, геометрии он держал в своё время в руках, как заядлый кроссвордист трясётся над дешевой газетой кроссвордов.

    Его высокая должность управляющего банком была отнюдь не исключительной заслугой влиятельного тестя. Многое в его работе было достигнуто благодаря его же уму и завидному трудолюбию. Но так продолжалось первые десять лет. Поначалу Валентин пытался доказать своей новой семье, что не собирается быть нахлебником, что чего-то стоит и на многое способен. А затем в проложенную большим усердным трудом лыжню вступила уже упомянутая инерция. Валентин слишком привык к своему успеху во всех отношениях, и привычка эта сыграла в его жизни регрессную роль.

    К хорошему быстро привыкаешь, и так же быстро теряешь осторожность и трезвый рассудок. По сути, Валентин всё пустил на самотёк, стал относиться к людям, и, в первую очередь, к собственной жене, с чрезмерным доверием, а жесткие условия жизни подобного не прощают.

    Случилась банальная вещь с небанальными последствиями на перспективу. Из кассы банка исчезла крупная сумма, и все следы вели прямо, так сказать, в кабинет управляющего. Быстро реанимировав заплывший сытой жизнью ум, Валентин сумел вычислить виновного и привлечь к ответственности. Возврат исчезнувшей суммы был лишь делом времени, но…


    …В тот день Валентин сидел в своём кабинете, завалив себя целым ворохом документов. Во избежание будущих подстав, он решил теперь проверить каждый сантиметр банковской документации. Дни напролёт он проводил за этой скучной работой, с безошибочной настойчивостью снайпера находя «цель», и строго наказывая «жертву». Внезапно дверь отворилась, и порог его кабинета сподобился высокой чести принятия сияющей богини с представительного вида мужчиной лет сорока.

    – Это твой новый кабинет, – фамильярно произнесла благоверная.   

    Валентина просто-таки оглушил не сам этот циничный визит, и не то, что жена не сказала ни банального «Привет!», ни представила незнакомого господина. Острый ум теперь уже бывшего управляющего (владельцем, что естественно, была Альбина) буквально вгрызся в только что произнесенную фразу, а точнее – в её второе слово. То, каким тоном оно было изречено, лучше всяких слов дополняло общую картину.

    – Здравствуйте, – всё же прозвучало вполне уважительное приветствие.

    Валентин не ответил. Не смог. Он лишь согнулся над заваленным бумагами столом, с неопределённым страхом ожидая, что будет дальше.

    – Ну, иди пока познакомься со своими новыми подчинёнными, а мы здесь обсудим кое-какие вопросы.

    После глухо прозвучавшего щелчка закрытой двери тишина всей своей давящей сутью довольно долго отражала предательское статус-кво новых обстоятельств. Первой не выдержала Альбина.

    – Что же ты молчишь? – с плохо сдерживаемым злорадным спокойствием спросила она, удобно восседая на мягком кожаном кресле. – У тебя даже в таких унизительных для себя обстоятельствах не хватает смелости посмотреть мне в лицо, встряхнуть за плечи и спросить: «В своём ли я уме?»

    – Затем, что унизительно задавать вопросы, – Валентин посмотрел, наконец, жене в глаза, – если ответы уже известны.

    – Детали тебя, видимо, не интересуют?

    Валентин в этот момент уплыл мыслью в далёкое прошлое. Он почему-то именно сейчас вспомнил и осознал всё то, что проходило мимо его внутреннего взора все эти годы. Вспомнил, как будто это было вчера, что сказала Альбина, когда он ещё в школе подрался со старшеклассником за адресованное им Альбине какое-то (он уже и не помнил) нехорошее слово.

    «Ты знаешь, я хотела почему-то, чтобы он тебя побил, но ты так мило меня защищал, что я выбрала тебя».

    Валентин вспомнил, что она сказала, когда он вернулся из армии.

    «Я должна тебе признаться: у меня был всё это время молодой человек. Но я хочу быть только с тобой, и я разорвала с ним все отношения».

    Самым неприятным в этой тираде было для Валентина сейчас (тогда он ничего не понял) слово «всё». Он только в эту минуту узрел те многозначительные взгляды, которые Альбина бросала на солидного вида мужчин, и то пренебрежение, которое он часто видел (но почему-то не понимал) в её глазах, обращённых на него; осознал смысл всех тех унизительных рулад, которые можно было объединить одним общим словом «нахлебник»; вспомнил, как папа с дочерью, – казалось, так невинно, – посмеивались над «Валиком-Баликом»; вспомнил свадебные тосты, затянувшиеся до глубокой ночи встречи с подругами, недвусмысленные намёки друзей и знакомых.

    Всё это с быстротой кинокадра пронеслось перед отупевшим взглядом, с горьким сознанием того, «как же я этого не понимал…»

    – Ну что ты застыл, как идол? – резко вскочила Альбина, не желая больше себя сдерживать. – Что ты за мужик? Где твоя гордость? Где твоё мужество?

    Не видя ожидаемой реакции, «благоверная супруга» сбросила на пол ноутбук и документы. Ей хотелось громкой ссоры, скандала, мольбы начать всё сначала, чтобы ещё больше унизить, и ещё больше насладиться унижением.

    Наблюдая за этим истерично-злобным лицом, Валентин припомнил светлый кадр предсвадебного пиршества. Он стоит с без пяти минут женой перед дверями ЗАГСа, ожидая торжественной регистрации.

    – Ой, а у тебя ресничка упала, – совсем, как маленькая девочка, сказала тогда Альбина, задорно засмеявшись и нежно прикасаясь к лицу жениха. – Загадывай желание, любимый…      

    Валентин тогда загадал… впрочем, это помнить ему уже не хотелось.

    Он тяжело поднялся, и подошел к двери.

    – И ты вот так просто уйдёшь, ничего не сказав? – на такую реакцию при всей мягкотелости мужа Альбина никак не рассчитывала.

    Когда Валентин обернулся, Альбина не увидела в его глазах ненависти, злости, презрения, обиды, словом, того, что было так ожидаемо и логично. Яркими буквами в его глазах горело всего два слова: отчаянное непонимание.

    Так ничего и не сказав, он плотно закрыл за собой дверь и, не свойственно для себя, сгорбившись, потащился к выходу, краем уха улавливая звуки любезного знакомства с молоденькими кассиршами.

***
    Альбина вдоволь наслаждалась новой жизнью. Новый муж, новые отношения, новый дом, новая прислуга, машина, причёска, новые цветовые предпочтения. Чёрный и красный – вот новые боги, которым она теперь поклонялась. Также, как и известному всему миру диктатору, ей хотелось новой силы и новой власти.

    Валентин остался лишь эпизодом давно ушедшего прошлого. Настоящее, а тем более будущее, было куда увлекательнее того, что уже прошло, и проплывало иногда в памяти незатейливым воспоминанием.

    Недавно Альбина узнала, что её бывший муж «ушел в монахи». Правдой это было или смешной шуткой, проверять она не собиралась.

    – Это ж надо… – вслух произнесла владелица и наследница огромного бизнеса и недвижимости, нажимая кнопку сигналки перед ярко-красной Mitsubishi ASX.

    К шести часам ей надо было быть на сеансе тонизирующего массажа. Новая жизнь богата стрессовыми ситуациями, и даже сильные и успешные женщины требуют ласки, покоя и нежных прикосновений, тем более, когда руки, их дарящие, такие сильные и властные…


    Январь-февраль 2018 года