Б. Г. Кузнецов и страх смерти по В. И. Вернадскому

В этом разделе, озаглавленном «Кабинет биографического анализа им. Б. Г. Кузнецова», естественно рассмотрение биографии и наследия историка, философа и социолога науки, а также биографа Бориса Григорьевича Кузнецова (1903—1984).


В первой половине 1930-х Б.Г. Кузнецов (иногда — Б. Г.) работал под непосредственным руководством академика Г.М. Кржижановского, который во многом способствовал расширению его исследовательского поля, в частности — изучению трендов в сфере прикладной физики. В середине 1930-х при содействии Кржижановского Кузнецов сблизился с академиком Ф.А. Иоффе, в беседах с которым он познакомился с некоторыми достижениями в области теоретической физики, глубже узнал теорию относительности, более того, ему открылись некоторые общефилософские и этические взгляды Альберта Эйнштейна, с которым Иоффе обсуждал многие специальные и общенаучные темы. Эти беседы во многом и на долгие годы определили круг основных научных интересов Кузнецова. В то же время сложилось его сотрудничество с академиком В.Л. Комаровым и, как следствие, в круг его исследовательской проблематики вписались вопросы истории естествознания. Во второй половине 1930-х он исследовал творчество ряда выдающихся ученых и философов, причем его внимание привлекали не только русские естествоиспытатели: М.В. Ломоносов, Д.И. Менделеев и К.А. Тимирязев, математики Н.И. Лобачевский и Л. Эйлер, но также труды Рено Декарта и Бенедикта Спинозы.


И если в начале 1930-х Кузнецов признавался одним из крупнейших экспертов в области развития энергетической системы страны, специалистом по истории и экономике энергетической техники, то в конце этого десятилетия он рассматривался научным сообществом уже как историк науки широкого профиля.
В послевоенные годы Кузнецовым написаны книги и статьи о жизни и творчестве Эйнштейна, Бруно, Галилея, Ньютона, Спинозы и о других классиках разных эпох развития науки.


Уже несколько материалов о Б.Г. Кузнецове размещено в этом разделе: О Кабинете и Б.Г. Кузнецове (http://proza.ru/2021/10/18/1917), Б. Г. Кузнецов био-граф и био-лог (http://proza.ru/2022/01/29/247), Б. Кузнецов незримый участник Конгресса историков (http://proza.ru/2021/12/03/193), Два урока Б. Г. Кузнецова. Фрагменты опыта (http://proza.ru/2021/11/11/1849) и др.
Продолжаю эту серию материалов. Подробнее см.: Докторов Б. За победой должна была следовать свобода. «Страх смерти» и радость познания в жизни Б.Г. Кузнецова http://gefter.ru/archive/18562.

                ***
Приведу один фрагмент воспоминаний Б.Г.Кузнецова, отчетливо показывающий влияние академика В.И. Вернадского не только на его профессиональное становление, но и на осознание им смысла своей жизни. Однажды академик В.Л. Комаров попросил Кузнецова передать Вернадскому его просьбу — занять какой-то дополнительный пост в Академии наук.


Вернадский предпочел отказаться и объяснил это «страхом смерти». Но не в обычном смысле, а в смысле боязни не успеть в течение оставшейся жизни сделать то, что уже задумано. И на вопрос своего молодого собеседника: «А в каком возрасте должна появиться такая боязнь?» он ответил: «Чем раньше, тем лучше, хорошо бы до тридцати лет, но главное — сохранить ее до старости». Тогда, в 30-е годы, Кузнецов еще не очень представлял себе, что ему предстоит сделать в жизни. Его еще тянуло к экономическим проблемам, к электрификации, к научно-техническим прогнозам. Но при этом он начинал понимать, что такие прогнозы требуют длительной собственно-научной подготовки, уже несколько лет читал учебники физики и математики и даже познакомился с некоторыми статьями Эйнштейна. «Гуманитарное прошлое, — подводил итог Б. Г., — и не просто гуманитарный, а гуманистический подтекст статей Эйнштейна направили мою мысль на общую историю науки». И после этого он «почувствовал тот “страх смерти”, о котором говорил Вернадский, тут-то (как он рекомендовал — раньше тридцати лет) и появились замыслы, которые, к счастью, сохранились и поныне» (1, с. 39). Уместно заметить, что написано это было в 1982–1983 годах 80-летним человеком, автором десятков книг.


Теперь еще одно историко-науковедческое наблюдение, характеризующее коммуникационный мир Кузнецова и раскрывающее некоторые особенности его творчества. В своей книге (2) я говорил о частых встречах Б. Г. с академиками Иоффе, Комаровым, Кржижановским и об обсуждении с ними многих кардинальных вопросов развития науки, упоминались также его встречи с академиками Бахом и Ферсманом. Имея уже достаточный опыт изучения коммуникации в научном сообществе на разных его уровнях, я не могу вспомнить что-либо подобное — когда молодой, начинающий исследователь, первые годы работавший в узкой области прикладной науки, в течение нескольких лет имел возможность для постоянного свободного общения с выдающимися учеными. И здесь крайне важно заметить: 1) эти ученые работали в разных областях науки, а в ряде случаев были создателями новых научных направлений и 2) собственно технологические вопросы развития энергетики, за исключением Кржижановского, не входили в компетенцию собеседников Кузнецова, а это означает, что он обсуждал с ними значительно более общие проблемы.
Приведу небольшой фрагмент из воспоминаний Кузнецова: «Я думаю, что если бы было возможным подсчитать общее число часов моих бесед с Вернадским, то не меньше половины оказалось бы посвященным введенному им понятию ноосферы». И прежде всего Вернадский говорил о проблеме космической эволюции и роли жизни и сознания, причем обсуждение это явно не имело характера «старший-младший» или «профессор-студент». Продолжу цитирование Б. Г.: «Почти пятьдесят лет тому назад, когда было еще так далеко до современных понятий, связанных сейчас с соотношением человека к природе, у нас с Вернадским возникали некоторые споры о ноосфере. Как-то я спросил его, не надоели ли ему мои попытки объяснить собеседнику его собственные идеи. “Но ведь в таких попытках и состоит научное сотрудничество”, — ответил Вернадский» (1, с. 38).


Дополню сказанное воспоминаниями Кузнецова о не столь регулярных и не так долго продолжавшихся его беседах с А. Е. Ферсманом, который наряду с Вернадским был рецензентом и фактически редактором книги «Очерки истории русской науки» (1940); замечу, книга вышла под общей редакцией Президента АН СССР С.И. Вавилова и А.Е. Ферсмана. Кузнецов пишет: «Разговоры о книжке быстро сменялись другими — о Вселенной, о земной коре, о зависимости народнохозяйственного планирования от геохимических прогнозов. <…> Изумительный темперамент ученого (его недаром называли “шаровой молнией”) усиливал эмоциональный эффект разговора» (1, с. 37).
Безусловно, этих крупных мыслителей, обгонявших свое время, стремившихся увидеть будущее не только науки, но человечества и Вселенной, что-то привлекало в умении Кузнецова слушать, следить за ходом их мыслей и, главное, понимать, воспринимать их идеи. Вспоминая в начале 1980-х встречи с Вернадским, и не только с ним, после которых прошло более трех десятилетий, Б.Г. писал: «Но уже тогда, в этих беседах, я почувствовал (а понял как следует только много позже, да и то еще не в полной мере) нечто новое, чего тогда еще в книгах не было» (1, с. 37). Конечно же, это не могло оставить его равнодушным, заставляло его все додумывать, соединять, идти дальше. Прошли десятилетия, и все это нашло отражение в его книгах.
И осталось нам.

Фото: Б.Г. Кузнецов, первые послевоенные годы

1. Кузнецов Б.Г. Встречи. М.: Наука, 1984.
2. Докторов Б.З. Все это вместила одна одна. Б.Г. Кузнецов: историк, философ и социолог науки. https://www.isras.ru/files/el/hta_9/Publications/tom_9_1.pdf