Тропак в исполнении Н. В. Гоголя

                1/

     В 1835 году Николай Васильевич Гоголь сообщает в письме к  Михаилу Максимовичу (украинский историк, филолог, первый ректор Киевского университета), с которым приятельствовал, о намерении выслать тому недавно вышедший сборник своих повестей «Миргород». При этом Гоголь выразил надежду, что прочтение «Миргорода» поможет Максимовичу избавиться от «хандрического расположения духа», которое, как он, Гоголь, заметил, овладевает Максимовичем именно в Киеве. И тут же высказал свою версию того, почему такое происходит: «Ей-Богу, мы все страшно отдалились от наших первозданных элементов. Мы никак не привыкнем (особенно ты) глядеть на жизнь, как на трын-траву, как всегда глядел козак. Пробовал ли ты когда-нибудь, вставши поутру с постели, дернуть в одной рубашке по всей комнате тропака?»  «Мы все» - это, конечно, малороссийская дворянская интеллигенция, вышедшая из малороссийского казачества. Потеря казачьего духа, отрыв от своих народных казацких корней – вот что по мнению Гоголя является главной причиной хандры его ученого приятеля как представителя этой интеллигенции.   
     Совет «дёрнуть тропака», чтобы прогнать плохое настроение, появился в сопроводительном письме к отсылке «Миргороду», неслучайно. В этом сборнике 1935 года издания была опубликована гоголевская мистическая повесть «Вий». В одном их её эпизодов как раз и упоминается тропак.
    Тропака отплясывает главный герой «Вия», бурсак-философ Хома Брут.  После того, как он натерпелся страха сначала от живой, а потом и от мёртвой ведьмы-панночки, над гробом которой Хома читал молитвы две ночи, он попытался, было, поутру бежать из поместья сотника, отца панночки. Побег не удался, слуги сотника его перехватили. Поняв, что ему придётся и третью ночь провести в заброшенной церкви (самой по себе пугающей своей заброшенностью) у гроба черт знает что вытворяющей панночки, то есть вместе с нечистой силой, Хома всячески ободряет себя. Сначала мыслями, что он всё ж таки казак и что Бог поможет: «…Да, впрочем, что я, в самом деле? Чего боюсь? Разве я не козак? Ведь читал же я две ночи, поможет бог и третью…».  Потом Хома прибегает к обычному средству приободрения -  как настоящий казак, напивается сивухи, что называется вусмерть, и после этого вдруг требует музыкантов.       
      «Музыкантов! непременно музыкантов!» - и, не дождавшись музыкантов, пустился среди двора на расчищенном месте отплясывать тропака. Он танцевал до тех пор, пока не наступило время полдника, и дворня, обступившая его, как водится в таких случаях, в кружок, наконец плюнула и пошла прочь, сказавши: «Вот это как долго танцует человек!» Наконец  философ тут же лег спать, и добрый ушат холодной воды мог только пробудить его к ужину. За ужином он говорил о том, что такое козак и что он не должен бояться ничего на свете».
      Для Хомы отплясывание тропака – это  тоже способ преодоления страха, попытка уподобиться настоящему казаку,  который «не должен бояться ничего на свете».  И для которого жизнь – копейка - так писал Гоголь в «Очерках по истории Малороссии» или трын-трава, как он писал Максимовичу. И судя по всему, Гоголю была дорог’а эта мысль оказацком пренебрежении жизнью перед лицом смертельной опасности.       
       Что же это за танец такой, придающий Хоме мужества и смелости, которыми, как он знает, должен обладать казак, но которых ему самому явно не достаёт? И что - это какой-то исключительно казацкий (малороссийский, украинский) танец? Нет. В отличие от гопака танец, аналогичный тропаку, под слегка отличным названием «трепак» был широко распространён и в России. И украинский тропак, и русский трепак – это народная пляска, имеющая общее происхождение, одни и те же древнерусские корни.
      Название пляски происходит от древнерусского "тропать" - топать ногами. Основные движения в тропаке-трепаке - дробные шаги, притоптывания и присядка с выбрасыванием ног при положении рук на поясе. «Тропот» ног в народной пляске сопровождался сотрясением всего тела, его трепета, трёпки. Почему в русской народной традиции тропак превратился в трепак. Тем более, что в русском языке глагол «тропать», свойственный новгородскому и архангельскому говору всё более и более выходил из употребления в русском языке. А в украинском языке один из вариантов «трепет» - это «тропотота». Но глаголы «тропать» и «трепать» находятся в близком, родственном отношении друг с другом. Этимологический словарь Сеёмнова. К примеру, сообщает: «В древнерусском языке слово существовало в значении «колотить», «ударять». На другой ступени чередования образуются слова «тропа», «тропать» со значением «толочь», «бить». Так что по-любому тропак и трепак – по сути одинаковые названия народного танца, общего для русских и украинцев (бывших малороссов) 
      Трепак часто упоминается как в русской литературе ( и в поэзии, и в прозе), где трепака «пляшут»,  «отхватывают», а чаще всего «откалывают» люди, кони, вьюга («Хмурое утро» Алексая Толстого, «Угрюм-реке» В. Шишкова и др. ), так и в музыке: самый знаменитый «трепак» - это русский танец из балета П.И.Чайковского «Щелкунчик». 
      Но если говорить о смысловой нагрузке обращения к народному танцу (тропаку – трепаку), то уместнее всего будет провести параллель между Н.В.Гоголем и Л.Н.Толстым. При неизбежном некотором различии мы обнаружим в понимании сути и значения народного танца (тропака-трепака) между этими двумя столпами русской литературы очень много сходного.


                2
               

     В романе Л.Н.Толстого «Война и мир» есть сцена, в которой описывается, как на именинах своей дочери Наташи старый граф Илья Ростов танцует «Данилу Купора» в паре с тучной Марьей Дмитриевной. Здесь упоминается трепак – «весёлый трепачок».  Читаем:   

«В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и б;льшая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом — оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как-то по-балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки-хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза,* он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:

— Семен! Данилу Купора знаешь?

Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза.)

— Смотрите на пап;, — закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.

 Действительно, всё, чт; только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшею выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, чт; будет.
      
 Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой — женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.

— Батюшка-то наш! Орел! —проговорила громко няня из одной двери.

Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Чт; выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимание и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтобы смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па;, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукою среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.

— Вот как в наше время танцовали, ma ch;re {моя дорогая (франц.)}, — сказал граф.

— Ай да Данила Купор! — тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.»

       Судя по этому описанию, граф Ростов танцевал не какой-то бальный танец,* а самый настоящий русский народный трепак.  Потому-то  барская дворня воспринимает  этот танец как проявление того, что барин-то – орёл! Что он действительно «батюшка н а ш», т.е. из своих будет, из народа.
     Отплясывание графом и Марьей Дмитриевной трепака - свидетельство народности этих персонажей, того, что они, несмотря на своё барское происхождение не утратили связи со народом, что и в них живёт русский народный дух. Марья Дмитриевна не умеет танцевать в отличие от старика Ростова. Но она танцует не столько телом, сколько душой. Точно также при явном одобрении дворни будет танцевать и Наташа под мелодию русской народной песни «По улице мостовой», наигрываемой на гитаре её дядющкой.

«- Ну, племянница! - крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд. Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.

Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала - эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de ch;le давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка.
Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро-весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею. Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять все то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.»

     Смысловая нагрузка этих толстовских эпизодов из «Войны и мира» в отношении народного танца очень близка гоголевской. Отплясывание и тропака, и трепака – проявление (символ) народности, единства образованного класса с народом.
     Однако понимать и оценивать духовное значение народной пляски для  можно по разному.
   Толстой, в последние годы жизни проповедовавший возвращение к народности во всех её проявлениях (порой с излишним радикализмом), полагал, что суть искусства – в его заразительности и что главное в нём – огонь. Народный танец, и, прежде всего, трепак как раз и обладал способностью «заразить огнём», энергией. Или иными словами жизненной силой, недостаток которой всегда ощущается в  людях, прошедших культурную обработку, и  в «учёном сословии», прежде всего. Отсюда - Толстой  усматривал  в  народной культуре (музыке, танце, театре и т.п.) своего рода терапевтическое, гигиеническое средство, необходимое представителям высших сословий, для преодоления вялости и расслабленности, как в теле, так и в душе. В душе, прежде всего.      
       Также и у Гоголя, ещё раньше Толстого: истоки хандры, овладевающей Максимовичем в Киеве, по Гоголю, кроются в отрыве от «первозданных элементов» казачества (козацства). Отсюда – и  предлагаемое им средство избавление от хандры – тропак.
       Но герой «Вия» Хома Брут - тоже ведь представитель образованного класса, духовенства (он - студент киевской духовной семинарии), пусть и самого низшего уровня. Его проблема - не хандра, не плохое настроение. Его проблема - в том, что   
в этом бурсаке, как и в его товарищах Халяве и Тиберии Горобце изрядно угас народный казацкий дух. Тот самый дух, который был героизирован Гоголем в «Тарасе Бульбе». Если тело его ещё на затронуто расслабленностью в силу близости к простой народной жизни, то душа уже "тронута тлением". Вот Хома и прибегает к отплясыванию тропака как к спасительному средству – как к способу возрождения казацкого духа и обретения мужества.
     Хома потому и вопрошает «разве я не козак?», что в глубине души знает -  «нет, не казак».  И он потому так долго и отплясывает тропака (полдня), что никак не может преодолеть глубину своего отрыва от старого истинного козацства - никак не может обрести необходимое ему мужество и стойкость перед лицом нечистой силы.
    В конце концов тропак всё-таки оправдывает своё терапевтическое значение (наряду с пьянством и сном) – настраивает душу Хомы на мужественный лад, придавая ей энергии и силы. Во всяком случае, Хоме хватило мужества выдержать почти всю третью ночь у гроба панночки. Но именно что почти…
 
          
*Экосез (устар. экоссез, экоссес) (фр. ;cossaise — «шотландка») — старинный шотландский народный танец. Сперва во Франции, а позднее по всей Европе распространился под общим названием «англез». В России при Петре I назывался «английским танцем». Со временем стал весёлым парно-групповым танцем быстрого темпа/

*Данила Купор является фигурой (набором движений)англеза. Был популярен в России во второй половине 18-го = начале 19-го вв. "Купор" тогда означало "бочар", "бондарь" — специалист по разливу вина в бочки (англ. "cooper" — "бочар"). То есть само название танца говорит за себя…
 http://www.youtube.com/watch?v=IyoOCROT30Y
                3

Однако и Гоголь,  и Толстой в своих художественных произведениях («Вие» и «Войне и мире» соответственно), движимые художественным гением, сами же выходят за пределы гигиенически-терапевтической точки зрения на народное искусство, в данном случае - на народную пляску тропак-трепак.
      Так, Толстой в одной только самой по себе сцене пляски графа Ростова, как это и бывает обычно в гениальном произведении, высказал самую суть своего романа.  Как  и в сцене пляски Наташи у дядюшки .  Семья Ростовых, хоть и барская, но пропитанная народным духом. Его-то и наследует Наташа – она ухватывает его как бы «из воздуха», из неуловимой атмосферы сеьми, верной народной традиции.  Она, как и пушкинская Татьяна,  «русская душою», несмотря на французское воспитание. И в контексте основного замысла «Войны и мира» эти эпизоды с народной пляской в исполнении представителей дворянства имеют особое значение.
      Русское общество (в оригинале - «мiр») накануне войны 1812 года было расколото на две части. Одна - полностью оторвавшаяся от народных корней, полностью офранцузевшаяся (салон Анны Шерер и др.), и другая - сохранившая в себе народность, русский дух (семейство Ростовых, М.Кутузов и др.). Соответственно первая в войне с Наполеоном заняла в сущности предательскую позицию. А вторая в этой народной войне, как её понимает Толстой,  оказалась на стороне народа, вместе с народом. Что и определило победный исход войны.
      Народная пляска вписана у Толстого в контекст осмысления борьбы русского народа с внешним неприятелем. В контекст верности Отечеству и предательства. Пропитанные народным духом персонажи, отец и дочь Ростовы, танцуют от самой своей русской души. Старик, умеючи. Наташа, как и Марья Дмитриевна, совершенно не умея танцевать -  во всяком случае, русский народный танец Наташа танцевать не умела. Но она танцует не просто от души. Она танцует душою. И, как и положено в народной русской пляске, – свободно, импровизируя, придумывая движения, которые вызывают одобрение как дядюшки, так и дворни потому, что они, эти движения, оказываются именно теми движениями, которые и нужны.      
     У Гоголя в «Вие» Хома Брут вынужден вступить в схватку с неприятелем иного рода – с самой нечистой силой. И то ли кличка, то ли фамилия главного героя повести Брут уже само говорит, что тут без предательства дело не обойдётся. «Брут» испокон веков -  имя нарицательное, символ предательства. Причём, предательство, «брутство» героя «Вия» связано с его личным именем Хома, отсылающим к апостолу Фоме Неверующему. Что указывает на свойственный личности героя материальный уклон, оборачивающийся недостатком духовности, веры.
     Ведь почему Хома Брут потерпел поражение в борьбе с нечистой силой, коль он так старательно пытался возродить в себе казацкий дух -  и нельзя же сказать, что ему это вовсе не удалось? Смог же Хома продержаться практически всю ночь. Хватило ему для этого мужества и стойкости. Значит, не зря он отплясывал тропака полдня. Но в том-то и дело, что он танцевал тропака не от избытка души (как танцуют Ростовы и та же Марья Дмитриевна), а от её недостатка.
      Свойственное казаку пренебрежительное отношение к жизни– не только проявление лихачества. В золотой век казачества (описанный в «Тарасе Бульбе») – такое отношение есть, по Гоголю, прежде всего свидетельство всегдашней готовности казака отдать жизнь за православную веру, если понадобится, то есть проявление казацкой православной духовности. Несмотря на все отступления казачества от христианских норм поведения – грабительский образ жизни, пьянство и т.п.  А Хома Брут перед лицом нечистой силы, будучи семинаристом,  в будущем представителем духовенства, хотел увильнуть от своей прямой обязанности бороться ней. И тем самым он предавал не только веру как таковую, но и казачество, из среды которого вышел. Поскольку казачество брало на себя только один обет – защищать православную веру. Хома знает, что казак ничего не должен бояться. А почему и ради чего – он уже не знает.   
       Как Хома относился к православной обрядовости – внешне, поверхностно, небрежно (не всегда соблюдая даже посты, в чем и признается, – что ходил к вдове на страстной неделе), так  он и воспринял свою встречу с нечистой силой. «После безумной ночи с ведьмой, когда он скакал над землей и видел русалку, семинаристу логичнее было бы отправиться в храм, но он, как обычно, отправляется искать еду, затем сходится с молодой вдовой на рынке и получает от нее не только обильный обед и что-то еще в маленьком глиняном домике посреди вишневого сада, а еще и деньги, на которые в тот же вечер пьянствует в кабаке. На следующий день после жуткого происшествия Хома почти забывает о ведьме.» не выбивает из его системы ценностей даже прямое попадание в потусторонний мир» (там же). Не говоря уже о том, что он совсем и не задумывается о необходимости вступить в борьбу с нечистой силой.
      И даже тогда, когда Хома пытается возродить в себе казацкий дух, отплясывая тропака, он танцует только телом, выполняя хорошо знакомые ему движения. Он надеется чисто механически вызвать в себе определённое состояние души. Но одной механической или физической стороны тропака оказывается всё-таки недостаточно. Хоме удаётся погубить нечисть, собравшуюся у гроба панночки, и панночку тоже, но при этом он и сам гибнет, поддавшись соблазну взглянуть в очи Вия.               


На фото кадр из фильма "Вий" (1967). Хома Брут (Леонид Куравлёв)требует музыкантов, чтобы сплясать тропака.