Русская дочь военнопленного немца-4 продолжение Ск

Судьба 4

новое платье

Когда вернулась Пелагея с детьми в Осинники, Николая ещё не было.

 Дом её встретил покосившимся забором, да перекошенными ставнями.
У сарая  прогнулась крыша, а под его стеной не было поленницы дров, что оставалась после их отъезда.
.
 — Ну, слава Те, Господи, добрались — сказала она, остановив коня.

 Пелагея  подошла к калитке, дернула за прибитую доску, та словно этого и ждала,  сразу же слетела с гвоздей.
 Звенья в заборе покосились, но не упали .

Она  вошла во двор и  подошла к крыльцу.

 —Заждался нас?  Ну, вот мы и вернулись — обратилась  она к дому и тронула доски,
которыми были забиты двери. Доски держались слабо и хозяйка без труда их сняла
.
 Пелагея вошла в дом, резкий, неприятный  сырой запах  ударил в нос.
.
 — Дух- то, какой тяжёлый  —   проговорила она, раскрывая  двери настежь.

Открыв двери и ставни, и распахнув окна, она отправилась в сарай, узнать, сохранился ли топор. Он лежал на полу, а рядом с ним стоял огромный ящик с углём.

 — В доме кто-то жил. Судя по всему, жить стали сразу после нашего отъезда, потом видимо нашли более удобное жильё — подумала она, поднимая топор.

Из досок, Пелагея нарубила дров и, затопила в доме печь. Поначалу весь дым пошёл в дом. Она села к детям в телегу, и стала ждать, когда в печи и трубе прогреются кирпичи.

Как только нагрелись печь и труба, дым потянуло в трубу. Она нырнула в дом, подложила в печь ещё дров и выскочила на улицу.

После того, как дым рассеялся, Пелагея засыпала в печь ведро угля, прикрыла дверь, но окна оставила открытыми.

 — Спасибо доброму человеку, что уголь оставил. Пусть жар гонит  сырость в окна. Как ведро прогорит, ещё подсыплю, пусть дом просыхает, а мы здесь обождём — сказала она детям и тут же обратилась к Серафиму.

 — Сарка, телёнка - то задавишь, чего на него навалился?
 Ножки ему развязать надо, затекли,  небось  — она сняла пута с ножек телёночка, помогла ему спустится с телеги и повела во двор.

 — Ну-ка, давай-ка, пошли  на травку! — приговаривала Пелагея, подталкивая  малыша впереди себя в калитку. Качаясь и принюхиваясь к незнакомым запахам, телёнок пошёл в огород.  Прикрыв за собой калитку, она подошла к Орлику.

 — Ну, вот мы и дома. Сейчас я и тебя отпущу на траву. Отдыхай, устал бедный, дорога- то долгая была. Остынешь, так воды дам, а пока, вон с телёнком, травку свежую, да молодую ешьте — разговаривала она с конём, распрягая его. Как только Пелагея отворила калитку, Орлик  рывком  проскочил в огород.

 — Мам, а мы ещё долго будем в телеге сидеть? — спросил Серафим.

 — Так не сиди. Встань, побегай. Я вон смотрю, что из трубы уже  жар пошёл, пара пойти ещё одно ведёрко подсыпать. Ну, а вы телегу разгружайте. Что под силу, несите на крыльцо — бросила она на ходу, торопясь в сарай за углем.
Марийка с Серафимом  слезли с телеги и, нехотя, стали переносить узлы с вещами к дому.

Подсыпав второе ведро угля в печь, Пелагея радостно  сообщила.

 — Ох, как хорошо  стало дома-то.Тепло, дурной дух весь выветрился. Сейчас поставлю    воду  греться. Как согреется, так будем дом в порядок приводить — она отправилась в сарай за вёдрами..

Колодец  стоял рядом с домом, Пелагея набрала два ведра воды и занесла в дом. Поставив ведро воды на плиту,она  налила в чайник воды, и насыпав  стакан гречки в кастрюлю, залила её водой и поставила в печь.

 — Ребята, айда в дом — выйдя на крыльцо, позвала она детей.

Как только они вошли в дом, она распорядилась.
 — Марийка, выноси одеяла на прясла. Серафим, ты подушки выноси, я перины  вынесу, пусть выветриваются, да просыхают на солнышке.

  Обнаружив под кроватями  половики-дорожки, свёрнутые в рулоны, она очень удивилась.

— Надо же! А я уж думала, что их кто-то себе забрал.  Добрый человек жил, снял их, чтобы не затоптать. Дай Бог ему здоровья!  — радостно воскликнула Пелагея.

 — Ну-ка ребятки, давайте их похлопаем, да тоже на просушку на прясла разбросим.

Половички хорошо  вытрясли и развешали на заборе.

. К этому  времени  нагрелась вода в ведре и все принялись за уборку.

 —  Мария, бери веник, сметай тенёты. А ты, Сарка,  сразу за ней пол подметай, а я уж за тобой пойду и буду стены от пыли протирать — раздавала свои распоряжения Пелагея.

 Мария убирала паутину, Серафим с большим усердием  сметал всё на печной совок. Пелагея навела в банном тазу щелочной воды и стала мыть стены, двери и окна.  Потом ошпарила кипятком столы и, пройдясь по ним кухонным ножом, хорошо их выскоблила.

Когда всё помыли и протёрли,  приступили к мытью полов. Серафим  смачивал пол горячей водой, Пелагея следом натирала его банным голяком, а Мария  мыла пол, меняя воду по  несколько раз. Когда он просох, расстелили дорожки.

 — Пойду сундук проверю —сказала Пелагея, открывая люк в подпол.
Сундук стоял за печью, где его и оставила Пелагея. В глаза он не бросался, и потому  что стоял в углу за печью, и потому что от времени  был тёмно коричневого цвета, чтобы его увидеть, нужно обойти все углы со светом.

Она достала ключ, открыла замок и вынула постельное  бельё, оконные занавески, домашние льняные рубахи. В сухом подполе, окованный железными лентами сундук, совсем  никак не пострадал. Бельё было  чистым и имело запах дерева.

Когда занесли постели, застелили их бельём, расстелили на столы скатерти и развешали занавески, в тёплом, чистом доме стало хорошо  очень уютно.

 — Теперь в  самый раз баньку протопить — сказала Пелагея, укладывая рубахи  на стол.

 — Я есть хочу— сообщил Серафим и  все сразу  поняли, что очень голодны.

К этому времени, каша была готова и, давно вскипел  чайник, хотя и стоял на самом краю плиты.

Все умылись и сели кушать. В это время за окном раздались какие-то голоса, потом заиграла гармонь.

На поляну, за их домом, стала собираться молодёжь. На ту самую поляну, где они с Полинкой и Ванюшкой, зимой играли в "снежную крепость", а летом в" лапту" и "чижика"— вспомнила Мария. 

Ей показалось, что это было так давно и словно не здесь, а где-то в другом месте, где они были все счастливые, а Иван не уходил на войну.
Взяв чистое бельё, Мария пошла в баню, а в это самое время, юные ребята, её ровесники    веселились под гармонь, шутили и  смеялись.

 Многих она знала, ещё до войны, тогда  они  вместе на этой поляне играли в "лапту" , "чижика"или "догонялки "Остановившись перед  дверью в баню, она постояла немного, послушала, как веселятся на поляне и открыла дверь..
 После бани, да после длинной дороги и активного труда, под голосистую гармонь.
 все крепко  спали.

С Алтая Пелагея привезла  на посадку три куля мелкой картошки, семена овощей, ведро гречневой крупы, ведро ржаной муки, выменявшей на гречку и ни копейки денег.

С  самого утра, взяв в руки лопаты, втроём, они вскопали  полоску, очень тяжёлой, почти целиковой земли. На огороде не только было много корней многолетних трав, но и выросли уже метровые деревья, которые приходилось  выкапывать.  Поэтому перекапывание почвы шло медленно и тяжело.
Но как только была отвоёвана у сорняков  полоска земли, её сразу, пока земля не выветрилась, засаживали картошкой.

  Когда все три куля картошки были посажены, стали вскапывать землю под  грядки для овощей. Так весь огород и засеяли алтайскими семенами.

Дети на огороде очень уставали, и всю другую работу по дому, Пелагея делала сама. А Марийка с Серафимом, после  огородных работ, садились на крыльцо и, каждый занимался  своим любимым делом.

Мария  рисовала  природу, цветы, деревья, реки, берега, простым карандашом  на досточке, а потом разогревала  отцовский столярный клей и окунув в него  тоненькое  куриное пёрышко,  проводила  им по линиям карандаша.  Сверху клей присыпала  сухими семенами разных трав или измельчёнными засушенными травами и цветами.

 На линии, изображавшие  листву берёзы, она сыпала зелёные семена конского щавеля, а пёрышки воробья  создавала из шишек  рогоза. Песок был из не очень спелых семян мака, камни из половинок семян редьки и репы, зелёная трава из сухого гербария, а водная гладь из сушёных  синих васильков и голубых  колокольчиков.

 Когда клей высыхал, она сдувала всё, что  не приклеилось и любовалась  картинкой. Этому научил её отец, ещё до пожара и войны.  Пано было красивым, только трудилась она для себя, в отличии  от Серафима. Он плёл корзины и продавал их по воскресным дням на городском базаре. Всё какая- то помощь семье.
Управившись с домашней работой, садилась Мария на крыльцо и создавала свои пано,а мимо, всё так же, каждый вечер шли её ровесники веселиться на поляну.

 На поляну её и мама не пускала, да и выйти  не в чем было . Новое  платья купить было не на что, а старые совсем для неё маленькими стали.
Вот и оставалось Марийке  только сидеть на крыльце и слушать, как  веселились, шутили,  смеялись, играли  в" третьего лишнего," или " найди пару", её одногодки.

 А когда гармонист, развернув меха,  наигрывал  знакомую мелодию, Марийка с большим удовольствием, в пол-голоса   напевала. Ах,  как же ей тогда хотелось, туда к ним! Отложив пано в сторону, она сидела обхватив колени руками,тяжело вздыхая, от всей души всем им завидовала.

Каждую субботу на полянку приходила и молодёжь постарше. Когда сгущались сумерки, они разводили в центе поляны небольшой костёр  и, прогнав несовершеннолетних,  веселились сами почти до утра.

Взрослые парни обязательно приносили с собой что-то из спиртного, и веселились отчаянно и широко. Всю ночь  играла гармонь, девушки пели песни, танцевали, плясали под частушки.  На всю округу раздавался весёлый смех, визг и громкий хохот. Не мешали веселиться ни осенние дожди, ни холодные ветра, ни быстрое наступление тёмной ночи.

 У Марийке красивый сильный голос. На Алтае её часто просили женщины спеть песни из репертуара Клавдии Шульженко. Она пела, а женщины  слушали с замиранием сердца, плакали и благодарили, расхваливая её талант.
 В город каждый день возвращались  фронтовики.  Пелагея ждала Николая, она то и дело заглядывала в окно, в надежде увидеть мужа. Но его всё не было.

Попытки найти работу в городе, не приносили успеха. Мука и гречка заканчивались, дальше жить не на что и Пелагея решает продать Орлика.
 Перед тем, как расстаться с конём, она отправляется  на пасеку, в надежде, что пчёлы выжили и. есть вощины с мёдом.

Состояние пасеки её очень удивило. Всё не только было в порядке, но и ухожено. Пелагея этому, особого значения не придала,  нарезала вощин с мёдом и вернулась домой. Дети были очень рады сладкому продукту, только Пелагея не радовалась, ей предстояло расстаться с верным другом семьи. А если точнее, то с членом семьи, который был надёжной опорой в самые трудные времена. Орлик и помогал, и выручал и, не один раз спасал  её семью.Она почти не спала всю ночь, а рано утром  отвела Орлика на базар.

Тяжело без коня, да не продай она  его, в городе без денег не выжить. А так и картошки на еду купила, и крупы всякой, немного взяла, и даже постного масла купила. А по воскресным дням  стали покупать  по пол-литра молока для каши..

 Конечно,  коровы  в хозяйстве не хватало, но Пелагея не жалела, что племянникам свою Зинку оставила.
—  Бог даст, бычка на тёлочку сменяю и опять  с коровкой будем—  успокаивала  она себя

Много было забот дома, то кирпичи прогорят в печи, то ветром забор уронит, то дрова кончатся, то уголь и, казалось бы, нет времени на воспоминания, но годы войны, проведённые на Алтае, то и дело вплывали в  её памяти.

Она  часто вспоминала,  как косила, убирала и скирдовала  сено с раннего утра до поздней ночи. Но чаще всего её звали кого-нибудь подменить. Нет, не для отдыха подменяла она колхозных работниц, а по необходимости. Получит, доярка похоронку, ну  какая тут с неё работница? Голосит баба с горя на весь коровник, причитает, войну клянёт, да фашистов проклинает.

Да так причитает, что всех, мороз по коже пробирает. Кто и не получал такого извещения, так тоже с ней вместе плачет, от страха её получить, а уж кто уже получил, так вновь  голосит, и всё заново  переживает.

Дня не было, что бы, не голосила баба на деревне, и не кляла окаянных немцев. Вот и шла Пелагея заменять вдову или чью-то мать, потерявшую  сына на войне.
Но больше всего ей пришлось подменять стряпуху. Шестерых сыновей и мужа, проводила она на фронт, семь раз  и пришлось  Пелагеи за стряпуху  обеды готовить. 

 По весне, за полеводов, на коровах землю пахала. Понукает Пелагея корову, а она бедная уже так устала, что вся как лист на ветке вихляется, а идти не может. Сядет на землю Пелагея и  плачет, то ей жалко корову, то она её ругает, то оправдывает,  что,мол, разве для этого корова в хозяйстве? Корова –кормилица, а её в плуг ставят. Поревёт, поревёт, да опять корову понукать. А куда денешься?Пахать-то надо!

Трактора встали, коней не было. Не успели два молодых жеребчика подрасти, как и их на фронт  забрали. Бычков в зиму не оставляли, сена не хватало, вспоминала она с грустью, это страшное  военное время, тяжело вздыхая .

Только в конце июля, удалось Пелагеи устроиться на работу, да ещё на  своё прежнее место, на переезд.
Обойдя, в который раз, все производства и не найдя работы, пошла Пелагея к вокзалу, встречать  поезд с военными.  Тут её и встретила бывшая напарница, Александра.

 — Петровна! А ты чего на работу не выходишь? Переезд опять заработал, поездов много и машин тоже. Ты давай, беги скорей в дежурку, там как раз начальство наше собралось. Успевай, пока никого другого не взяли — Пелагея, не раздумывая  кинулась в "дежурку"
Так  и стала она опять работать на переезде.

А поезда с фронтовиками всё шли и шли. Каждый поезд Пелагея встречала с трепетом, лихорадочно скользя своим взглядом по головам прибывших военных, но Николая всё не было и не было. Иногда ей казалось, что она увидела его, кинется к военному, а это не он. Махнёт разочарованно рукой и зальётся слезами.

Август уже заканчивался,но  Пелагея  продолжала встречать  поезда с фронтовиками, как обычно,  вглядывалась в каждого, кто выскакивал из вагона на перрон.  И тут она увидела Николая, родная сердцу фигура, мелькнула  и стала быстро удаляться.

 — Окликнуть? Так далеко, не услышит. Догнать? Так ведь пост бросить нельзя — . она стояла и, глядя на то, как удаляется её муж, горько плакала.

 — Ты это чего, Петровна? Чего ревёшь-то? — спросила напарница.

 —  Пришёл он, Шура, пришёл — не переставая  плакать, говорила она, сквозь слёзы.

 — А чё ж реветь? Пришёл и, слава Богу! —  Пелагея и сама не знала, чего она плачет, толи от того, что долго ждала и перенервничала, толи от радости.

Не помнит Пелагея, как она дождалась конца смены, как летела домой, а подходя к дому,  услышала стук молотка.
 — Вот ведь какой, только с колёс, и сразу за молоток — но такой он и был, её Миколай.

 Мария с Серафимом, увидев мать в окно, выбежали навстречу,  сообщая  в один голос.

 — Мама, мама, батя с фронта вернулся.

 — Гостинцев вкусных привёз — добавил Серафим.

Пелагея кинулась к сараю, откуда доносился  стук молотка. Николай стоял спиной к входу и подбивал доску к потолку.
Она остановилась в дверях, сдернула с головы платок и, прижав его к глазам,  разрыдалась.
Услышав шум и голос детей за спиной, Николай обернулся, в проёме стояла и плакала его жена.

 —  Ну, что ты, Полюшка, что ты?-- - отбросив молоток в сторону, говорил  он, приближаясь к жене. Николай  обнял её и, осторожно прижимая, тихо говорил.
 —Что ты, что ты. Всё хорошо. Дома я, дома Не плачь, Полюшка, не плачь.Пошли-ка  в дом, пошли —  подхватив её за  талию, он так же осторожно,  повёл Пелагею в дом. Ноги у неё ослабли,   подкашиваясь  в коленях, голос дрожал, а слёзы текли не останавливаясь.

— Не плачь Поля. Ну, уйми слёзы, теперь всё будет хорошо! Задушили мы эту гидру! Прямо в её логове  задушили! В пух и прах  разбили! Не поднять ей боле головы! — вдохновенно убеждал  он.

Войдя в  дом, она увидела на столе консервы:  перловая каша с мясом, рыба, сгущённое молоко, это был сухой паёк Николая.

— Мам, глянь какие гостинцы! — стреляя на стол глазами, говорил Серафим. Пелагея поняла, что детям очень сильно хочется отведать отцовских гостинцев и, успокоившись,  сказала.

 — Ну так,  открывать надо, да греть на сковороде и кушать, а чё на них любоваться-то?

Разогрели консервы, отварили  свежей картошки,  Пелагея поставила на стол  свежие огурцы, покрошила капусту с луком и заправила постным маслом, насыпала сушёных  ягод и наложила вощины.

 — На пасеке была? Как она там? Пчёлы сохранились, выжили? — поинтересовался Николай усаживаясь за стол.

 — Выжили, как Орлика продать, я за вощинами съездила— ответила Пелагея, разливая горячий чай по кружкам.

 — Ну, ничего, Бог даст, разживёмся и пчёл разведём и лошадь прикупим, не в первой заново  начинать! Не горюй мать, не пропадём !  Я вот смотрю, у соседа кобылка молоденькая во дворе, приспрошусь, да на днях и смотаюсь на пасеку — ласковым, голосом, глядя на жену, сказал Николай.

День перед ночной сменой пролетел быстро, вечером  Пелагея ушла на дежурство. А Николай отправился  к соседу договариваться  о кобыле,
Ну а   Марийка, как обычно , села на крыльцо, наблюдать за ласточками, которые под крышей дома ещё весной свели своё гнездо.  С самой весны она наблюдала, как ласточки заботятся о своих крошечных детках. Как стараются их накормить,  непрестанно таская им червячков и мошек.

Потом их птенцы подросли, и ласточки-родители  стали их учить, вставать  на крыло. А вот Сарка ласточками был очень недоволен, они пачкали его ивовые прутья.

 — А ты зачем под их гнездо укладываешь свои прутья? Тебе в сарае нет места? — возмущалась Марийка.  Но Серафим был непримирим и утром, пока Пелагея ещё не пришла с работы, решил сбить гнездо ласточек. Он взял палку и, пытаясь достать гнездо, стал подпрыгивать, стуча палкой по стене.

 — Чего творишь, беспутная твоя голова? Чем они тебе мешаются. Всё лето живут тут и пусть живут, не лезь к ним — потребовала сестра.

 — Всё равно я их отсюда прогоню. Они и на крыльцо гадят, и на мои прутья — возмущался Серафим.

 — А ты что ли крыльцо моешь? А прутья мне твои здесь совсем не нужны, от них сору больше, чем от птиц —  резко отвечала брату Марийка.

— Чего шумите — спросила Пелагея, возвращаясь с ночной смены.

 — Да вон Сарка ласточек ругает, а виноват  сам — сообщила Марийка.

— Ты гляди мне, не тронь ласточек! — пригрозила пальцем мать сыну и вошла в дом
.
 — Пелагея, я собрался на пасеку, лошадь взял — сообщил Николай жене.

 — Давай с Богом — бросила она и налив тёплой воды в умывальник, стала мыться.

Пасека Николая находилась в пятнадцати километрах от города, взяв у соседа лошадь, Николай отправился в горы.

Он был убеждён в полном запустении пасеки и благодарил Бога, за то, что хоть какие-то пчёлки там  сохранилось.
 — Если хоть на одну колодочку семья наберётся, значит разведём— подбадривал себя Николай.
 Приближаясь к пасеке, он увидел, что вокруг неё всё ухожено. Молодые деревца посечены, травы ни старой, ни нынешней нет, всё скошено. Колодки стояли тоже подновлённые,у некоторых заменены крышки, ухоженные летки. Кроме того, появились  новые колодки!

 — Кто-то очень грамотно и с большой ответственностью занимался пасекой — подумал он.

 На домике подправлена крыша,  заменены двери. Он проверил  место, где прятал ключ, ключ лежал на месте. Николай отомкнул замок и вошёл в домик. На него пахнуло  смешанным   запахом  грибного дыма, воска и прополиса, отчего защимило в груди, он почувствовал, как сильно соскучился по любимому делу.

Сев на лавочку, он окинул всё своим взглядом. На стене, над верстаком  висели новые рамки. На единственном окне, были занавесочки.

 — Зачем они тут? — хмыкнул Николай.
Бочка-медогонка была хорошо вычищена. Все пасечные принадлежности  были чистыми и находились на своих местах.

 — Как же встретится с новым хозяином? Что же это за человек? — раздумывая, он  не сразу  услышал приближающиеся  голоса. Дверь в домик открылась и, вошла  молодая женщина, следом за ней вошёл  очень пожилой  мужчина.

— Семён Семёныч, а у нас гости — весело, звонким голосом сообщила молодая женщина.

— Не гость я, милая барышня! Я хозяин этой пасеки. Вот, пришёл с фронта— объясняя, он развёл  руками.

 — А мы идём и видим, лошадь стоит, за узду привязанная. Ну , думаю я, точно хозяин объявился, не иначе ! — рассмеялась женщина и продолжила —  мы вот работники  детского дома. шефство взяли над вашей пасекой. Вот, детей медком поддерживаем  слабенькие они у нас. А это Семён Семёныч, он из эвакуированных,  в прошлом  пасечник. Мы его и пригласили здесь поработать. —  указав на мужчину, сообщила женщина и опять рассмеялась.

 — Это хорошо. Спасибо вам, что сохранили пасеку. Как вот дальше- то жить будем? Можно пасеку пополам поделить, вы свои обихаживаете, я свои. Можно всё оставить как есть, Семён Семёныч  мне в помощь, мёд делим пополам. Что на это скажите?— глядя на молодую женщину, спросил Николай.

 — Надо с заведующей детским домом поговорить, как она решит, так и будет — заявила она и все вышли на улицу. Женщина и Семён Семёныч сели в телегу, он взял вожжи, и тронул ими по бокам  совсем старенького коня.
С пасеки все отправились  к заведующей детским домом. Строгая на вид, но с добрыми глазами и грудным голосом, заведующая детским домом внимательно выслушала Николая и сказала.

  — Ставки для пасечника у меня нет. Ну, а если мёд будет поставляться детям, пусть и в малом количестве, это будет замечательно. Если Семён Сенович пожелает вам помогать, то я этому буду только рада. Мы найдём способ его отблагодарить.
Вернувшись домой, Николай сообщил.

 — Ну, мать, с хорошими людьми нас судьба свела. Пасеку сохранили, семьи новые развели. Правда пчёлы не в колодах, для них в этих ульях омшаник  придётся  делать. Но на следующий год я их в колодки переселю. В собачьих будках они у меня мучиться не будут.

Пока картошку не время копать, я смотаюсь ещё на пасеку,  мёд проверю. Если в достатке,  так и оставлю, а если избыток, то домой привезу, а уж после картошки уеду туда до самых снегов, омшаник строить. Сухостойника вокруг полно, в войну-то никто его не убирал.
В это время на поляне зазвучала гармонь и он спросил.
 — Это что у нас уже и днями на поляне сабантуи  устраиваются?

 — . Фронтовики там сегодня с самого утра гуляют. Как ты уехал, так они здесь и появились. Я только прилегла отдохнуть с ночной,  слышу гармонь играет, уснёшь тут —пожаловалась она.
 
Фронтовики  прибывали и прибывали, и с их  возвращением ,  всё больше и больше  собиралось народу на поляне. Гармонь  голосила  с самого утра, а пришедшие фронтовики, что есть мочи,  кричали  фронтовые песни.

Николай,  эти гулянки не одобрял, но и не осуждал, понимал, что фронтовику нужно горе своё  где-то выплеснуть. А война, это большое горе, когда на твоих глазах  погибает твой друг, с кем ты из одного котелка ел, да одной шинелью укрывался. А друзей погибших  у каждого было немало

Гуляли мужики, вспоминая  фронтовые годы, ругали Гитлера отборными матами,  то плакали, а то песни орали. Бывали и споры, и даже драки, но к вечеру  всё стихало. Кто-то оставался  спать под кустиком, а кто-то всё же уходил домой. За кем-то приходили родственники и, уводили гуляку с собой.
 
А вот по вечерам на поляну шли молодые люди. Мелкими группами они проходили мимо Марийки. Смотрит она им вслед и горько вздыхает.
Соседская девочка Генриетта,  хотя и моложе Марийки на год, но каждый вечер, ходила веселиться на полянку. А Марийку и мама не пускала, да и надеть на гулянье нечего.

Пелагея тоже видит, что девочке уже шестнадцать  исполнилось, а вещи  все малые и пора что-то делать. Она пересмотрела свои платья, что взяла в родном доме и, выбрав два красивых, не заношенных  шерстяных платья,  решила скомбинировать из них наряд дочери.

Пелагея  распорола оба платья по швам, сняла мерки  с фигурки дочери и скроила платье. Несколько вечеров  подряд  она его шила. Наконец платье было готово. Повесив его на плечики, перед кроватью дочери, Пелагея ушла  на работу. Как только за матерью хлопнула дверь, Марийка тут же нырнула в новое платье.

Она стояла у зеркала и не могла оторвать  своих глаз. Любовалась  Марийка и платьем, и собой в этом красивом  наряде. Весь день она, отрываясь от домошней работы, наряжалась в новое платье, крутилась  перед зеркалом и мечтала, как однажды она появится в нём на поляне. Потом снимала и шла выполнять наказы матери.

Выполнив все поручения, Марийка вновь облачилась в новое платье. Она крутилась перед зеркалом и так и этак, наконец, налюбовавшись, она сняла платье и только успела его повесить на плечики, как услышала во дворе крик матери.

Марийка выбежала на крыльцо. У самых дверей валялось гнездо ласточек, а мать, держа за руку Серафима, хлестала его прутом по худенькой фигурке  и кричала.
— Ах ты, чёрт такой! Вот тебе, Вот тебе!  Чем они тебе помешали? Чем, спрашиваю? Змей окаянный!
 Серафим  извивался, морщился, но не кричал и не плакал.

— Ты же змей полосатый, будешь сам  скитаться без угла, без двора!  Гад, ты такой! На тебе,  на! Из-за тебя и мы на разор. Мало разве мы натерпелись? Ты почему такой ненавистный? Почему? —  не переставая  хлестать сына прутом, Пелагея распалялась всё больше и больше. На рубахе мальчика  проступали кровяные полосы.

 — Мама! — крикнула Марийка и кинулась к матери. Прямо с крыльца она бросилась к ней на спину и, обхватив её руками, не принялась умолять.

 — Мама, мамочка,  миленькая, отпусти его. Брось Сарку, мамочка, брось  — Марийка плакала навзрыд и, Пелагея, отбросив прут в сторону, пошла в дом.

Мария  кинулась к брату, хотела обнять, но увидев след прута на шее, заплакала и села на ступеньку крыльца. Серафим сел рядом, он пыхтел, был багровым и взъерошенным, но молчал.

 — Сарка, давай, рубаху снимем, я тебе помажу кровяные полосы коровьей мазью. У Зинки   порванная дойка  быстро зажила. Давай, а? А то болеть будет — говорила она всхлипывая.  Серафима трясло, но он в знак согласия кивнул головой.

Она быстро подскочила и убежала в коровник, вернулась с мазью в руках. Серафим сам сдёрнул с себя рубаху и развернул  сестре спину. Трясущимися пальцами она осторожно стала смазывать раны. Серафим ни разу не охнул и не дёрнулся, только бледнея, спросил.

 — Всё?

 — Ещё маленечко, совсем чуть -чуть, потерпи — просила она брата.
Как только Мария закончила смазывать раны, Серафим накинул на них рубаху и отправился со двора, как ни в чём небывало.

Мария понимала, что ему больно и у неё сердце сжималось от сострадания. Она не стала его удерживать и окликать.
 — Ему нужно побыть одному, может быть пореветь — решила она и села на крыльцо ждать брата. Серафим вернулся, когда стемнело, его трясло от холода

 — Есть хочу, дай что-нибудь — попросил он. Марийка кинулась в дом, схватила из чугунка две картошины, достала из бочонка малосольный  огурец и выбежала на крыльцо. Подавая брату картошку с огурцом, спросила.
 
 — А ты что, домой не пойдёшь?

 — Пойду, когда спать лягите— ответил он, кусая картошку.

Когда Николай вернулся с пасеки с мёдом, дети ничего не стали ему рассказывать. Дома  был недолго, как только выкопали картошку, он погрузил на телегу столярные инструменты,  пилу, продукты и опять отправился на пасеку.

Последние дни бабьего лета заканчивались, а ещё много чего нужно  было сделать на пасеке.
В школу ни Марийка, ни Серафим в этом году не пошли, потому что не было тёплой одежды, даже старых валенок  и тех не было.

Однажды вечером, когда  мать пошла на ночное дежурство, Марийка надела новое платье, заплела волосы  в косы, на ноги надела беленькие носочки, обула туфельки, подарок от тёти с Алтая и, испытывая  чувство большой радости, отправилась  на полянку. Сердце у неё так стучало, что казалось, оно вот-вот выпрыгнет.


начало Скудара 1http://proza.ru/2021/03/19/1902
начало Русская дочь http://proza.ru/2022/09/18/1479
продолжение http://proza.ru/cgi-bin/login/page.pl