Маска маска я тебя не знаю. Часть 2

часть 1 "Куррикулюм Витэ":
http://proza.ru/2022/10/26/121

Часть вторая

САД НЕЗЕМНЫХ НАСЛАЖДЕНИЙ

13.  СОМ И ЧЕРЕПАХА

Библиотека Царя Соломона, Замок Капелла, Большой Пруд Сна Брейгеля, Холм Семи Цветов Спектра, Большой Трианон, Дуб Духа Вашингтона, Скамейка Джудит Макнот, Ротонда Трёх, Аллея Пяти Зелёных Бутылок, Мост Баттерфляй, Богемская Роща, Дом Отшельников – вот неполный список достопримечательностей в имении Алекса.
Иначе именуемом Гогенфлю *.

* "... ах, Бертольд ... я надеюсь застать тебя в Гогенфлю, где я пробуду несколько дней.
Мне кажется, что в Гогенфлю со мной должно произойти что-то особенное; но я не знаю,
откуда моя уверенность в этом ... »
Э.Т.А.Гофман. "Двойник"

Алекс и его рыжеволосый оруженосец Грейс, не считая двух слюнявых шарпеев, одного мопса с вечно недовольным лицом, попугая Немо и рыжего кота Бодлера - командира и начальника собачьего хора особого назначения, населяли Капеллу.
Замок Капелла имел некоторую особенность, которую затруднился бы объяснить и сам Алекс. А попугай Алекса Немо, возможно и знал, но отвечал односложно и только по-польски:
"Яки барцза ладна захуцъ вонца!"

_____________________________
* "как прекрасен заход солнца!" (польск)

Если на него смотреть со стороны Дуба Духа Вашингтона, то это заурядная одноэтажная постройка. Если обойти Капеллу кругом и посмотреть со стороны Ротонды Трёх, то здание кажется уже двухэтажным. А если спуститься с Холма семи Цветов, то станут видны все три этажа.
Впрочем, раньше это была обыкновенная сельская музыкальная школа, наполненная неумелыми бемолями, спотыкающимися гаммами из-под пальчиков юных дарований.

Юстас Земляникин вышел из Дома Отшельников ещё засветло и зашагал по дорожкам парка.  Американский закат раскрашивал пейзажи розовыми и золотыми лучами индейского солнца, и ему казалось, отчасти, что он попал в родной Павловск и бродит
по начинающему готовиться к осени парку. Разница состояла лишь в том, что на месте Аполлона, испускающим незримые миру стрелы, рос Дуб Духа Вашингтона - тоже,
в некотором роде, божество.

На месте застигнутых невидимыми стрелами бронзовых детей Ниобеи возвышались бронзовые посланники иных миров. На каменном подножии конного памятника полуобглоданному существу из параллельного мира обнаружилось местное насекомое  - незаконнорожденное дитя союза стрекозы и бабочки-медведки.

Юстас протер запотевшую  оптику очей, подозревая жестокий обман зрения, однако гибрид бабочки и стрекозы никуда не исчез и не распался на двое, а напротив, ещё резче вырисовался и продолжил отбрасывать голубоватую тень на гранит. Зверь имел невозмутимый вид обладателя вида на жительство и прочих конституционных прав США.
Юстас поневоле засомневался в легитимности собственного своего положения на этой земле и ещё в том, что он имеет дело с той же естественно-научной доктриной, каковая имела хождение в советских и постсоветских умах, прошедших все стадии классического образования. Налицо имелась квантовая спутанность.
Оно могло быть стрекозой, оно могло быть и бабочкой медведкой. Вполне вероятно,
что оно имело и другие видовые амбиции.

Но существо не стало суетиться и растрачивать силы на ламарковскую самоидентификацию, а осталось жизнерадостной особью, готовой преломлять собой закатный луч сразу во всех возможных эволюционных направлениях.
Юстас невольно зауважал стрекобаба за его гражданскую позицию и, стараясь, не спугнуть животное, направился к Пруду имени Сна товарища Брейгеля. В сущности, конное изваяние жителя инопланетной Тосканы со стрекобабой на гранитном постаменте находилось в десяти шагах от Пруда Брейгеля. Что могло бы объяснить некоторые дивергенции в животном мире. И, отчасти, в сакральном мире бронзовых идолов.

Солнце завалилось за край индейского пейзажа и всё сразу стало голубым. Даже сам Юстас. И пруд предстал бледно-голубым топазом, По дальнему берегу которого легко, длинноного  бежал молодой гигант с черным псом. Их отражения в пруду то немного отставали, то слегка опережали оригиналы. И это не казалось природной аномалией,
как раз наоборот: естественным было то, что время не следует за нами по пятам, как маньяк с бритвою в руке, а играет в весёлую русскую лапту, то прячась за стволом
дерева, то забегая вперёд, то хлопая по плечу.
Гигант и его черный пёс скрылись в тени Богемской Рощи ***.

*** Богемская Роща или Богемский Клуб – закрытое место, где растут полуторатысячелетние секвойи и собираются верхушка общества, куда входят американские чиновники высшего ранга, бизнесмены высшего порядка и артистическая богема. Условно, считается летним лагерем мирового правительства.
В нашем случае - дубовая роща, названная так по тем же причинам – место, где отдыхают  видные представители фауны  планеты.

- Портос! - услышал я гневный окрик молодого гиганта, - не жри крота. Фу, Фу! Портос!
- Маленький Дурачка! - услыхал я совсем рядом голос Жоро,  -  что творишь ты! Пугаешь рыбу. Эх, маленький дурачка!

Жоро сидел на черепахе под большим голубым лопухом.
И он уверенно держал в руках добротный американский спиннинг
с оптическим прицелом и с прибором ночного видения в глазу.
- Сейчас будет сомчик сосайт, стой тихо, думай про себя.
Думай, что ты большой вкусный червяк.
Сомчик любит больших белых червяков.

Я послушал Жоро. Стал думать тише и прикинулся в мыслях вкусной, упитанной личинкой мухи. В голубой глади пруда имени Сна Брейгеля звякнул пузырь и разошлись по всей голубой глади озера  ровные круги.

- Сомчик сосайт, - с тайным восторгом прошипел Жоро и поддёрнул спиннинг.
Сомчик и Жоро знали друг друга много лет.

Игра, в которую они играли называлась: «Сомчик сосайт».*
Это название прочно вошло в обиход обитателей Гогенфлю для обозначения длительного, тонко настроенного процесса, у которого нет цели, но есть путь.
Путь социального развития.

Черепаха под ним проснулась, выпустила четыре толстых ноги и зашагала к воде.
Жоро спрыгнул с черепахи, смотал спиннинг и спрятал его под лопухом.
- Всё сегодня. Сомчик тоже пошел спать. А это ему завтрак, - и Жоро забросил в пруд заготовленную мормышку. - Проснётся сомчик, захочет кушать. Идем ко мне, дёрнем по рюмке ракии. Только на Болгарии есть такая ракия. В Греции такой ракии нет. И во всей Америке такой ракии нет.
Черепаха церемонно, как танцор буто**, дошагала до воды, и ни секунды не медля, продолжила свой путь на самое дно Сна Брейгеля.

* society (англ) – общественный, социальный, в данном случае обыгрывается созвучие сосать и сосайти.
** Буто — авангардный стиль современного танца Японии. В основе техники буто нарочитая замедленность, особая внутренняя сосредоточенность, практически религиозная созерцательность. Философия танца буто предполагает соединение с универсумом через особое, прочувствованное движение. Зритель при этом может быть, а может и не быть. То есть зрителем становится сам танцор, отраженный во множестве собственных проекция на всё, что сочтет нужным.

14.  ДУБ  ДУХА  ВАШИНГТОНА

Будет не лишним повторить, что все персонажи и все события этой истории являются чистым вымыслом. Все совпадения с действительными людьми и фактами – случайность и нелепость. Кроме одного. Таким исключением является в Дуб Духа Вашингтона.

Дуб был настоящим дубом. Был – это не факт фигуры речи, а просто факт.
Не станем ёрничать и играть словами: типа дуб врезал дуба.
Это низко и недостойно. Но, в какой-то степени будет отражением истины.
Дуб был, а теперь дуба нет. Дуб рос на этом самом месте пятьсот лет.
И вымахал богатырём.

Величественным, как фа-минорная хоральная прелюдия И.С.Баха, исполняемая на органе церкви Святой Марии в Берлине. Достоверно и то, что первый росток будущего гиганта выбросила индейская земля в тот приснопамятный год, когда Колумб на шхуне
Санта Мария добрался до берегов Двойного Континента.
А когда Америго Веспуччи оспорил право первооткрывателя,
дуб был уже многообещающим подростком.

Дух Вашингтона чувствуется в судьбе этого Дуба больше ночью, чем днём, больше
в сновидениях, чем в яви. Под самым дубом врыта в землю чугунная парковая скамья. Она известна, как скамья Джудит Макнот *.

И несмотря на то, что чугун металл жесткий, сидеть и даже валяться на ней было мягко, как в гамаке. Скажу больше. Валяться и даже дремать под Дубом весьма душеполезно и познавательно. Примерно, знаете, как в южном городе, где имеется летний кинотеатр под открытым небом, смотреть какой-нибудь отличный исторический фильм или драму, снятую по историческому любовному роману. Даже и псевдо историческому. Годится для примера "Ромео и Джульетта" Франко Дзеффирелли.

Иногда, когда в имении Алекса было тихо, звёздно и малолюдно, я шёл к Дубу Духа Вашингтона,  укладывался на скамейку Джудит Макнот и дремал, слушая шелест звездопада.

* Джудит Макнот, Judith McNaught (род.1944)  — американская писательница,
автор 17 любовных исторических романов. Реальный человек и писатель.

В этих снах было много цветных картинок с пояснениями и всякими историческими сведениями. Как гласит предание, сама Джудит Макнот приходила под сень дуба и дремала не на этой, а на простой деревянной скамье теплыми летними вечерами. 16 раз.
И в благодарность купила и установила на месте сгнившей деревянной скамейки, красивую, кованную из чугуна и написала свой 17-й роман «Совершенство».
Не думаю, что это прям такая уж и правда.
Достоверны только сны, что снятся под Дубом Духа Вашингтона.

Эти сны Юстас долго помнил и часто пересказывал на дружеских посиделках. Пока они полностью не заменились в голове Юстаса на его воспоминания о своих же рассказах
об Индейских снах под Дубом Духа Джорджа Вашингтона.
В этих снах последовательно и убедительно излагалась альтернативная история Америки. Не та, что известна любому школьнику и свидетельствует о том, что Америка - страна безграничных возможностей в плане мечты.

Сны под управлением Дуба Духа Вашингтона повествовали про Страну Потерянных
Грёз и про то, как Духи Индейских Предков шаг за шагом создают из нынешней Америки перевёрнутое цветное отражение их Тайного Мира Светящихся Духов.

Спустя несколько лет после описываемых событий Алекс и Грейс покинули Америку
и перебрались жить в Европу. На следующую весну Дуб не покрылся новой листвой –
так и стоял посреди Сада Наслаждений гигантским чёрным скелетом
с простёртыми к небесам сухими руками. Осенью Дуб, высохший и окончательно почерневший пал, раздавив под собою скамейку Джудит Макнот.
 
Холм очистили от мёртвого тела Дуба. А на его месте посадили новый росток дуба, который вылупился из желудя, случайно сохраненного Алексом. Собственно, желуди валялись повсюду. Накануне дуб цвел и плодоносил изобильно. Так, что все поскальзывались на ковре из нападавших желудей.

Задел на следующие пятьсот лет.
Какими они будут?

Похоже, вышла самая грустная главка из всех.
Но и она о любви.
О любви и преданности Дуба человеку.
Скажете, просто вышел срок!
Дубы живут в среднем лет триста или несколько больше.
Согласен. Просто вышел срок. И надо ж тому случиться, что он вышел ни секундой раньше и ни годом позже, как этого требует гекзаметр.


15. СЕСТРА  КЕЙТ  И  ДЯДЯ  АНКЛ

За сестрой Кейт был послан белый лимузин с великолепным Чарли.
За дядей Анклом снарядили чёрный лимузин, с Майклом.
Но в самую последнюю минуту Майкл получил расчет за неблагонравное поведение,
и в аэропорт за дядей Анклом отправился молодой белокурый гигант на своей зелёной малолитражке. Белокурого гиганта все звали по-разному.

Жоро, подражая виданному в детстве вестерну, величал его «Маленький Дурачка»
и на этом шатком основании выстроил свои права и обязанности наставника молодёжи. Возможно, такое прозвище на болгарском предполагало что-нибудь невинное, смешное
и липкое, как чупа-чупс. Во всяком случае, Молодой Белокурый  Гигант и не думал обижаться. Сам он называл Жоро просто Болгарином или Жорой-Обжорой, с намёком
на его гастрономические фантазии, и несмотря на разницу в возрасте что-то
30 с лишним лет.

Другие обитатели Росслевилля именовали Белокурого Гиганта Петечкой. А когда что-нибудь было надо, например, сгонять в соседний штат за дешевыми сигаретами, алкоголем или распечатать цветные фотографии - Пётром Сергеичем.
Редко по фамилии – Трофимов. Часто и просто Пит.

- Пит, дай покосить!
И Петя охотно слезал с газонокосилки и давал покататься на бензиновом агрегате с прицепленным к нему спинер-ножом, на котором можно гонять по холмам Рослевилля
на рискованных оборотах и запредельных кренах. Придерживаясь тех частей парка,
где не брали перископы Замка Гогенфлю.

Молодого Белокурого Гиганта Петечку любили все. Щедро учили материться,
пить водку и подтягивали по теории обольщения женщин. С практикой, понятно, имелись затруднения. Искренне любил Петю и огромный чёрный водолаз Портос. При первом удобном случае, пёс Портос забирался к Большому Блондину в кровать, если тот по доброте душевной или ученической рассеянности не сажал Портоса на цепь.

При том что Портос, как известно, признавал полное верховенство Мэтра Алекса.
Заранее, примерно за час, собачья интуиция подсказывала Портосу о визите его господина и, как все правоверные, он сообразно готовился ко встрече с божеством: заранее плакал о своих грехах, валялся в собственном говне, и скулил собачьи молитвы.
Иерархия была проста: Алекс - Верховный Собачий бог, Петечка - лучший собачий друг - бог рангом пониже, все остальные - нимфы, сатиры и фавны и так далее - пропустить стаканчик эля, потрепаться в курилке.

Сам Мэтр тоже учил Петю, студента Петю Трофимова, премудростям изящных
и многих других высоких искусств. Петя реально числился в Рослевилле студентом.
В честь чего Замок справедливо называли Росслевилльской Академией.
В основном, в местной американской прессе "Вечерний Росслевилль".
А иногда - школой Гогенфлю. Это, как я разумею, оммаж к Гофману.
Алекс слыл изрядным ценителем и знатоком Э.Т.А.Гофмана.

На всю школу был единственный ученик - Петя.
Он же староста курса, он же звеньевой и дежурный на переменках и по доске.
Остальные так или иначе числили себя в его учителях.
По мере своих интеллектуальных и педагогических наклонностей и нереализованного чувства материнства.

Благодаря чему Петя Трофимов должен был сформироваться в глубокого знатока всех тайн на свете: баб, словесности, изящных искусств, эзотерических учений и доктрин, а так же магии кулинарной, винодельческой, основам винопития и иного чародейства. В таком именно порядке.

До 9 лет Петя Трофимов проживал в Москве, после чего вместе с профессорами родителями, работающими по контракту, перебрался в Америку.Переезд считался временным, рабочим. Возвращение, как это часто бывает,  затянулось, расползлось на всю оставшуюся жизнь. Да и менять дантиста - хуже нет.

Таким образом, Петя не числил себя эмигрантом ни по убеждению, ни по рождению.
Он был русским парнем, который как данность воспринимал и Америку и Россию
и  был равнозначен в двух средах. По-русски он говорил без тени акцента, так же как и по американски. И был ярким примером билингва.

То есть, оба языка не смешивались в его голове и мостиков меж ними не было наведено. А это означало, что синхронный перевод оставался сомнительной эквилибристикой не достойной его ума и он искренне недоумевал, зачем нужен перевод, когда и так всё ясно-понятно.

Петя Трофимов любил папу, маму, группу Сплин, Земфиру, Кино и другие рок группы,
а так же Портоса; чтил Магистра Алекса и с трепетом исполнял данные им послушания. Основным послушанием - быть благодарным слушателем и почитателем -  Петя исполнял с лёгкостью и вдохновением, так же как и IT сопровождение всей кипучей, не всем понятной деятельности Алекса.

Во второстепенные послушания входили: водить экскурсии по замку, косить траву, кормить всех земноводных, перебирать фолианты, сортировать и раскладывать по боксам и полкам рукописи из Александрии, библиотеки Иоанна Грозного, расшифровывать тайные письмена инков, майя и Леонардо да Винчи, а так же перерисовывать в тетрадку для своих учебных надобностей нечто такое, о чём простым смертным знать 
не положено.

Многие смертные, впрочем, пытались просунуть в записи свой нос, но тетрадка тут
же резко захлопывалась и любопытный нос вежливо отсылался в даль беспросветную.

Всё успеть даже молодому Гиганту не было никакой возможности. По этой самой причине Петя мало спал. Кроме ученичества и послушаний, он не умел отказать
и в других просьбах.

Так молодой гигант, сложив свой двух метровый рост в зеленую малолитражку, покатил
в Нью-Йорк Сити за дядей Анклом. Лелея в русской душе призрак надежды заскочить
на квартирный концерт рок группы "Наутилус Помпилиус". Теоретически, мог бы и успеть,  хотя бы на первое отделение.
Но с учетом Нью-Йоркского трафика, скорее всего опоздал бы встретить дядю, а дядя Анкл мог заподозрить в Петиных предпочтениях  немилость со стороны дорогого Алекса.
Разумеется, дядя Анкл считал себя выше всего этого. Или делал вид, что он выше.
Как умел. Ну и потом он любил двухметрового (будем точными: 78,78 дюйма)
Петечку как своего родного сына. Или внука. И Петя взял левее, мимо Ла Гуардии.
Ну а поскольку Петя не поехал на концерт, а сразу погнал в сторону аэропорта
Кеннеди, то всю дорогу кассета с Наутилусом надрывалась и плакала про слабую грудь в сгоревшем доме, про острую бритву и пьяного врача, и как хочет с ней быть наедине Юрий Б. Дядя Анкл слушал и плакал. А Петя давил на педаль газа и подпевал:
"Я хочу быть с тобой, я таааааааааааааааааааааак хочу быть с тобоооооооой!"

Сестра Кейт прилетела из Брюгге и благополучно была доставлена великолепным
Чарли на сияющим белизной и лаком, как вершина Килиманджаро, дабл Кадиллаке.

Дядя Анкл же с Петею добрались до Рослевилля только на следующий день ближе
к полудню, и не на зелёной малолитражке Пети Трофимова, а на посланном за ними такси.

Свою зелёную машинку Петя расквасил о придорожный столб.
Заснули они оба, и Анкл и Петя. А проснулись только тогда, когда вокруг всё заблистало синими и красными огнями полицейских машин и карет скорой американской помощи.
Оба были живы и даже невредимы. И первое время вообще мало что понимали.
Только дядя Анкл сказал:
- У меня разбилась бутылка (***((. Прямо на штаны (****((((.
На что Петя проснулся и ответил цитатой из Жоро:
- «Пьёшь пиво, ссышь криво».
Или это Кафка?

То, что разбилась не только бутылка пива, но и стальной автомобиль не подлежал никакому ремонту, оба сообразили только когда их вырезали из мятого железа специальными усиленными ножницами работники американских МЧС.
И они отправились досыпать в ближний мотель.

Сестра Кейт же прибыла не одна, а с хрупкого сложения молодой содержанкой
породы Чи-хуа-хуа - мини. Собачку звали на бельгийский манер: Мириам.
Однако в Гогенфлю ей переправили метрику на Машку.
Кейт и Машка, утомлённые географией с её бесконечными поясами, спали.
Образцовый оркестр цикад и кузнечиков, подхватив цимбалы и свирели,
удалился в соседнюю рощу.

С самого утра Жоро и остальные разумные обитатели Гогенфлю ожидали главного события в Рослевилле: когда сестра Кейт проснётся пойдет знакомить чи-хуа-хуа
с водолазом. В воздухе витала идея ставок, в тайниках душ теснились зачатки языческих нравов, как будущие зубки в деснах младенца, и мерещились римские проказы времён Нерона. Вслух, конечно же, ничего такого - прикрывались воспитанием. Но, как тогда объяснить интерес взрослых мужчин к свиданию двух собачек.

Впрочем, сестру Кейт тоже все любили. Она была проста, весела и милостива - никогда не приезжала без подарков. Даже и для тех, кто в Рослевилле был лицом временным, контрактником, как Юстас, например. И могла тайно одарить Жоро в коробке от дорогого шампуня бутылочкой абсента.

Раз в четверть часа Жоро выбегал справлять любопытство на полянку перед домиком Кейт и развивал идею высокого самопожертвования: до отвала оскоромить Портоса, чтобы он был гарантировано был готов только к духовному общению.
Для этих целей Жора выражал готовность уступить собаке оставшийся кусок варёной говядины килограмма на полтора.

Гоша, Яцек и Юстас придерживались иных ценностей и, ссылаясь на Международный Пакт о правах 1948 года, убеждали Жоро положиться на добрую волю и врождённую интеллигентность пса. Не стоит так же исключать тайную римскую жажду зрелищ
и кровавого хоррора, которую они ловко таили под маской европейского гуманизма.

Когда дядя Анкл и Петя наконец выспались в мотеле и с чемоданами дяди Анкла гурьбой сошли с таксомотора на благословенную полянку Росслевилла, сестра Кейт всё ещё спала в Катином домике. Он так назывался - Катин домик. И мы все догадывались, почему он Катин. Правда, большую часть года в Катином домике жил мышонок Янычар. Его кормили, чтобы он не грыз что ни попадя из мебели. И приучили гадить в цветочный горшок. Кактус от этого, пожалуй, только выигрывал. Яды Янычар распознавал на раз и оставлял приманку нетронутой. Да, собственно, никто всерьез и не собирался травить Янычара. Так, гомеопатически, для галочки.

Свежая, как брюссельская роза, на крылечко Катиного дома вышла сестра Кейт.
Вы тотчас вообразите сцену встречи Печорина с Максим Максимычем?
И вот тут впервые вы окажетесь не правы! Вот этого не было.
Кейт и Жоро нежно обнялись и расцеловались. И Кейт сказала:
- У меня кое-что для тебя есть, Жорик! Заглядывай вечером! Или постой!

И сестра Кейт показала цветной пакет, который изнутри распирала коробка, внутри которой жила другая коробка - коробочка. Кейт всё это показала  и спрятала пакет до вечера обратно в  чемодан.

А Машка спала рядом в корзинке, в пене брюссельских кружев и она вынула из кружев недовольный человечий глаз, чихнула, чихуахнула и спрятала его обратно, до вечера.
- Я захожу к себе, - растроганно пробормотал Жоро.

В переводе это означало сразу и то, что Жоро приходит в себя от потрясенья и что тронутый, он возвращается к своим обязанностям.

Скажем сразу. Это был не абсент, как втайне рассчитывали его знатоки
и любители . Это был цифровой фотоаппарат-зеркалка.
Тот, который Жоро сто лет мечтал купить и всё откладывал в долгий ящик,
в надежде что рано или поздно появятся более продвинутые модели. И они появлялась.
И более дешевые. Вспомним, что речь идет о временах, когда факт цифрового фотоаппарата не был девальвирован камерами наших телефонов, а имел несомненное превосходство перед традиционными зеркалками тем, что не нуждался в плёнке, в службе проявки, печати и других обязательств перед химическими процессами, а так же освобождал от ответственности за хранение баночек с плёнками - консервами незабываемых мгновений. Менялись эпохи.

Вечером Жоро получил аппарат лично в руки и не смог скрыть слёз. Он был рад и сиял улыбкой, но в глазах таилась печаль. Он жил мечтой. А теперь мечтать стало не о чем.
И нечем было угостить любителей абсента.

Фотоаппарат сам включал вспышку когда считал нужным, сам подруливал объективом наводя фокус, видел в темноте. Звёздное небо Рослевиля, теперь ты навсегда в памяти аппарата! И он стоил много долларов. И он стоил их. Сейчас, конечно, он находится там же, где и паровоз отца и сына Черепановых и парусиновый летательный аппарат тяжелее воздуха братьев Уилбера и Орвилла Райтов. Короче, важна ложка к обеду,
а цифровая зеркалка к закату!

Про дядю Анкла. Дядя Анкл поселился в Доме Отшельников. И по вечерам он сидел на общей кухне и напускал на себя таинственный вид, который красноречиво повествовал, что без него волос не упадет с головы лысого, море не станет солонее, если он не прикажет посолить, гора не сойдёт с места, если он скажет ей "стой, Гора!".
То есть создавал атмосферу. И это было очень важно.
Без атмосферы Земля была бы безвидна, пуста и похожа на планету Марс.

А через месяц в кузове трака прибыла небольшая посылочка от дорогих Петиных родителей. И письмо. Родители Петечки выслали сыночку 10 килограммов разных колбасок и сыров, 15 джемов, 10 упаковок галет, 10 макарон, 10 гречки и это только
в багажнике. Внутри салона любовно упакованные сумки с одеждой навырост, и курточки и пальто к зиме и новые ботинки и перевязки книжек и Петечкины пластинки - все это завернутое в новый симпатичный автомобильчик - родного брата погибшего на трассе Нью-Йорк - Олбани. Цвет - маренго. В письме были приветы, поцелуи и тревога с заботой и 300 местных денег на карманные расходы.

Обитатели Гогенфлю вздыхали и улыбались сквозь слёзы, в тайне мечтая, чтобы и их усыновили Петины родители.

16.  ШЕХЕРИЗАДА ИЛИ МИСТИЧЕСКИЕ ИСТОРИИ,
РАССКАЗАННЫЕ ФРАНЦУЗСКОЙ МЕДИЦИНСКОЙ СЕСТРОЙ

Сестра Кейт сидела против Юстаса скрестив ноги и приглаживала пальцами мокрые  полоски рисовой бумаги в чаше гипсовой формы. Юстас, стараясь спрямить спину, сидел напротив сестры Кейт так в же позе Гаутамы и тоже разглаживал смоченные в клейстере бумажки.

Так они сидели друг против друга ровно 8 часов. И ни минутой меньше.
Таков был сакральный ритуал, сходный с процессом изготовления японского доспеха Сэндай-до.

Его нельзя ускорить, нельзя замедлить, нельзя бросить на пол-пути, сходить поесть, выпить, покурить, погулять, посмотреть на закат и вернуться.
Прервешься – и всё! Пиши пропало, неси на помойку!
И ничего нельзя отменить и изменить, как нельзя изменить скорость света в вакууме.
Или отменить закон сохранения энергии. Или пустить время вспять, как плёнку видеомагнитофона. Мы в плену у наших жизней и мы во власти жестоких её законов!
Можно только постараться скрасить жизненный процесс. Например задушевной беседой
о политике,о ненавязчивых европейских ценностях и растущих ценах на бензин.
Когда задушевные темы иссякают, можно вспоминать интересные случаи из жизни.

И сестра Кейт в этом смысле оказалась чистым кладезем, совмещающим признаки Мосфильма времен его расцвета, студии Уорнер Бразерс эпохи великой депрессии, Эдгаром Аланом По и Анной Радклиф в одной отдельно взятой бывшей медицинской сестре Кейт.

Юстас до сех пор покусывает локти и ногти от того, что он не клал рядом собой диктофон.  Не было в ту пору диктофонов в каждой мобильной трубке, как и самих трубок. Но, боже мой, кассетный магнитофон то был? Был! Вот он!
И не включить его на запись? - Не случилось под рукой чистой кассеты.
Или не было исключительных прав на всё то, что он видел, слышал,
обонял и алкал в Гогенфлю. А найдись такие права, Юстас сейчас был всем вам известен примерно как Конан Дойл или Стивен Кинг. И все зачитывались бы «Мистическими историями, рассказанными французской сиделкой и другими захватывающими историями, происшедшими в замке Гогенфлю и за его пределами".
Но прав то не было. Впрочем, как и самого Гогенфлю.

Ибо, повторим, все персонажи и события повести являются вымыслом автора.
Все совпадения с действительными людьми и фактами - нелепая случайность!
Кроме Дуба. Дуб был, и желудь из которого вылупился дуб, тоже был.
 Смерть была? - Смерть дуба была.

В жизни всё одна сплошная драма!
Писательница 17 любовных романов была и здравствует по сей момент, по крайней мере на момент написания этих строк. Но к дубу не имеет ни малейшего отношения.
Ни к дубу, ни к скамейке под дубом.
Городок Гогенфлю существует только в фантазиях Эрнста Теодора Амадея Гофмана, фигурирует в его рассказе "Двойник". Упоминается и в нашей правдивой истории.

Сестра Кейт не умела врать, выдумывать или приукрашать действительность. Бесхитростно, искренне и без утайки она пересказывала факты биографии, когда
в бытность медсестрой, она работала сначала во Французском госпитале, а потом
перешла в фирму по обслуживанию французских пожилых клиентов на дому.
То есть круглосуточной медицинской сестрой и сиделкой при старых матронах в более-менее зажиточных семействах. Такую дорогую услугу простой винодел просто
не потянет.

И, как это часто бывает, кое-кто из древних представителей аристократических семейств доживал свой век, который оказался длинным, в своих фамильных замках-шато со времён, возведённых еще при Меровингах. Сами же наследнички давно расползлись кто в Париж, на Елисейские поля, кто на бульвар Распай, оставляя гранд маман в глухой провинции целиком на попечении русской сестры-сиделки.

И начинало происходить то невероятное, что превращало восемь часов бдения над японским доспехом  Сэндай-до в гоголь-моголь центр.
В конце смены мы сами превращались в заколдованные статуи и оба не могли подняться
с места – так загустевала кровь в одеревеневших членах.

Право, даже если б я помнил хотя бы одну из этих леденящих душу историй французской сестры-сиделки, то непременно поведал вам, хоть и бы и иносказательно.
Но, увы. Увы!

И Шехерезада продолжала: «Дошло до меня, о счастливый царь и справедливый повелитель, что выходя посреди ночи из комнаты старухи, Катерина услыхала не громкий, но отчетливо прозвучавший в тишине старинного дома звук.

Обернувшись, она  ничего подозрительного не обнаружила.
Кроме самого звука! Это было похоже на звон стекла и металла.
Заставив себя вернуться в комнату старухи в третий раз, Катя уже кое о чём догадывалась.

Стакан с дезинфицирующим раствором оказался пуст. Вставные челюсти старой графини  валялись на полу. Приглядевшись, Катерина увидела, что на самом дне стакана
тускло поблескивал тёмный металл. И это оказалось не что иное, как ключ.
И похоже, ключ от двери. В кармане халата Катерина всегда держала хирургические перчатки. Надев одну из них, она вынула из стакана ключ, бронзовый ключ.

Старуха спала.
Из черного провала рта раздавался свист прокуренных старческих бронхов.
Графиня в молодости много курила, в том числе и беломор.

Катерина вышла из комнаты графини и направилась в свою комнату.
Свет в коридоре не горел и Катерина чиркнула спичкой.
И увидела на полу, вдоль всего коридора цепочку следов мокрых  босых ног.
Следы вели направлении запертой комнаты.

Катерина сдержала крик: не ходячая графиня  вряд ли смогла бы оставить хоть один отпечаток –  уж который она год была парализована на обе ноги!
Мокрые следы в коридоре старинного замка могли означать только одно -  в доме есть кто-то третий!
И вдруг, при свете следующей зажженной спички, Катерина увидела, как из глубины коридора к ней тихо приближается темный силуэт … .

Но тут застиг  Шехерезаду конец восьми часовой рабочей смены, и она прекратила дозволенные речи».

Сестра Кейт была добровольной помощницей, посланной Юстасу самим Небом.
Доспехи Сэндай-до были частью технологического процесса, цель которого была таинственна и скрыта от ума непосвященных.
Обо всём подробно знал только Попугай Немо.
Но сказать мог только одну фразу и повторял её к месту и не к месту, по любому поводу.

Впрочем, фраза на польском языке: "Яки барцза ладна захуцъ вонца!" -
"Как прекрасен заход солнца!" - годилась всем без исключения в ста процентах случаев!

17. ВЕНЯ, ГОША, ЯЦЕК, ЧЁРНАЯ СВЕЧА И ГОРИЛКА

Осень просвистела над верхушками клёнов Центрального парка, бросила к ногам бегунов и приверженцев здорового американской образа жизни, охапки шуршащего золотишки, поиграла с небоскребами, проверив на прочность клыки и зубы скалящегося небесам Манхеттена, вылетела из Нью-Йорка и через три часа накрыла собой Рослевилль.
Добравшись с опозданием больше чем на месяц, осень сразу и всех озолотила, одарила багрецом. ямбом, хореем и сребром утреннего инея.

Юстас рассчитывал отбыть на родину в самых ближайших числах.
Те задачи, что возлагал на него Алекс, разрешить можно было только на родине, и только создав подобие небольшого заводика по производству предметов не самой первой необходимости, таких, к примеру, как карнавальные аксессуары для артистических идей Магистра Алекса.
 
Алекс не верил. Он был убежден, что с волонтерской помощью сестры Кейт можно было справиться и не с такими делами. Но это был самообман. К тому же у Юстаса имелся
и обратный билет.

Пан Яцек намерен был вернуться в Варшаву.
Киевлянин Гоша мечтал сгонять к своей американской украинской подруге и осуществить давнюю амурную мечту. А может быть и предложить ей колечко в бархатной коробочке, как принято в голливудских мелодрамах с бюджетом в 1 000 000 $. Коробочка тут же явилась на свет свечи и из тайной своей глубины блеснула камешком на золотом колечке.

Петя лелеял мысль разогнаться на новенькой машинке и влепиться куда-нибудь … неудачная шуточка!  - домчаться до Нью-Йорка и повидать товарищей  поиграть с ними на гитаре, обновив репертуар группы Smiling Dogs.

Все были преисполнены решимости взять свои планы за рога прямо
со следующего дня.  В этой решимости, возможно, просвечивал мэтр Эйзенштейн,  возможно это были начальные титры чёрно-белого кино «бунт на корабле».
Заметим с чего начинаются бунты: личные планы ставятся вперёд общественных.
В данном случае, перед планами Мэтра Алекса.

И в этот вечер в Гогенфлю погас весь свет, который только мог погаснуть, кроме Большой Медведицы и Кассиопеи.
Работала только одна газовая плита в Доме Отшельников.
Куда и собрались все обитатели Гогенфлю, не считая Алекса, сестры Кейт и Грейс и дяди Анкла, которые укатили в городок Нью-Йорк по своим надобностям.

Петя был послан в замок за свечами. Дело было промозглым осенним вечером, когда индеец сидел у жаркого костра, завернувшись во все одеяла со своей скво.

И делать, по электрической причине, было нечего.
И Петя принес из замка черную свечу.
Её, стало быть, он и зажёг.
И чёрная свеча горела на столе.

Горела и шипела.
Жоро принес ракию.
На плите подгорели стейки.
Ими и закусывали ракию.

Веня сказал:
- Петька, ты б ещё крест с кладбища припёр!
- На кладбище ветер свищет, - парировал начитанный Петя, - не было других. Хочешь, иди и сам ищи.

Веня вернулся из Замка еще более мрачный
- Никак для чёрной мессы свечки были приготовлены.
Гоша сказал:
- Уеду завтра к своей бабе.
У Гоши была своя машина, похожая на серебристый марсоход.

Пан Яцек сказал:
- И я уеду. В свою Варшаву, смотреть заход солнца.
У Яцека тоже был куплен обратный билет.

И Петя сказал:
- Поеду в Нью-Йорк Сити играть на гитаре с группой Smiling Dogs.
В подтверждение своих слов, он понюхал ракию и взял в руки электрогитару.
Ракию Петя только нюхал. Он её не пил. Он был очень положительный.

Юстас сказал:
- И я поеду домой. Мне пора. У меня студенты. Они меня заждались.

Чёрная свеча заплывала чёрным воском и трещала.

Жоро распределил последние капли ракии. Ракии на всех не хватало.
- Ракия скончалась, - сказал Жоро.
Гоша взял свечу и пошел к себе за горилкой. И салом.
Отрывать от всего сердца. Прямо с салом.

Вечер сделался тёмным.

Петя взял аккорд на гитаре. В группе Smiling Dogs Петя Трофимов играл на басу. Одинокий бас гитары без остальной работы ансамбля был похож жалобы скитальца, когда вокруг закрыты все постоялые дворы, гостиницы, питейные заведения и только усугублял. К тому же электрогитара без электричества – как синица без неба,
как пекарь без муки, как женщина без флирта, как пиво без пены.

- А я вот прям сейчас сяду и поеду, - вернулся Гоша со свечой, и все выпили Гошиной горилки и закусили Гошиным салом.
- Правильно, - сказал Ваня, - на кладбище ветер свищет, там тебя уже ищут.

Свеча горела на столе неровным светом, разбрасывая жирные тени по кухне. Тени, как чёрные тараканы, расползались по стенам и щелям Дома Отшельника, и разогнать их не способны были ни горилка, ни сало, ни хоровое мужское пение; а бас гитара, разлучённая с электричеством, только усугубляла чужую, сырую тишину осеннего ненастья за окнами, лишенными занавесок.

Свеча стреляла на столе. Свеча чадила.
Суля погибель мечтам и планам славян.

И чёрные пророчества чёрной свечи исполнились на следующий день.
Тем же составом в том же месте на следующий вечер собрались примерно те же лица.
И у каждого в жизни что-то произошло.

Гошу бросила его американская подруга и он пробил колесо и свалился с дороги.
И теперь сидел свободный, мрачный и даже весёлый. Два последние пункта
легко могут сочетаться в различных комбинациях.

Петя никуда не поехал, так как ему дали новое послушание, от которого он не посмел отказаться. И которое лишало его остатков свободного времени, но придавало новый статус: Петю сделали смотрителем-директором нового музея современного искусства в городке Олбани.

Веня получил известие, что у него родилась внучка. И он пил и спал на радостях в своём персональном домике. А работать не хотел. Потому что работает рабочий, и то, если очень хочет.

Грейс привезла Юстасу другой обратный билет взамен прежнего.
На самолет, который ещё только собирали на заводе Everett.

Пан Яцек за свою польскую строптивость получил окончательный расчет, заверения
в дружбе и наилучшими пожеланиями, безо всякой надежды на повторное приглашение.

- А что, - бодро сказал дядя Анкл понурившимся обитателям Гогенфлю, - не поехать
ли нам всем в Олбани и пожрать там как следует в китайском ресторане по девять долларов с носа!

И Петя взял ключи от автобусика, похожего на русскую маршрутку,
и они поехали в Олбани.

- Дошло до меня, о счастливый царь и справедливый повелитель, - продолжила утром следующего дня свой прерванный рассказ Шахразада Кейт. И таких утр, вечеров,
трудов и дней было несть им числа.


18.  ПЕСОЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК или ДЫМ  ОТЕЧЕСТВА БЕЗ САХАРА И СЛИВОК

Сгущалась тьма за окнами домика сестры Кейт, готовясь вступить
в тайный сговор с мрачными злодеями, скрывающимися под масками аристократов
в преданиях одной французской медицинской сестры. Пружина интриги слово за слово сжималась, лепестки рисовой бумаги слой за слоем слипались, превращаясь в особо прочную корочку, которую не брала даже катана.

- Та-та-та-таааааа, - три точки, длинное тире – в переложении на костяшки судьбы,
подражая первым пяти тактам бессмертной пятой до-минорной Великого Глухого,
сама тьма ломилась в хливкую дверь.
- Антре, - закричала Шехерезада хриплым, прерывистым шепотом.
- Здравствуйте всем нам, - в приоткрывшуюся дверь просунулась абсолютно голая голова
с двумя телескопами на месте глаз.
- Рим-цим-ци! - вскричала сестра Кейт, оборвав кривую сюжета на самом высшем пике
и было бросилась к двери, как прыгун с трамплина бросается в воду. Но огромная гипсовая чаша вдавила сестру Кейт в диван, как сила тяжести на взлётном режиме.
Вслед за очищенным картофелем черепа, внутрь домика проникла изящная фигурка маленького валета,  будто иллюстрация, набросанная самим Алексом к сказке 
«песочный человек»,  лет так от 30 до 300, смотря как прочитать.

- Когда приехал? – сестра Кейт ласкала и без того шлифованный картофель черепа липкими от клейстера пальчиками, - крошка Рим-цим-ци! Ты ещё сильней похудел!
Я налепила пельменей с перепелками! Буду тебя откармливать пельмешками.
И Алекс их очень любит.
- А я ещё не приехал, сестра Кейт, - отвечал крошка Рим-ци-ци неожиданно глубоким
баритоном, - я проездом на Амстердам.
- А это кто у тебя? – спросил Рим-ци-ци, поводя телескопами в сторону корзинки
с чи-хуа-хуа.
- Вы ещё не знакомы? Рим-цим-ци, познакомься с Мириам.
- Мириам, Мириам, Мириам, - пропел Рим-цим-ци на мотив миллиона алых роз.
И Рим-цим-ци подал руку Юстасу.

Юстас сидел при корзинке с собачкой, и от неожиданности схватил протянутую руку
и они моментально склеились рукопожатиями друг с другом.
- Рим-цим-ци, очень приятно, - сказал изящный человек, наклонился и галантно согнутым мизинцем свободной руки почесал хуа-хау-чи меж ушей. Хуа-хау-хуа влажно посмотрела на Рим-цим-цим и лизнула палец пупырчатым, коралловым языком такой длины, будто он рос у неё от хвоста.

- Вас зовет Алекс, - сказал изящный человек собачке, - он просит вас к себе на ночной чай, на тен-о-клок. И умоляет вас, Мириам, Мириам, Мириам поторопиться, так как чай с утра разлит и стынет, стынет, ох как стынет.

Что-то неуловимое выдавало в Рим-цим-цим известного лицедея. Или ветеринара. Или  просто галлюцинацию. Но где он раньше встречал этого ветеринара или лицедея, Юстас не мог сообразить и весь отдался во власть галлюцинации и обстоятельств.
Не разлепляя рук, как два президента, позирующие перед камерами, изящным боковым ходом, они прошли по осеннему Саду Неземных Наслаждений прямёхонько в Замок Капеллу. По дороге Рим-цим-ци то и дело подпрыгивал, делал полусальто вперёд и тут же назад, всячески давая понять, что он тут не столько ради дела, сколько ради веселья и забавы. Так они познакомились.

Что за кумир тут чудит,
а за окном, не спеша,
вольный художник творит,
и молодеет душа,
миллион, миллион, миллион - пел Рим-цим-ци на известный мотив,
- желтых ос! - и без усилия делал полусальто вперёд,
- на окне, за окном, из окна видишь ты-ы-ы-ы, - делал полусальто назад.

Осы в этом году, в самом деле, миллионами ползали по окнам замка и всех прилегающих построек. Живые и павшие - это было чёрно-желтое хичкоковское нашествие. И самым таинственным можно признать то, что ни одна полосатая тварь не обратила свое жало в оружие. Ни одного укуса за весь сезон, будто их тут все абсолютно устраивало. Или они слетелись на тайный зов Магистра Алекса?

В замке звучала другая, неземная музыка. Возможно, Чайковский в исполнении припрятанных на чердаке невидимых музыкантов, самым посредственным из которых был бы безумный Паганини. В шандалах, стоящих на тонких витых ногах, горели свечи.
На огромных столах, на полу – повсюду струились и сияли ткани.
Шкала времени, о которой мы уже упоминали, в Замке Капелла имела подвижный бегунок. И им распоряжался Мэтр Алекс по своему усмотрению.
А он пожелал остановить бегунок между дученто и кватроченто.

Как венецианский дож, в чёрном с головы до ног, он бродил меж складок тканей,
в которые драпировались ещё Гвельфы и их клятые враги Гибеллины; вились узоры, сочинённые по заказу Лоренцо Великолепного, и пряно и тонко пахло духами Джулиано Медичи, и сам Алекс, словно оживленный портрет работы Сандро Боттичелли, разбрасывал щедрой дланью по тканям цветы.

За ним неотступно следовала Грейс и протягивала то одну, то другую корзину с цветами, когда рука дающего пустела. Сама Грейс блестела глазами и пылала рыжими кудрями, будто только что выпрыгнула из бронзовой рамы портрета Симонетты Веспуччи, соскочила с кончика кисти Сандро.

- Выпейте с нами чаю с пирожками? - Алекс небрежно поддел ногой горку цветов, которая рассыпалась по тёмно-фиолетовому панбархату эпохи флоринов и королевских лилий, прицелился и щёлкнул затвором фотоаппарата.

- Чаю? – как зачарованный, Юстас наблюдал за манипуляциями Мага Времени
и Искусств.
- Мы с Мириам склеились, - сказал Рим-цим-ци, сделал полусальто и застыл в полупоклоне, направленному и к Алексу и к Грейс одновременно, при этом не отнимая
приклеенной руки.
- Впредь будете как братья, братья Гримм-цим-цим, - Алекс опять щелкнул затвором, - только почему Мириам? Быть собакой – этому надо ещё поучиться.
Эхом прошелестел тихий смех с заметным шотландским акцентом.

Чайная церемония происходила здесь же, на свободном участке огромного стола,
с которого легко мог бы взлететь небольшой лайнер, и была обставлена нехитрыми закусками.
- Ешьте пирожки,  - скомандовал Алекс. – Что вы не берёте, Юстас?
- Я будто попал в книжку. У вас здесь пахнет сказкой!
- Это ткани из Лиона. Ткачи постарались на совесть. Как они называются?
- Брокатели, дамаск, диаспер, муслин, брокат, плиссе, пеламс китайский, гургуран индийский… . –  подсказывала Грейс, нажимая на кнопку электрочайника.
- Эти ткани ткут на тех же станках, что и в 17 веке. Таких больше нигде нет. И не будет.
- Алекс сделал спецзаказ по своим эскизам, - пояснила Грейс и подлила кипяток в фарфоровый чайник в форме сидящего китайца, сняв с него фарфоровую
шапочку-крышечку.
- И всё для того, чтобы человека было во что завернуть, как пирожок. Рим-ци-ци,
тебе нужно подкормиться. Ешь! – мэтр Алекс шумно отпил из своей чашки и посмотрел на Рим-цим-ци плутовато.

Пирожки напоминали обычные пирожки с изжогой из пирожковой
с улицы Садовой. Среди шелков, муслинов и гобеленовых тканей эпохи позднего Ренессанса пирожки приобретали некоторый куртуазный смысл, углублённы тем,
что их на серебряном блюде было ровно четыре штуки.
- Ешьте, ешьте пирожки, - повторил Алекс, - завтра купим ещё.

К Грейс:
- Ты сказала Чарли, чтобы он готовил машину на завтра?
- Я сказала ему, что нас будет трое.
- Вы с нами? – спросил Алекс Юстаса.
- С вами, - коротко ответил Юстас.
- Тогда четверо. Завтра утром мы отправляемся в Нью-Йорк. Не вздумайте проспать, много потеряете, если проспите. Не засиживайтесь  допоздна. И кое-что вы поможете купить. Нужен ваш совет, как главного  специалиста по шкурным вопросам, - добавил многозначительно Мэтр Алекс.

- При чем тут шкурный вопрос! - недовольно наморщил Юстас лоб изнутри своего вежливо улыбающегося автопортрета. И в этот вечер на всякий случай обошелся
без МакКормика.

Белый Кадиллак, несмотря на внушительную длину, казался крупинкой сахара на бесконечной равнине, перечеркнутой точками-тире разметки на шоссе Олбани-Нью-Йорк.

Внутри, на кожаных диванах спали Алекс и Грейс.
Юстас занял место возле Чарли, но своё окно Чарли не открывал – согласно уставу гондольеров и водителей лимузинов. Яркое утро за бортом казалось вечерними сумерками через сито стекол дабл кадиллака.

Первая остановка была у лавки пожилого индейца, торгующего кожами невиданных животных. Возможно, коров. Индеец продал белым несколько шкур. И пожелал, чтобы мертвые животные обрели вторую жизнь. Как в воду глядел, старый краснокожий вождь.

И они отправились дальше. Следующей остановкой стал Брайтон. Чарли притер свой белый крейсер к берегу тротуара. И они вышли у магазина.

- Сара, - закричал продавец с рыхлым лицом вакха, - Сара, обслужи иностранцев!
Из подсобки выплыла Сара в полиэтиленовом переднике, смахивающая на розовый глазурованный торт.
- Боже ж ты мой! – заголосила Сара. - Абрамчик, кто к нам пришел, Абрамчик, какие иностранцы! Это наши, наши!
- Ё-ё-ё! – в свою застонал очередь Абрамчик, - это просто ангелы небесные спустились на нашу грешную землю! А мы вас видели вчера по телевизору. Правда Сара? Это ты первая увидела и закричала мне, Абрамчик, включай скорей свой телевизор, показывают Алекса, самого нашего Алекса!
- И мама тоже включила свой телевизор на кухне. Вас, драгоценный Алекс,
показывали сразу по трём телевизорам!
- Какая удача, - сказал Алекс и щёлкнул затвором фотоаппарата, наведя его
на подвешенный над прилавком хамон, похожий на циклопический кулон из чистого оникса.

И Сара с Абрамом разом выскочили из-за стойки. Откуда то взялся маленький Исаак. Маленький Исаак переходил из рук в руки, как переходящее знамя, и фотосессия была завершена только спустя час, в третьей по счёту съестной лавке.

Юстас и Рим-цим-ци еле волокли за ними сумки с дарами.
Когда все забрались в дабл кадиллак, Грейс вспомнила.
- Мы забыли пирожки. Алекс, ты же хотел пирожки.

И все снова вышли из кадиллака. И встреча была продлена ещё на час с четвертью.
Пирожки несли из всех лавок сразу. Всех мастей: кулебяк с осетром, и расстегаев простых и бездрожжевых и сдобных и только что из печки, пирожков всех сортов и народностей.

В Кадиллаке пахло как в доме, где идет приготовление к брачному пиру.
- Тошнит, как хочется есть, - сказала Грейс с лёгким шотландским акцентом.
- От этих запахов еды можно помереть натощак.
Тихий шотландский смех.

И следующая остановка была у Бубы Карского.
Ресторан Бубы под вывеской «Казбек» со вчерашнего ещё был закрыт.
В пустом ресторане за банкетным столом на 100 персон примостились четверо.
Самых незваных, зато, как выяснилось, самых дорогих сердцу и уму гостей, самых-самых дорогих гостей хозяина заведения, одессита грузинско-еврейского происхождения, Бубы Карского.
Буба хлопотал так, словно гости в самом деле были нечаянными посланцами небес
и они воплотились в четырёх голодных телах.

Не прошло и получаса, как на столе уже шипели на горелках шашлычки по-карски, громоздились салатики всех мастей и цветов; вина, коньяки, фрукты только что сорванные с древа жизни, ещё никем не познанные сыры из молока горной орлицы.
И в крошечной табачной лавке у Бубы имелась настоящая "Герцеговина Флор" - папиросы с восхитительным вкусом горного чернослива. Или черного горнослива.

Буба сказал:
- Друг Алекса - мой друг. Так я говорю? Вот ваша Герцеговина. Это настоящая Герцеговина! Ее надо курить с чёрным кофе. Вы пьёте чёрный кофе? Принесу дорогому гостю кофе по аджарски. Его пьют без сахара и сливок но с дымком. Вы понимаете? Дым отечества нельзя мешать ни с сахаром, ни со сливками.
Так я говорю? - и Буба кинул полный обожания взгляд на Алекса.
- Впрочем, это не я сказал, - и Буба кивнул на стенку ресторана, всю увешенную фотографиями известных персон, все в объятиях радушного Бубы Карского.

Там были: Бродский, Барышников, Довлатов, Шемякин, Высоцкий, Ростропович, Микки Рурк, Вишневская, Солженицын, Есенин, Кикабидзе, Мик Джаггер, Пол Маккартни, Данелия, Розенбаум, Леонард Коэн, Багратион в мундире, Губерман с томной девицей  - и дальше не разглядеть, до самого потолка и даже на дубовых балках потолка.
- А кто так сказал?
- Не помню. Грибоедов, кажется. Или точно - Бродский!

Рим-ци-ци сказал:
- Мне нужно в Амстердам.
Алекс сверкнул очками, заглянув в наивные телескопы Рим-ци-ци. :
- Может тебе просто нужно дам?

Лицедей Рим-ци-ци тут же, среди столов, розыграл  сценку-пантомиму, как он идет по Амстердаму и сопровожает взглядом каждую проходящую мимо даму Амстердама.

Талант Рим-цим-ци был такого свойства, что по его воображаемой реакции на воображаемых дам, а иногда и не только дам, можно было  мгновенно представить каждую из этих персон. При всём том, он ничего особенного не совершал: не размахивал руками, не пучил глаза, не суетился и ничего не изображал. А дамы материализовались будто сами по себе и с каждой у него случалась какая-нибудь  мимолётная связь.

Потом он сел в такси и уехал в аэропорт.
- А вы не собираетесь в Амстердам? – спросил Алекс Юстас с ноткой Метрополитена имени Ленина в голосе.

Юстасу и правда очень захотелось в Амстердам, но сильнее всего хотелось домой.
Не зная зачем, он сказал:
- Хочу.
- В Амстердам мы вас не отпустим. А вот как покончим с масками и всем остальным, съездим на недельку в Венецию. Мы с Грейс вас приглашаем. В Венеции нас ждёт Большой карнавал. Вы не против Венеции? Рим-цим-ци привезет туда всю свою труппу.

Юстас кивнул и сказал:
- Профессор по ИЗО рассказывал, что в Венеции на площади Сан-Марко всегда дежурит скорая помощь. Многие падают в обморок от такой красоты.

Грейс серьёзно, с лёгким шотландским акцентом сказала:
- Профессор вас обманул. На Сан-Марко скорая не проедет, там нет дороги.
- Профессор ваш никогда не был в Венеции, он просто фантазёр, - жёстко резюмировал Алекс.
И это была чистая правда, правда без прикрас и фантазий.

19. СПИЛБЕРГ ИЛИ НЕРАСКРЫТОЕ ДЕЛО ОБ ОДИННАДЦАТИ ЧЕМОДАНАХ

Утро такого-то дня было похоже на аквариум, которому прочистили все стёкла,  высосали со дна муть и всякие нечистоты стеклянным сифоном, поменяли воду и подбавили свежих рыбок. И аквариум засиял как новая, прозрачная, не испорченная тщеславием, рок-н-роллом и кредитами Вселенная.

Таким должно быть утро каждого американского дня, в какой бы точке Соединённых Штатов оно не наступало. Утро каждого дня обещало всегда одно: начало самого светлого, самого лучшего дня  твоей американской жизни.
И что бы не случилось с тобой, с миром или с ценными бумагами – этот день навсегда будет твоим самым  распрекрасным американским днём. А кто думает иначе, тот пусть не занимает место под солнцем Америки. И пакует чемодан.

Этот день Юстас начал с упаковки чемодана. И он обнаружил на дне свёрнувшуюся рулетом высохшую шкурку свиньи.  Возвращать свинью не родину не имело смысла ввиду большой конкуренции со стороны купленных в местной торговой сети жизнерадостных предметов наипервейшей необходимости для всей семьи. Сам чемодан тоже не дразнил перспективами и был без сожаления упразднён, уступив место добротной американской сумке на мягком резиновом ходу.

Ровно в полдень с пожарной каланчи Росслевилля сорвался тревожный сигнал воздушной тревоги. В воздух взлетели сойки и сороки, с деревьев  осыпались остатки золотовалютных резервов осени.

Сирены завывали ровно 12 минут.
Долгих 12 минут над Росслевилем носились призраки японских корабельных истребителей-камикадзе Mitsubishi ZERO с цветком вишни на хвостовом оперении.

И сирена так же выла в душе огромного чёрного водолаза по кличке Портос.
В этот самый момент два обитателя Гогенфлю готовились омыть из шланга третьего. Третий мыться не хотел.

Всё, к чему можно было бы его привязать, не казалось достаточно крепким и надежным,  чтобы удержать гигантского чёрного водолаза, если б он вздумал взять с места в карьер.

- Нет, ты его не удержишь, - увещевал Жоро молодого гиганта Петечку, – ты же сам Маленький Дурачка.
- Жоро, тогда сам его и держи, если ты один такой умный нашёлся.
- Что говоришь ты! Портос унесет меня до самого Олбани!
- Ну, так привяжи его, хоть бы к перилам.
 
Жоро встал на крылечко и подёргал перила.
Рядом на крыльце висел градусник.
Градусник на крыльце показывал 60,8 по Фаренгейту. *
________________
* примерно +15 С

- Слушай, меня Маленький Дурачка, слушай меня.
- Жоро, не называй меня «маленький дурачка».
- Извини, Маленький Джо.
- Жоро, если я тебе Маленький Джо, то кто тогда  Большой Джо?
- Сам догадайка!
- Ты что ли, Жора-обжора?

Жоро был на добрый американский фут короче Пети Трофимова.
Но он смотрел на Петю снисходительно и даже на 20 дюймов сверху вниз.
Потому что стоял на крыльце в своём синем комбинезоне и синей бейсболке.
- Вот кто Большой Джо! – Жоро указал мимо Пети за дом, где стоял зелёно-желтый американский трактор. На борту трактора красовался логотип: JOHN DEERE.
- Нам нужен той трактор!
- Что говоришь ты, Жоро? Зачем нам той трактор?
- Той нужен трактор! Трактор весит три тонны, говорю я тебе!
- Жоро, ты голова! Только той трактор Портоса и удержит.
- Давай сюда трактор, Маленький Джо! А я пока соединяю все шланги.
Портосика надо мыть теплой водичкой из вашего дома.

Портос молчал. Умом он понимал, что в говне кататься не стоило.
Но ничего поделать со своей натурой он не мог. Не мог - и всё!
Дурные привычки, как волки, окружали благородного пса и клацали порочными челюстями и вертели бесстыдными хвостами. Иногда проще сдаться,
чем сражаться с дурными наклонностями, особенно, если акелла в твоей большой голове непрерывно тявкает: "поваляйся в гавне, дружочек, поваляйся, это так возвышает душу!".

И благородный мушкетёр в очередной раз сдался, бросился на землю и катался всем телом от всей души. Если бы у собак был свой собачий психолог, то он повёл бы разговор  издалека, с самого щенячьего детства, покопался бы в щенячьих комплексах, и после десятка сеансов вывел бы внутреннего акеллу на чистую воду.
Но собачьи психологи все как один стали рок-звёздами или телеведущими, или президентами или кондитерами или дантистами и уже ничего не хотели менять в своей биографии.

А чистая вода всегда наготове.
И специальный собачий шампунь, который выдала Грейс.
А так же и поощрительную косточку, чтобы отметить окончание процедуры.
И два душистых махровых полотенца.
И уехала с Алексом в Нью-Йорк. Или в Париж. Или в Мадрид. Или в Лондон.
Или в музей современных искусств, который Алекс недавно основал в соседнем городке Олбани.

Привязанный к заднему демпферу трактора, Портос стоял смирно, и даже когда струя тёплой воды из шланга ударила ему прямо в голову, он не вынул шпагу из ножен, а только зажал хвост меж задних ляжек и понуро смотрел, как из под под него выплывают клочки некогда обильной пены. Стоял, молчал и терпел.

И только когда раздался вой сирены, он поднял голову к небу и завыл на эскадрилью призраков японских истребителей ZERO.
И тут же включил свою собачью центрифугу, распределив остатки пены с говном пополам между обитателями Гогенфлю – зеваками и участниками процесса.
А когда сирена стихла, всё уже было кончено.
Жоро и Петя обтирали прикованного к трактору Портоса цветными полотенцами.

Вот в эту мирную, идиллическую минуту и ворвалось эхо тревожной сирены.
А вместе с сиреной на территорию заповедника Гогенфлю на полной скорости влетела красная спортивная машина и встала поперёк дорожки белого песка.
Дальше проехать ей помешал трёхтонный трактор с рычащим черным водолазом.
Из красной спортивной машины выскочили две красивые девушки и, как это принято
у красивых девушек, тут же принялись метаться между Сциллой и Харибдой.

Сциллы быстро приближались, имея вид трёх полицейских экипажей.
Харибдой был баскервильского вида пес, привязанный к демпферу трактора.
Пёс щетинился мокрой шерстью и саблезубыми клыками.

Черно-серые полицейские машины с трёх сторон вонзили огни и сирены в красную спортивную машину. Из них тут же вышли упитанного вида полицейские мены и вумены и принудили девушек прилечь прелестями на багажник красной машинки. Потом они выволокли из красного спорткара своеобразного юношу и пристроили его в такую же
позу на капот. И принялись вытаптывать только что выбритый, ещё вполне зелёный газон.
И переругиваться по рации воки-токи с президентом своей страны, не прекращая гладко выбритыми челюстями перерабатывать орбит без сахара в американскую мечту.
Все имели роскошный голливудский прикид. По тучным, обтянутым задам шлёпались кобуры кольтов. Шляпы на глазах, затемнённые стекла очков.

Отмытого Портоса увели в Дом Отшельника, где он с наслаждением завалился грызть кость Грейс на Петину кровать.

Полицейские время от времени подходили к девушкам и тщательно ощупывали их.
Жоро сидел в комнате Дома Отшельников, из которой открывался панорамный вид на эротический детектив, и с возмущением восхищался происходящим. В том смысле, что он не одобрял, и в то же время остро сопереживал бездарным действиям полицейского мена, который то и дело ощупывал девушек, будто забывая, что минуту назад он уже интересовался ею обоими руками, и с тех пор у неё ничего нового вырасти не могло.
К тому же девушек по закону вполне тактильно освидетельствовала присутствующая
на съёмочной площадке добротно откормленная полис-вуменша. 
И, опять, словно во сне, словно не доверяя самому себе, в который снова принимался
за подробное обследованием красоток №1 и №2.

В то время как за 10 секунд до поимки, одна из девушек - это видели и Юстас и Петя
и Жоро - быстро зашвырнула в поленницу за домом отшельника пакетик с чем-то, похожим на щепотку белосахарного лунного грунта. То есть искать на девушках следы преступления было бессмысленно с точки зрения криминалистики, а искать следовало
за поленницей. Но полицейские имели свои предпочтения, а Петя и Жоро и Юстас
не выдали красоток. Девушки на территории заповедника Гогенфлю в окружении полицейских и таинственных бронзовых пришельцев из параллельного мира – вот картина, заслуживающая внимания камеры Стивена Спилберга.

Вскоре из Замка выплыла сестра Кейт в вечернем платье из тонкого панбархата цвета старого Бургундского. Благоухая ароматами Clive Christian, по всем правилам международной дипломатии, она провела раунд переговоров по-французски.
По-другому в это кино всё равно бы ничего иного не вписалось.

Полицейские ни звука не разумели по-французски.
А сестра Кейт, в платье цвета Бордо, не спеша делала бобби одно политическое заявление за другим. Издалека нам казалось, что она читает американской полиции Маларме
в подлиннике, так как она указывала на траву и сразу на аквамариновые небеса, а потом на девушек, лежащих на багажнике красного спортивного автомобиля.
Полицейские терялись в догадках и еще энергичнее общались по воки-токи с президентом Америки, чаще принимались ощупывать девушек и боязливо сторонились сестры Кейт.

А сестра Кейт, похоже, совсем и не стремилась к диалогу. Да и как? В её арсенале имелся ещё русский, но, поскольку она находилась на территории иностранного государства,
то и выражать свою позицию по вопросу вытаптывания частного газона, следовало на иностранном же языке, к каким относился и французский.

Юноша на капоте стал заметно скучать.
Девушки стали сливаться лицами с цветом красного спорткара.

Потом полицейские не сговариваясь сели в свои серо-чёрные экипажи и укатили.
Юноша сел за руль, девушки, к пущему горю Гоши, Вени, и Жоро, тоже забрались
в красный спорткар и так же укатили весело дожигать свою жизнь в неизвестном направлении.

А Алекс, Грейс и дядя Анкл вернулись только поздно вечером.
И они привезли с собой 11 огромных чемоданов.
Самый крупный чемодан не помещался в лимузин.
И он просто лежал на крыше. Как свалившийся с небес метеороид.

Через день Юстас отбывал в свой Санкт-Ленинград.
И он увозил с собой все 11 чемоданов. Что было в них?

Кстати, пакетик с белым песком за поленницей так и не нашёлся.
Или нашелся? Не наше дело.

Наше дело в одиннадцати чемоданах.
Но мы не пока станем их раскрывать.
Всему своё время.
Иначе какой Спилберг!

20. HAPPY END – FINITA EST COMOEDIA **

На мой вкус хэппи энд – не лучший финал истории,
когда история толком и не начиналась.
Льщу себе надеждой, что этот сборник
филогелосов** и просроченных анекдотов*** 
автор сможет благополучно закруглить какой-нибудь блестящей эскападой. Неожиданным финальным поворотом. Особой сценарной арабеской, которая мгновенно даст ответы на все вопросы, разгуливающие в рыболовных сетях по территории текста.

На крайний случай, усадит героиню в трамвай
и погонит желтый вагон в туман грёз.
А токарь Гоша вернётся в дом и скажет,
дыша перегаром: «я страшно проголодался! 
Кто же нальёт мне супу!» И ему нальют.

* Plaudite, cives, plaudite, amici, finita est comoedia (лат) - 
«Рукоплещите, граждане, друзья, комедия окончена» -
в древнем Риме обращение   актеров к публике
после окончания представления.

** Филогелос – сборник древнеримских анекдотов.
 
*** Анекдот (греч) - буквально «неизданное». В древнем Египте известен такой бородатый анекдот, который был высечен на гробнице одного фараона:
«Как развлечь скучающего фараона? Отправить по Нилу лодку с девушками
в костюмах из рыболовецких сетей. И фараон обязательно выйдет на «рыбалку».

                ***
Или, например, всю дорогу ухаживал, обольщал, подавал надежду,  дарил цветы, духи и обещания, а сам в это время ...
… и вдруг бац! – ни с того ни с сего – свадьба!
Вроде бы и Happy вроде и End. Но читатель чует подвох.  И персонаж ощущает себя каким-то отставным штабс-капитаном. Открытый финал – вот, по моему разумению, не самый плохой финал. Что  будет дальше – непредсказуемо.  Где заканчивается Вселенная этой истории, где проходит граница звёздной системы, не замкнутой  писательским «так хочу»,  читательским «надоело,  ухожу»,  а целиком зависит от позиций фигур на доске, созвездий, магнитных возмущений на солнце, курса рубля к доллару или другой валюте,  состояния атмосферы,  вкуса утреннего чая и мёда.
Так далее.

А пока, согласно купленным билетам в эконом классе, перенесёмся на Адриатику, снизимся над Венецианским заливом и с дымом пневматиков и воем турбин, поставленных на реверс, прокатимся по полосе аэропорта Марко Поло и причалим к терминалу G.


21. ДЕНЬ БОЛЬШОГО КАРНАВАЛА

- Русский мужик долго запрягает,  да шибко едет, - так сказала шотландка Грейс, сощурившись тенью улыбки, за которой блеснул и зазвенел стальной шотландский стержень. Или показалось?  Во всяком случае, пляшущие по водам, по домам, по лицам редких прохожих и по окнам палаццо яркие утренние зайчики, принуждали по-детски жмуриться, подавляя зевок и уповать на милость раннего утра с перспективой на прекрасный, в плане метеоусловий,  февральский  денёк.

В  то утро Грейс сменила прикид юного танкиста на изысканное,  с бархатными вставками длинноподолое платье,  сшитое по лекалам самого Высокого  Итальянского Возрождения,  цветом напоминающее только что распустившейся бутон розы Guinee.

Платье сопровождал  шлейф такой длины, что не подхвати она свободной рукой, шлейф утянул бы и платье и саму шотландку на илистое дно канала Рио де ля Каноника. В столь торжественный и долгожданный для неё день.

Довершала наряд Грейс горжетка из горностая (продукция гонконгской фабрики химволокна), которая совместно с рыжими кудрями, пойманными золотой сетью с сотней мелких жемчужин (производства артели  Венецианский Стеклодув) усиливал сходство Грейс с портретом Симонетты Веспуччи чувственной кисти маньериста
Пьеро ди Козимо.

С ранней юности Грейс, преисполненная сочувствия ко всему живому, навсегда отреклась от плоти живых существ, пригодных для пищи и для одежды - всего того, что, по её мнению, могло бы оскорбить чувства Создателя  Всего Сущего. И её собственные чувства.

Ни курицы, ни птицы, ни рыбы, ни её икры ни красной, ни чёрной Грейс в рот не брала даже во сне. Исключение составят разве что сафьяновые туфли.

- Ах нет! Узкие туфли из сафьянозама на низком каблуке итальянской мануфактурой Неаполькожзам  были выделаны из листа папируса.

Все эти честные, частные подробности нам понадобятся, чтобы в полной мере оценить ту сдержанную радость,  торжество, что просвечивали сквозь преображенную Грейс; оценить в Грейс, как в Эльзе Брабантской*, тихое достоинство и святую веру в то, что ладья, запряженная лебедем, вот-вот доставит  к  берегам  её чувств благородного рыцаря Лоэнгрина.

* Эльза Брабантская, дочь герцога Брабанта – персонаж оперы Рихарда Вагнера «Лоэнгрин» (сопрано),  стала супругой  Лоэнгрина.


И теперь, во всей красе бархата, рыжих кудрей, жемчугов и мехов, Грейс покачивалась в лакированной гондоле, пришвартованной  у самого моста Вздохов,  куда она сошла, поддерживаемая с одной стороны галантным Рим-ци-ци, с другой - статным гондольеро Федерико, который ради торжественного случая сменил полосатый тельник на зелёную ливрею с гербом города Венеции.

В двойном кресле гондолы уже сидела сестра Кейт.
Рим-ци-ци  передал дамам  пледы, их сумочки, пакеты с бутербродами и фотоаппарат Алекса, похожий на небольшой телескоп.
Гондола, подхваченная веслом Федерико, заскользила вдоль полузатопленных фасадов.  Федерико поигрывал веслом, будто размешивал соль столетий в водах  Каноников и запел акапелла арию индийского гостя**,  соблюдая придуманные им самим правила Венецианского гостеприимства.

Его русский был истинным украшением Венеции, а простуженному вокалу мог бы аплодировать миланский клакер, и голос гондольера Федерико понемногу затихал за поворотом канала, этим ранний часом сладко тревожа утренние сны острова.

____________________________________________
** Ария Индийского гостя  из оперы «САДКО»
Николая Андреевича Римского-Корсакова.
«Не счесть алмазов в каменных пещерах,
Не счесть жемчужин в море полудённом -
Далёкой Индии чудес … ».

Юстас участия в церемонии не принимал.
То есть, мог бы и принять, если бы захотел.
Но ему была уготована другая роль. Пусть это будет даже не роль.
На площади Сан Марко, куда он направлялся пешим образом,
собственно. и должна была произойти
финальная часть Большого Карнавала.


=====================================================

22.  ФЛЕШБЭК.

Флешбэк - это отмотать плёнку назад,  чтобы получить доступ к девичеству запутавшейся  в собственной биографии истории и довести некоторые скрытые доселе обстоятельства до благородного внимания почтеннейшей публики.

Нам же предстоит, как минимум,  сплавать на сторону (памятуя реалии венецианских каналетто и видуто), нырнуть в воды совсем другой лагуны, войти в утёкшую воду, без которой, однако,  всё вышеизложенное  выглядит почти полной бессмыслицей.
По крайней мере, нам станут известны  мотивы и обстоятельства некоторых лиц нашей истории. Нам предстоит расплести и вновь заплести косицу интриги.

Пусть это будет приквел*.
Дадим ему и название.
Красивое и непонятное.


23.  РИСОРДЖИМЕНТО**
     или
     КРОВЬ ПОТ И СЛЁЗЫ ***
 
     Три года назад.

_______________________________________________
*  Приквел  -  фильм,  снятый о событиях, которые предшествовали   
   сюжету оригинального,  ставшего культовым фильма.
** Рисорджименто -  il risorgimento (итал) — обновление,
   связь с предшествующей историей.
***Дословно: «Кровь, тяжёлый труд, слёзы и пот» -
   Blood, toil, tears, and sweat (англ) - из речи Уинстона Черчилля
   в 1940 году перед палатой общин.

Мастера дель-арте  вымерли вместе с Высоким Возрождением, птерозаврами, стегозаврами, саблезубыми тиграми и саблезубыми тигрицами.
Истинная, истинная правда! Вымерли все, как один.

- Редженоменто  секондо! – густым пивным басом пенился призыв Аллана Ружа к летней парижской ночи.  Каменные ступени, сглаженные столетиями и миллионами подошв, сбегали к Сене-реке, в этот полночный час сгустившей свои воды до консистенции чёрного мармелада, политого сверху золотистым ликёром «Солей де ле Руа».

Там, на спуске к Сене, похожие на треноги уэллсовских марсиан, узкими лучами испускали клубы мошкары прожектора в направлении подмостков уличного театрика, всеми силами служащего идее Итальянской Комедии Масок.
У самых глаз зрителя, треща досками настила, хрипло перебранивались актёры.

Обряженные в дешевые копии старинных костюмов, весело пугая друг друга масками, они размахивали пыльными подолами плащей, вскидывали ноги в стоптанных башмаках и непрерывно горланили,  перекрикивая один другого староитальянской скороговоркой,  успевая перемигиваться с публикой:  мол, кто-кто, а мы-то с вами знаем,  зачем Жак Ширак*  показал  всем кузькину мать на атолле Муруроа**!

________________________________________________
*  президент  Франции с 1995—2007,  кавалер ордена Чёрной звезды,
в юности перевел на французский язык поэму  «Евгений Онегин».
Критики  благосклонно отнеслись к переводу поэмы,  но обвиняли Ширака
в невыполнении предвыборных обещаний и в служебных злоупотреблениях.
 ** атолл Муруроа относится к французской Полинезии,  использовался для демонстрационных испытаний французской ядерной бомбы.

 
Среди них хриплостью связок и подвижностью членов, несмотря преклонный возраст и грузность, выделялся хозяин театра - Аллан Руж,  исполняющий в комедии роль Дотторе и заодно хозяина балагана.  Что давало ему право не только брызгать ядовитыми репликами, но сопровождать брызги подзатыльниками и пинками, щедро распределяя по чувствительным местам своих товарищей по актёрскому цеху  - Тарталье, Скарамуччо и горбуну Пульчинелле.

В толпе гогочущих иностранцев и парижан, мы обнаружим несколько серьёзных физиономий и даже кое-кого из наших общих знакомых, например Юстаса Земляникина. А за ним всю труппу знаменитого на весь Париж театра «Sans Toi» в лице его создателя Пьера Булеза, его правой руки и ребра Вероники, левой руки Жильбера, удочерённой Пьером и Вероникой девушки Дельфин и Юстаса Земляникина, который не вынимал глаз из видоискателя Sоmy-v-8m.

Все они пожаловали на выступление Аллана Ружа, последнего оставшегося во плоти и крови истинного гения Commedia Dell’Arte, которого Пьер Булез намеревался заполучить на главную роль в свой готовящийся шедевр - спектакль «L'illustre Bassoten» *.

* "Знаменитый Базотен" (фр) - спектакль, посвященный швейцарско-французскому актёру, которому молва приписывала сверхъестественные способности в театральной игре. Считалось, что для своих необычных представлений он привлекал переодетых в людей обезьян. Чуть не погиб в костре святой Инквизиции как маг и волшебник.

Компания Сан Туа в этот летний вечерок, прогуливаясь по набережным, как бы невзначай забрела на огонёк в театрик папаши Аллана. Потрясённый игрой гения, Пьер мысленно уже утвердил Аллана на роль Bassoten. И решал, как можно будет утрясти судьбу артистов его театра на период репетиций и выступлений и решил приглядеться к бродячей труппе Аллана на предмет коллаборации.

Актёры Аллана, якобы и не догадываясь, что сегодня держат экзамен по актёрскому мастерству, старались поднять градус своего вдохновения до небес.
И, похоже, они чувствовали что им это удаётся.
Однако, считал ли так руководитель Сан Туа - было не понятно, так как Пьер рассеяно улыбался, когда вокруг стоял гомерический хохот и смотрел на противоположный берег Сены, когда хохот сменялся свистом и хрюканьем толпы.
Впрочем, всё более-менее устроилось. Как же иначе? Двух актеров взяли рабочими сцены, других - билетёрами и разносчиками афиш и сплетен.
И Аллан торжественно перешел (временно!) в труппу Сан-Туа.

Аллану было так много лет, что его жена Мишель, будучи  моложе своего мужа, возила его на машине для собак. Где логика, спросите вы? Собак было две - у каждого своя. Но все трое признали в Мишель хозяйку.
Или потому что Аллан пах псиной?
Скорее всего, другой машины у них просто не было.

Мишель – последняя по счету жена Аллана – покорно сносила вечное брюзжание Аллана. Но иногда и она  отвечала на брюзжания вдохновенной французской скороговоркой и молотила его портновским метром - Мишель была театральным кутюрье.
- Собачились,  как собаки,  - с удовлетворением говаривала Мишель за стаканчиком шартреза.
 - Как черти, - обрывал молодую жену Аллан Руж.

Аллан бранился так, как каркает ворона, когда голубь утащит из-под её клюва заплесневелую сырную корку. Кто ворона, кто голубь в их союзе очевидно. Очевидно и то, что это была защитная маска. Сварливости ради,  он и шутил так же как бранился, по-раблезиански, сильно ниже пояса, иногда на злобу дня, иногда без всякой злобы. В душе он был добёр и бодр.

Не зная французского, можно было думать, это просто такая манера декламации стихов, и  он шпарит наизусть,  пуча глаз, размахивая шемизой и брызгая ядовитой слюной,  Шарля Бодлера.
Все знали, что под маской злобного тролля обитает добрейшее и беспомощнейшее на свете существо. Иногда Аллан даже и улыбался.  Гримаса улыбки
гостила на его лице столь же краткий миг, какой случается между тем, как зажжется зеленый светофор и сзади рявкнет клаксон.

Я невзначай увлёкся четой Руж.
Неспроста, впрочем, так как Пьер Булез пригласил нашего приятеля Юстаса Земляникина в город Париж на костюмы, декорации и всё-всё, что понадобится к спектаклю «L'illustre Bassoten». Актер Аллан должен был выступать в маске - такая роль.

Аллан Руж был полным, обильно потеющим актёром, потеющим особенно лицом.
Маски, сделанные из папье-маше к концу репетиции превращались в комки серой слизи на благородном лице старого комедианта.

Аллан пообещал, что он не станет играть в спектакле, если ему не сделают  настоящую кожаную маску Commedia Dell’Arte.
 
Пьер напрягся. Он позвал Юстаса. На круглом лице Пьера бродил намёк.
Юстас пошел к Аллану. На лице Юстаса отпечаталась тень от намёка Пьера.
Аллан сжалился. Он простодушно поведал, что у него была такая кожаная маска, отличная старинная кожаная маска. И он приблизительно догадывается, как она была сделана. Вначале она ему не очень подходила, но через пару дней так отлично села на лицо, что иногда после представления он забывал её снимать.
Он уже и тогда обильно потел лицом. Но так как сейчас.
 
На ночь он надевал маску на деревянную болванку,
к утру она высыхала и восстанавливала свою форму.
Но однажды он забыл маску на окне.
От солнца маска рассохлась и распалась на атомы.

Юстал раздобыл в польском магазинчике на Монмартре кусок свиной кожи.
Из сухого липового бревна вырезал объёмный портрет Аллана.
Размочил кусок кожи, употребив вместо пота купленный в аптеке физраствор.
В физраствор он догадался добавить антисептика.

И мелкими сапожными гвоздиками натянул кусок свиной кожи на деревянный портрет Аллана Ружа, точнее на портрет Базонтена. Потому как Аллан вспомнил, что маска вся была украшена мелкими дырочками, похожими на следы от гвоздей.
Собственно, вот и вся тайна.
После высыхания свиной кожи, осталось только обрезать лишнее, расписать, привязать шнурок и попросить Аллана Ружа примерить изделие на своё драгоценное лицо.

Поначалу актер ворчал и упражнялся во французской брани и иных видах красноречия. После репетиции он снял свиную копию со своего  лица, самостоятельно закрепил её на деревянной болванке и пробурчал,
что пожалуй, он останется играть с нами дальше.

Весь театр, особенно руководитель театра Sans Toi, Великий Pierre Boulez, бросились поздравлять Юстаса Земляникина и целовать и миловать.
А Мишель угостила своим любимым шартрезом.

Так и пошла международная молва о Юстасе Ptvkzybrbyt, как о единственном в мире специалисте  по старинным маскам Commedia Dell’Arte. Как слава дошла до Мэтра Алекса - одному Алексу ведомо. Возможно, хотя уверенности в этом никакой - на спиритическом сеансе. Дух Льва Толстого или Александра Македонского присоветовал разыскать Юстаса Земляникина, сибирского шамана и целителя, а так же последнего хранителя тайны Золотой Маски, похитить и увести в Америку для исполнения причудливых фантазий Мэтра Алекса. Теперь уже поздно гадать.

К тому же эта история, понятное дело, целиком выдумана.
Реальной почвы под собой она не имеет.
Да и мэтр Алекс никакой не оперный злодей, не Синяя Борода и не крёстный отец мафии. А своего рода Создатель Собственной Вселенной в вымышленном мире метемпсихоза. Но вот актёр Аллан в самом деле был гением театра, который готов был навсегда исчезнуть с лица Земли.

И он в самом деле был уже весьма стар.
На тот момент. И обильно потел своим благородным лицом.
Это тоже признанный факт.

Таков был бросок назад чтобы сделать два броска вперёд.
В область метемпсихоза.

24.  ПРОЩАЛЬНОЕ ПИСЬМО

Все одиннадцать чемоданов Алекса и одна американская сумка - моя! занимают места в пассажирском салоне американской маршрутки. Маршрут маршрутки: Расселвилль - аэропорт Кеннеди. И далее по воздушному коридору за много луидоров через море-окиян по муссонам и пассатам до бетонной полосы аэропорта Франкфурт-Майн. Далее чемоданы меняют самолет и снова взмывают в седьмое небо.

Когда умолкнут все песни,
Которых я не знаю,
В терпком воздухе крикнет
Последний мой бумажный пароход

Маршруткой холеный микроавтобус цвета спелого баклажана могу называть только я, Юстас. Такое право даёт мне опыт жизни в стране, где маршрутками заменили весь рейсовый маршрутный транспорт. Езда в маршрутке требует навыков как в социальном смысле, так и незаурядной физической подготовки. Особенно зимой, когда на гражданах надеты средства личной защиты от холодов толщиной в торт наполеон-в-сожженной-москве. А тем, кто стоит в проходе и не имел чести уродиться гномом, приходится вспоминать гранитных атлантов у Эрмитажа на Миллионной.
За органы управления микроавтобусом садится Петя Трофимов.
И мы трогаем. Прочь из Гогенфлю, из Росслевилля, из Америки.

Good-bуe Америка о,
Где я не был никогда.
Прощай навсегда,
Возьми банджо
Сыграй мне на прощанье

Осень догорала редкими свечками на прозрачных деревьях. Меня привлекла причуда инженерной мысли в магазине Шопрайт - смеси гастронома, ЦУМа и ВДНХа - причуда имела вид магнитофонной кассеты и она хитро коммуницировала с CD плеером, купленном в том же сельпо. Дорога была длинной. И она требовала музыкального оформления. Собрав все эти новшества проводами в один узел, мы с Петей воткнули кассету в магнитолу маршрутки. А в CD, как в бутербродницу, вложили завалившийся под сиденье тертый, самопальный диск. Для проверки настроили приёмник на нужную частоту. ...
 
Мне стали слишком малы
Твои тёртые джинсы
Нас так долго учили
Любить твои запретные плоды
Good-bуe Америка, о
Где я не буду никогда
Услышу ли песню
Которую запомню навсегда

Вячеслав Бутусов

... долго ещё пел одинокий саксофон, растягивая минор по гладким дорогам Америки.






Начало:
http://proza.ru/2022/10/26/1217