Встреча с графом Калиостро в Notre-Dame de Paris

      Посвящается
      А. Н. Алексееву и Б. Г. Кузнецову

О факте моей встречи с графом Калиостро в Париже в 1993 году я упоминал в тексте «Граф Калиостро, социология и фламенко» http://proza.ru/2021/12/07/1592, теперь о ней же, но подробнее. Настоящий рассказ – это фрагмент воспоминаний о нескольких моих беседах с графом Калиостро, озаглавленных «Рождественская встреча с графом Калиостро», и, надеюсь, в будущем они прирастут рассказами о моих новых встречах с ним. 


Данный материал несколько расширяет характер трактовки и стиль написанного мною раньше, но является естественным продолжением сделанного. Произошел синтез историко-науковедческих и историко-биографических построений Б. Г. Кузнецова и возможностей, заложенных в принципе А. Н. Алексеева: «Собственная жизнь может быть полем включенного наблюдения».

                ***

В нашем мире сложно отличить реальное от фантастического, и в моей истории не пробуйте отделять одно от другого. Во всяком случае, я этого не могу сделать...  но все же отмечу одно обстоятельство: ничего реальнее и правдивее нет, чем фантастика.
Моя первая встреча с графом Калиостро состоялась 16 июля 1975 года в тихом, зеленом уголке Москвы, в районе станции метро «Сокол». Именно в тот жаркий день мой дядя – автор книги «Путешествие через эпохи. Мемуары графа Калиостро и записи его бесед с Аристотелем, Данте, Пушкиным, Эйнштейном и многими другими современниками» вручил мне ее с дарственной надписью, заканчивающейся словами: «дядя Калиостро». Тогда же я начал ее читать и вот читаю (перечитываю) до сих пор. Сначала я думал – чистая фантастика, потом понял: соединение взаправдашнего и придуманного. Я и сейчас так думаю, но уже не знаю, где одно и где другое...


Вторая встреча с графом Калиостро состоялась 13 марта 1993 года, когда я вместе с Борисом Фирсовым (http://proza.ru/2022/03/28/1690) оказался в Париже. Летели мы Air France в Бостон, но там была метель, и самолеты не принимались. Нас поселили в гостинице “De L’Arcade,” по-моему, в центре Парижа, предупредив, что ночь мы проведем в Париже. Фирсов, как давний парижанин, несколько месяцев он провел в Париже в качестве стипендиата ЮНЕСКО, повел меня в Собор Парижской Богоматери. Я бы и так никогда не забыл этого похода, ибо, желая покорить Бостон обувью, я надел в путешествие новые туфли, и – конечно же – стер ноги до крови. Но  прежде всего я не забуду Собор Парижской Богоматери, так как там я встретился с графом Калиостро. Граф смутно помнил нашу встречу в Москве, но здесь он услышал, как ко мне обращался Фирсов и сразу назвал меня Борисом.


Конечно, я признал графа, но моему удивлению не было границ, когда он спросил меня: «А что, Борис, имя Борис – очень распространено в России?». Во-первых, меня смутило название страны: Россия, а не СССР; из головы вылетел тот факт, что послереволюционное название страны не было принято на Западе. Во-вторых, я задумался о том, насколько имя Борис распространено и почему граф Калиостро спросил меня об этом. Набравшись храбрости, я сказал, «Сударь, почему Вы решили, что мое имя очень распространено у нас в стране?».  Ответ Калиостро был мгновенным и точным. «Но ведь меня познакомил с Вами Ваш дядя – Борис Кузнецов, который написал самую правдивую книгу обо мне», я не успел ответить: «Да», как услышал продолжение: «...и здесь в Нотр-Дам – Вы пришли с Вашим другом Борисом, с  которым я встречался в Юнеско». Мне бы успокоиться здесь, но я продолжал свою линию: «.. и все же, не так  уж много Борисов».


Я плохо знал графа. Сначала он напомнил мне имя первого российского президента... и затем началось: «Вы помните, как звали Вашего куратора – спросил он – в Ленинградском  Обкоме КПСС, с которым Фирсов и Вы сотрудничали при изучении общественного мнения и даже написали две статьи для “Социологического журнала”?» «Да» - выдохнул я – Борис Алексеев». Но граф уже шел дальше: «Разрешите, теперь напомнить Вам, что руководителем Вашей кандидатской диссертации был  академик Борис Ананьев, а Вашим оппонентом при защите докторской – Борис Грушин...» (http://proza.ru/2022/04/03/188). Я чувствовал, что мой собеседник знает обо мне все. Сопротивляться было невозможно, но на всякий случай – не замолкнуть же...- я сказал: «Но Вы же бывали в России многократно и знаете другие русские имена, например, Вы встречались с Александром Пушкиным и Анной Ахматовой...». Оказалось, я загнал себя в капкан. Граф лишь на секунду оторопел и прочел из Пушкина:
      Борис, Борис! все пред тобой трепещет,
      Никто тебе не смеет и напомнить...
И, не переводя дыхание, начал читать из Переделкинского отшельника - «Анне Ахматовой» :
      Мне кажется, я подберу слова,
      Похожие на вашу первозданность.
      А ошибусь, — мне это трын-трава,
      Я все равно с ошибкой не расстанусь.


Я был почти в обморочном состоянии от эрудиции графа... он водил меня по бесконечным нишам и капеллам Собора и вдруг сказал: «Я понимаю, сударь, Вы устали, завтра Вам лететь в Америку, но послушайте немного о будущем. И не прерывайте меня, а то мое воспоминание о будущем станет бесконечным».
Некоторые увлекаются рассказами Глобы, изучают каббалу и ходят к гадалкам. Я не люблю, чтобы другие заглядывали в мое будущее, но в этом случае я молчал, брал пример с окружавших меня химер...


Чтобы окончательно добить меня, граф Калиостро сообщил мне почти на ухо, что, живя в Америке, я увлекусь историей науки и пойду по стопам Бориса Кузнецова. Со временем я захочу написать что-либо о нем, и в этой огромной стране меня найдет Линн Виссон, которая попросит меня сделать рецензию на книгу о ее покойном муже – советском социологе Борисе (да-да, опять Борис) Рабботе. В процессе этой работы выяснится, что Линн дружила с Борисом Кузнецовым, знала его семью, перевела на английский одну из его книг и щедро поделится со мною воспоминаниями о нем...   
Более того, медленно, с растяжечкой граф Калиостро заметил, что героем моего первого биографического очерка и моим первым респондентом в долгой серии интервью с российскими социологами будут Борисы...


Я уже давно ничего не понимал... Причем здесь Борисы? Почему Америка? Я и не предполагал там жить. И я не думал заниматься историей науки, хотя эта область исследований была близка мне. Я не знал, кто такая Линн Винсон... и так далее.
И здесь наступило долгожданное спасение, из ближайшей к нам капеллы вышел Фирсов... Не помню, как он вывел меня из Собора Парижской Богоматери и как довел до гостиницы. На следующее утро я кратко рассказал Фирсову о моей беседе с графом Калиостро, но он, наверное, подумал, что я шибко утомился за прошедший день, что у меня болят ноги, дал успокоительное и посоветовал ехать в аэропорт в домашних тапочках. Поскольку мы оказались в Париже по прихоти погоды, самолетная компания, предложила нам вылетать из VIP-зала, где не было никаких ограничений на потребление коньяка... Полет в Бостон прошел нормально, а встреча с графом Калиостро начисто забылась. 


Граф оказался удивительным прогнозистом. Все сказанное им в Нотр-Даме исполнилось. Действительно, в 1994 году я эмигрировал в США, в конце века втянулся в изучение истории американской рекламы и опросов  общественного мнения. Летом 2004 года написал первую биографическую статью о Борисе Грушине, а моим первым собеседником в беседах по электронной почте стал Борис Фирсов.