Ев. от Странника. гл. 28. Задница Пеппилотты

                Пьяный хирург и задница Пеппилотты

      Очутившись на операционном столе, Странник переживал лишь по одному поводу, – как бы его не «попалили с огнестрелом». На счастье, хирург был пьян и думал только о том, как поскорее закончить неожиданную ночную работу. Он не обратил внимания на прилипшие ко лбу частицы бездымного пороха и характерную рваную рану… Или же сделал вид, что все это не имеет никакого значения. Однако же ассистентке хирурга внешний вид пациента, мягко говоря, не понравился.

      — А что так чем-то паленым-то пахнет? – спросила она, поднасупившись.
      — Да это я споткнулся и об печку головой треснулся, – ответил ей Странник, наблюдая, как по ее халату вьется-извивается арабская вязь.
      — Сознание не теряли?
      — Не терял.
      — Не тошнит? Больничный лист нужен?
      — Не нужно мне ничего… – Странник хотел сказать еще что-то, но в хитросплетении «змей», ползущих теперь в декольте, различил отдельные слова, затем, буквы буквы: ; ; ; ; ; , (которые этот сайт не поддерживает. Глядите иллюстрацию). 

      Запах пороха трудно с чем-либо спутать, – но ведь помогала врачу не фронтовая стреляная медсестра. А самому хирургу от слов пострадавшего неожиданно стало так весело, что он, содрогаясь от приступов смеха, чуть было не подцепил ему глаз кривой блестящей иглой. Так или иначе, но докладывать посреди ночи никто никому не стал ничего, и вскоре бедолага вышел на улицу, с головой, перевязанной белым бинтом. Понимая, что вся его анестезия скоро закончится, скиталец решил поскорее добраться до города, тем более что там оставалось невыполненное обязательство, – он так и не зашел к рыжеволосой девчушке, привидевшейся ему в парке и оказавшейся впоследствии настоящей. Но Странник чувствовал, что просто обязан ее навестить, хоть они и были едва знакомы. Сказать больше, – ему этого очень хотелось.

      Дорога не заняла много времени. Зайдя на часок к Масакре, подлечившись, вздремнув и взяв про запас «веселых» таблеток, Странник направился в дом № 23 на улице Морозова. Дверь почти сразу же отворилась, и на пороге появилась знакомая веснушчатая физиономия.

      — Заходи, Ванда ждала тебя, волновалась. Что с головой?
      — Да так, – упал неудачно.
      — Упал, говоришь? – Пеппилотта кривенько ухмыльнулась. – Не хочешь, – не рассказывай. Кофе налить?
      — Да, не откажусь. Я зайду к ней?
      — Заходи, она не спит уже.

      Пройдя в маленькую девичью комнату, Странник неожиданно для себя засмущался. Прежде чем присесть на расшатанный стул, он взял с полки первую попавшуюся книгу и принялся ее машинально листать.

      — Привет, Ванда. Как себя чувствуешь? – спросил он как-то натужно. – Извини, что вчера не зашел, – навалились проблемки всякие мелкие. Вернее – задачки. Вроде, решил.
      — Ты мне снился, – вздохнула Ванда. – Удалось бесов изгнать?
      — Откуда ты знаешь? – Страннику показалось, что рассудок его снова дает ощутимую трещину.
      — Ты не первый, кто себе в голову палит по этому поводу.
      — А ты ведьма. Но очень симпатичная ведьма, – поправил себя он сконфуженно.
      — Была бы я ведьмой, – в кровати бы не валялась, – Ванда вдруг погрустнела, но быстро заставила себя улыбнуться.

      В комнату вошла «Пеппилотта» с двумя чашками кофе и тарелкой горячего домашнего печенья. Почувствовав его пряный запах, Странник понял, насколько он голоден.

      — Что-нибудь еще нужно? Я тебе в кофе рижского бальзама добавила, – подмигнула она скитальцу, улыбаясь нескромно. – Выглядишь, как покойник.
      — Спасибо. То, что доктор прописал, – ответил Странник, почувствовав при этом себя гораздо свободнее, и сверкнул глазами в ответ.
      — Спасибо, все хорошо, – сказала Ванда.

      Рольгардина стрельнула глазками, буквально классически, и медленно вышла из комнаты, виляя едва начавшей как следует округляться маленькой попкой. «Зима, лето, и будет телочка хоть куда», – мечтательно подумал скиталец, провожая ее заинтересованным взглядом.

      — Та еще оторва, но ты даже не думай, – сказала Ванда неожиданно металлическим голосом.
      — Да я просто залюбовался. Без всяких нехороших мыслей, – снова смутился Странник и набил рот песочным печеньем.

      Ванда заулыбалась, немного вымученно, а порозовевший, теперь уже, гость поднес горячую чашку ко рту. Кофе с бальзамом действительно возвращал его к жизни, – вскоре неловкость исчезла, развязался язык. Решив, что скрывать события прошлой ночи нет смысла, Странник, как на духу, поведал Ванде о встрече с Лилит, разговоре с русалкой и о путешествии по лесу, где его едва не совратила какая-то бестия. Девушка слушала рассказчика, не перебивая, грея ладони о чашку и изредка из нее прихлебывая. Когда Странник рассказывал о пьяном хирурге, несколько приукрашивая события, Ванда весело рассмеялась.

      — Тебе повезло, что он был недостаточно пьян, а то сейчас сидел бы без глаза, – сказала она.
      — Я тоже так думаю, – Странник поставил пустую чашку на стол. – Не хочешь рассказать о том, что снилось тебе?
      — Я тоже ее видела. Вас вместе. Она склонилась и поцеловала тебя, как снежная королева. Еще там была большая белая сова, черный лес с привидениями, и что-то еще – очень важное, – то, что я никак не могу сейчас вспомнить.
      — И это все?
      — Конечно, не все, – Ванда улыбнулась лукаво. – Я тоже встречаюсь кое-с-кем не отсюда. Но ты ведь не стал мне рассказывать о Люсильде.
      — Не рассказывал, но ты почему-то об этом знаешь.
      — Иногда со мной словно кто-то беседует, – не так, как наяву, – скорее образами, диафильмами-сказками*. Порой я просто вижу картинки или сюжеты ничем между собою не связанные. Трудно отличить правду от вымысла, сон от реальности, а людей от духов, когда витаешь между мирами.
      — Ты принимаешь что-нибудь?
      — Сначала мне кололи лекарство, потом таблетки давали, но я уже давно перестала их пить. Теперь только одни витамины. Я скоро смогу выйти на улицу, – я это чувствую.
      — Конечно, сможешь. – Странник взял девушку за руку и посмотрел ей в глаза. Ванда улыбнулась и положила сверху свою маленькую ладошку.
      — Сейчас тебе надо идти, – это срочно.
      — Куда? – Странник словно очнулся, озираясь по сторонам.
      — Обезьянка на черной пантере, – ловушка захлопнулась. Капля за каплей ручей растет, капля за каплей уходит жизнь из Тлеющего Уголька… Помоги ей.
      — Что это значит?
      — Иди. По дороге поймешь. Заходи, когда будет время.
      — Хорошо, до свидания…
      — Не обещай ничего. Тебе пора.

      Выйдя из дома, Странник пошел по засыпанному пестрой листвой тротуару, медленно передвигая ноги и наслаждаясь трепетным шелестом. В голову не приходило абсолютно ничего вразумительного. Перестав искать логику в словах Ванды, он понемногу расслабился. Вспомнилась осень в Питере – кленовые, дубовые листья, холодный балтийский ветер, ирокезы панков на Невском. В голове заиграла одна из неадекватных песенок Егора Летова. Странник вдруг остановился и, повернувшись на сто восемьдесят градусов, отправился прямиком к Нине. Насчет обезьянки и тлеющего уголька, момент был, конечно, неясен, но вот слова: «Верхом на черной пантере» вызывали вполне определенные ассоциации. Черные маленькие шарики опиума, завернутые в слюду, иногда появлялись в продаже и в этом северном городе.

      Дверь в комнату была заперта изнутри, но скиталец давно уже выточил запасной ключ-отмычку из подходящей латунной пластинки, – так, для себя, – на всякий непредвиденный случай. В комнате пахло маком и кровью, – лауданум и сталь – запахи мало что значащие для человека неискушенного и почти незаметные в спертом прокуренном воздухе общежития. Но именно их Странник почувствовал уже стоя у двери. Первый был для него ароматом весьма специфичным – манящим, но и предательским, очень сильным, свежим схожим чем-то с лакрицей, немного смолистым, почти ладанным, тягучим, дурманящим и слегка горьковатым. Даже после манипуляций с ним, опиум сохранял первозданную резкость. А второй запах мгновенно переходил в стальной привкус во рту и какие-то странные, порой неприятные ощущения. Родив Странника, его мать абсолютно лишилась своего обоняния, но это чувство, вместе с рядом других, совершенно ненужных нормальному человеку, передалось ее сыну. Как вам, к примеру, чувство материала, когда осязаешь его словно мозгом? Парень на спор определял по запаху – из чего сделан нож, – но на деле он больше чувствовал это, как многое прочее. Жить с подобным весьма затруднительно – все равно что без кожи.


                ******


      Нина, откинувшись на диване после укола, лежала со шприцем в руке. Игла так и осталась в вене после отключки, надорвав ее в месте инъекции, как это бывает иногда с наркоманами. Из несчастной вытекло немало дурной крови. Вытащив иглу, Странник нащупал едва уловимый пульс и двинулся было к выходу, но остановился. Скорая могла приехать и через час – вряд ли у Нины осталось, уже, столько времени, – а вот, «проблем циничные твари могут устроить немало». Выбрав самый большой шприц из коллекции своей подруги, Странник развел в кипяченой воде соль – сколько растворилось, – и хладнокровно запустил по вене умирающей едкий раствор, а затем принялся хлестать ее по щекам, трясти, давить на грудную клетку и даже делать зачем-то искусственное дыхание. Ему повезло, – простейшие народные реанимационные меры подействовали. Нина открыла глаза и, простонав от отчаяния, обняла своего спасителя. Сил у нее почти не было, но иначе остановить разбушевавшегося друга она не могла.

      — У меня же синяки на лице будут, – обиженно произнесла она тихим голосом.
      — Узнаю тебя. Далеко путешествовала, обезьянка?
      — Что ты сказал? – Нина оттолкнула Странника прочь и уставилась на него полными отчаяния глазами.
      — Что случилось-то, блин?
      — Ты назвал меня обезьянкой!
      — Не думал, что это тебя так заденет.
      — Меня только что… так называли… они.
      — Кто, они? Не хочешь рассказать мне об этом?
      Нина, поджала под себя ноги и отодвинулась к стенке, тихо всхлипывая и заворачиваясь в кровавое одеяло. Ее трясло, как осиновый лист.
      — Не трогай меня… Лучше налей что-нибудь выпить.
      — Как скажешь, – Странник развел водку яблочным соком и протянул Нине стакан.
      — Там в сумочке радик должен быть. Бахни мне.
      — Сначала в душ сходи. Постель тоже поменять надо будет.
      — А ты останешься? Воевал где-то? – Нина протянула парню пустой стакан; только теперь она обратила внимание на его перебинтованную голову.
      — Остаться могу – самого меленько кумарит, – ответил Странник, наливая теперь уже две порции дрянного коктейля. – С головой – мелочи, – бытовая травма, – добавил он, хмурясь.
      — Сейчас вместе сходим сполоснуться? Я боюсь одна.
      — Сходим. Бывший твой приходил?
      — Больше он не появится, – ответила Нина и осушила залпом стакан.

      Сняв бинт и залепив рану лейкопластырем, Странник повел неуверенно стоящую на ногах подругу в душ в конце коридора.

      Теплые струи воды смывали напряжение и густую засохшую кровь с ее тонкой руки. Несмотря на свое пагубное пристрастие, девушка выглядела весьма соблазнительно, – у нее было действительно красивое, почти идеальное тело. Но взгляд Странника почему-то больше притягивала пульсирующая вена на шее обнаженной подруги. Нина ощутила на себе его странный плотоядный взгляд, но не отстранилась, а напротив – прижалась к нему всем телом. Обняв ее и почувствовав жалость, вперемешку с нежностью и влечением, Странник начал приходить понемногу в себя. Правда, одно наваждение тут же сменилось другим – устойчиво-мимолетным, – на мгновение ему показалось, что он обнимает совершенно другую...


                ******


      …Стоя под душем, Люси ощутила прикосновение мужских крепких рук. Она не испугалась – напротив, – расслабилась и даже слегка приоткрыла рот, словно для поцелуя. Закрыв глаза, девчонка почти по-настоящему чувствовала, ощущала всей своей кожей стоящего рядом мужчину – его горячее дыхание, ладони и пальцы, волосы на груди… Волна страха и предвкушения удовольствия прокатилась по её телу и заныла внизу живота пульсирующим желанием. Воображение дорисовало и то, как упирается в нее сзади твердеющий член, как медленно и аккуратно входит внутрь, возвращаясь, но постепенно проникая все глубже. Горячие, слегка грубоватые руки, крепко держат ее, – темп нарастает, и весь окружающий мир выключается – просто темнеет и перестает существовать. Только падающие сверху капли воды и движения – только это. Движения превращаются в ритм, ритм в мелодию… Одна рука Люси включила воду погорячее, а другая опустилась медленно между ног. Пальцы нашли маленький твердый бугорок и принялись играть с ним, завершая наваждение былью.

      Выйдя из душа, Люси всерьез стала думать о том, как бы ей не накинуться на кого-нибудь прямо на улице. Она никогда не была распутной и слабой, но теперь… Словно сдерживающая доселе желания плотина вдруг рухнула, и стремительный поток страсти захлестнул ее, как неумолимая, сметающая все на своем пути, яростная волна. Сдерживал ее лишь страх уронить девичью честь, да то, что в реальном мире секс являлся всего лишь жалким, примитивным, сильно пахнущим и далеко не всегда приятным подобием тех занятий любовью, что случались с ней в грезах. Запив сухим красным вином пригоршню таблеток пустырника, Люси наполнила фужер снова и села за компьютерный стол. Синим огоньком замигал модем, а пальцы печатали письмо ни разу не виденному ею в реальном мире, далекому другу – одному из немногих, способных ее понять.

      «Привет, милый Pois. Я устала жить на этой дерьмовой земле. Хотя, не понимаю, как можно устать от жизни в моем возрасте. С каждым днем мне становится все хуже. Я постоянно думаю о том мире и том странном сне, в котором я умерла. Теперь все изменилось, – я чувствую непонятный, неутолимый голод. Однажды поймала себя на том, что стою и ем на кухне сырое мясо! Думаю, что кровь бы пришлась мне по вкусу. Мои глаза стали непонятного мутного цвета, с темной полоской вокруг радужки, – на фото они выглядят, как звериные. А еще меня переполняют разные желания – инстинкты, бороться с которыми становится все труднее. Иногда смотрю на какого-нибудь парня, и чуть ли не слюни текут, только понять не могу, что же хочу с ним сделать – заняться сексом, или порвать на клочки в приступе страсти. Просто дикость. Такое ощущение, что кроме секса и крови, меня ничего больше не интересует. И все это начало происходить после того, как мне приснилась новая встреча с демоном, отравившим меня. Он овладел мною, и я была не в силах сопротивляться. Этот сон был гораздо реальнее, чем то, что я сейчас чувствую. Иногда, возвращаясь домой, мне начинает казаться, что этого дня не было на самом деле. «Жа-ме-вю», так, вроде бы, это все называется? Все это время я живу мыслями о нем. Мне уже давно ничего подобного не снилось, но ощущение, что я нужна ему, не оставляет меня ни на минуту».

      Отправив письмо, Люси переоделась в пижамку и забралась в постель. Спать днем стало для нее привычкой, даже необходимостью. Ночной сон больше изматывал, нежели приносил отдых. Днем было тихо, только машины за окном жужжали, как пчелы, нескончаемым потоком двигаясь по улице между домами. Дитя города, она любила эти привычные звуки, легко согласующиеся со звучащей потихонечку музыкой и темными мыслями, вьющимися у нее в голове, – и это было куда лучше, чем грохот мебели и барабанный бой за стеной или визгливый рев одиноких мотоциклов в ночи.

      Люси проснулась от того, что ее щеки коснулся луч лунного света. В сиянии ночного светила четко обозначилась тончайшая нить, выходящая из ее ладони и исчезающая где-то вверху.

      — Значит, все это правда, – прошептала она. – Что же мне теперь делать?

      Но ни слова, ни звука не прозвучало в ответ. Люси смотрела на нить и медленно размышляла. Наконец любопытство и жажда познания взяли вверх, и она потянула за паутинку, легко нащупав ее свободной рукой. По нити пробежала вибрация, занавеска на окне покачнулась, а мимо промелькнула какая-то тень. Люси ощутила холодный, нечеловеческий страх, но язык ее, повинуясь неведомой воле, произнес имя, принадлежащее демону, мучившему ее днем и ночью – того, с кем она была теперь знакома уже почти наяву.

      — Вен, – прошептала Люси. – Венэн, ego tibi meretricis! – повторила она уже громче. – Венэн, да где же ты? Черт бы тебя побрал. Бред какой-то… Десмонд! – это имя, предназначенное специально для вызова, всплыло в ее памяти ниоткуда, словно внушаемое извне.

      Странный, нарастающий гул заставил ее тело вибрировать, а свет в окне начал меркнуть, как во время затмения. Когда Луна перестала светить вовсе, голова Люси упала на подушку, и сознание покинуло ее. Снова очнувшись, она какое-то время лежала, ни за что не желая открывать глаза. На стене тихо и очень медленно тикали часы, было немножко страшно. Пересилив себя, Люси поднялась и, накинув халат, отправилась в ванную. Открыв воду и выдавив пасту из тюбика, посмотрела на себя в зеркало. На нее смотрели желтые кошачьи глаза; лицо было в крови. Кровь запеклась на подбородке и шее, словно она рвала кого-то зубами заживо. Выронив из рук щетку, Люси отошла на пару шагов назад, пока не уперлась спиной в стену. Отражение хищно оскалилось и бросилось на нее, разбивая зеркало на своем пути. Люси хотела закричать, но из груди ее вырвался только приглушенный отчаянный стон. Закрывшись скрещенными руками, она приготовилась быть израненной осколками и растерзанной чудовищем, но… снова проснулась.

      Ветер дул из открытой форточки, играя темной занавеской и тюлем. В мерцающем свете Луны, куда-то вверх, покачиваясь на тонкой серебряной паутинке, поднимался маленький паучок.


                ***WD***


      *Диафильм – цветная фотопленка (в негативе) с определенным количеством кадров и подписей, как на мемах, проецируемых на любую поверхность через устройство с ламой, линзой и прокруткой колесиком.
   
      *В языке кечуа имя Нина переводится как «тлеющие угольки».


                ******


      Следующая глава - http://proza.ru/2022/07/28/972

      Предыдущая глава - http://proza.ru/2022/07/28/608

      Начало повести - http://proza.ru/2021/02/24/1297