Мара и её любовь. Часть I. Глава 4. Старый дом

Мара и её любовь. Повесть в двух частях. Часть первая

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 4.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . В старом доме.

- Про такие постройки говорили, что они стоят на крови. Звучит жутковато, однако на самом деле это ничего страшного не означает. Для связки между каменными блоками употребляли известь, не простую, а выдержанную на протяжении многих десятилетий в земляных тайниках. Иногда известь гасилась около ста лет, становясь мягкой и пластичной подобно маслу.
          Во время строительства при замешивании раствора для укрепления кладки в такую вековую гашеную известь добавляли сухую негашеную, яичные желтки и свернувшуюся кровь, животных, конечно, а не людей.
          Воздушная известь с органическими добавками отличается более высокой водонепроницаемостью, чем появившийся позднее цемент. Строения, возведенные с ее применением, в самом деле способны стоять века и века. Блоки словно срастаются между собою, стены превращаются в единый каменный монолит.
          И здешняя церковь построена именно так, «на крови». Пожалуй, для того, чтобы довести до конца дело ее разрушения, понадобится столько же усилий, как и для ее реставрации. Если эта церковь проживет еще хотя бы пару десятилетий (а если ее хотя бы не трогать, то она проживет), то ее, учитывая современную тенденцию к новому церковному ренессансу, очень возможно, ждет возрождение. Она же имеет бесспорную историческую ценность, она такая древняя…   

          В начале января 1996 года в деревенский дом бабушки Анны постучался приезжий, попросивший пустить его на квартиру на несколько дней. Он объяснил, что прибыл в Остролучье с единственной целью получше рассмотреть, сфотографировать и зарисовать развалины Покровской церкви. Потому что он по профессии архитектор, а по призванию историк, и уже несколько лет занимается реставрацией старинных памятников, примерно таких же, как здешняя церковь, но более везучих, поскольку люди успели озаботиться их спасением. Летом он будет занят на объекте, ведь лето для строителей и реставраторов горячая пора, а сейчас, в зимнее время, более свободен и имеет возможность съездить в давно интересовавшие его места. Дом Анны идеально подходил ему для постоя, поскольку располагался ближе всех к церкви.

У бабушки гостили приехавшие к ней на зимние праздники дочь и внучка, которая в этот раз явилась не одна, а в сопровождении своего друга. Целая неделя прошла в прогулках по заснеженному полю к утонувшему в сугробах остову церковного здания, в совместных застольях, в долгих вечерних посиделках возле горячей печки. Кто ни разу не сидел в потемках раннего зимнего вечера в деревенском бревенчатом доме возле пылающей печки, разомлев в ее щедром тепле, наблюдая за игрой огненных языков, жадно лижущих березовые поленья, тот… да, тот много потерял…

Счастливая звезда Насти продолжала осенять ее сиянием своих светлых лучей. Ей было 49 лет, ее дочери 35. Заезжему архитектору столько же, сколько ее дочери. Настя недавно овдовела, архитектор не был женат. Кажется, он больше подходил своей ровеснице Маре (если бы Мара, к примеру, была свободна), однако, свободна была Мара или нет, она в любом случае его нисколько не заинтересовала. Зато вот Настя – другое дело. А Мара со своей стороны подумала, что, слава богу, у нее есть Виталий, поэтому она не попала в неприятную ситуацию, когда могла бы ощутить себя соперницей родной матери. К тому же, сравнивая обоих мужчин, она отдала пальму первенства своему.   

Конечно, симпатичный, говорливый, лохматый и бородатый Сергей легко мог бы понравиться женщине. Однако Маре в нем импонировало не все. Эта его одержимость стариной, ведь он только о ней и говорил, этот его энтузиазм, не дававший ему сидеть на одном месте, наслаждаясь уютом городского жилья, заставляя и зимой, и летом, терпя лишения и довольствуясь самым малым, ездить по каким-то богом забытым захолустьям, чтобы, увязая в сугробах и обдираясь о колючие кусты, обойти какую-нибудь замшелую развалину, забыв обо всем на свете и открыв от восхищения рот, поскольку вместо убогости разрухи прозревал ее былое великолепие, увы, невидимое больше никому, кроме него.

Стать подругой такого человека значило обречь себя на неудобства, постоянные разъезды, вероятно, даже нужду. А в виде компенсации получить задушевные, но такие занудные беседы о том, что на самом деле интересно лишь ему. Конечно, если бы Мара по-прежнему изнывала от одиночества, и если бы Сергей положил глаз на Мару, она вряд ли осмелилась бы его отвергнуть (ведь одинокой женщине найти себе мужчину – дело сложное), и тогда ей бы пришлось подлаживаться под его странный нрав. Наверное, хорошо, что она уже была занята, что она ему не приглянулась, ведь подобный выбор, скорее всего, оказался бы неудачным для обоих. Нет, это было не ее счастье. И лучше пусть это счастье достанется другой, она же предпочтет остаться при своем.

Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что не все разглагольствования Сергея отличались выраженной специфичностью наподобие его рассказа о технологии каменного зодчества в Древней Руси, у него нашлись и более интересные его прагматичным собеседникам темы. Например, вот такое описание заинтересовало кое-кого из них весьма и весьма:   
- Серьги были сделаны из золота, имели внизу крепеж для камней в виде лапок, а эти лапки держали отшлифованные крупные рубины, которые в старину назывались яхонтами, красные, словно капельки только что пролившейся крови. Золотой головной убор был сделан в виде короны с семью зубцами и украшен драгоценными камнями: синими сапфирами, красными рубинами и крупными белыми жемчужинами. Еще тут же имелись перстни, счетом шестнадцать, все с жиковинами, то есть с гнездами для камней, имеющими зажимы, похожие на лапки жука, и еще золотые браслеты, по-старому зарукавья, в виде цепочек, состоящие из нескольких звеньев и украшенные алмазами в окружении гранатов. Жемчуг не вечен, со временем он темнеет и крошится, теряя свою ценность, но золото, рубины и сапфиры никогда не стареют.
   
- И все это в самом деле находилось в древнем склепе в здешней церкви? – спросил Виталий.
- Да, в самом деле.

Сергей рассказал, что однажды, в связи с его повышенным вниманием к остролученскому раритетному церковному зданию, о котором он хотел узнать побольше, ему в руки попали некоторые документы из архива музея атеизма, находившегося в прежние времена в Остролучье. Среди них он обнаружил копии протокола, составленного в 1929 году при вскрытии княжеской могилы в Покровской церкви, с описью находившихся там вещей.

- Известно, что по христианским канонам душа за гpoбом не нуждается ни в чем материальном, ни в пище, ни в ценностях, - продолжал он свой рассказ. - В связи с этим изобилие гробового убранства княжны отдает язычеством. В средневековых захоронениях, сделанных до 15-того века, археологи часто находили различные украшения, а нательные крестики из злата-серебра и драгоценные перстни встречаются и в более поздний период.
          Чем знатнее и богаче был покойник, тем дороже была его одежда, изготовленная из золотой парчи, остатки которой вместе с нашитыми на платье жемчугом и бисером лежали среди могильного праха, и тем роскошнее был его погребальный убор, включавший в себя многие ювелирные изделия.
          Языческие обычаи держались долго. Есть сведения, что в 19-том веке среди развалин смоленской церкви Бориса и Глеба на Смядыне монахини, облагораживавшие территорию, отыскали в одном из саркофагов золотой венец, также называемый короной. Хотя находка не сохранилась, и даже сам ее факт в связи с этим ставят под сомнение, тем не менее прецедент вроде бы имелся. Повязки-диадемы, усаженные драгоценными камнями, и расшитые золотом и жемчугом по очелью (спереди) волосники (обязательные головные уборы замужних женщин) встречались во всяком случае повсеместно.
          К частым находкам в погребениях относятся сосуды, назначение и вид которых в разное время менялись. Рядом с останками духовных лиц находили скляницы для елея, использовавшегося при похоронном обряде, а в могилах мирян лежали горшочки и кубки из различных материалов, и золотые в том числе.
          Зато серьги – находка более редкая. Историк Иван Забелин, подробно описавший украшения знатных женщин прежних времен, упоминает несколько видов старинных серег, среди которых колты, запаны, лапки и подвески на булавках (спнях), причем подвесок могло быть несколько.

- Наверное, это очень красиво, - улыбнулась Настя.

- Значит, местная княжна определенно родом из Средневековья, - произнес Виталий, - когда языческие пережитки предписывали обряжать покойников как можно богаче, не скупясь.

- Да, это так, - кивнул Сергей. - Хотя оформление ее могилы, описанной в краеведческой дореволюционной литературе, этому вроде бы и противоречит. Дело в том, что каменные намогильные плиты на захоронениях, расположенных в храмах, встречаются лишь начиная с 14-того века, а надписи на крышках саркофагов появились и того позднее – с начала 16-того века. В церквах над одними могилами (особо знатных господ) устраивали выступающие из пола надгробия, другие отмечали только плиты с вырезанными именами, вмурованные в пол.
          Если захоронения располагались не у стен, а на проходе, то по таким плитам можно было ходить, из-за чего надписи частично стирались. Саркофаги, намогильные плиты и надгробия обычно делали из белого камня, этого мрамора средне-русской полосы.
          Однако из правил всегда есть исключения. Например, в краеведческой литературе Пскова имеется упоминание о надписанной черной доске над гробницей преподобной княгини Евпраксии Рогволдовны, возможной тетки святого князя Довмонта, упокоившейся в соборе Ивановского монастыря на Завеличье. Доска была гораздо моложе захоронения и даже содержала не самые точные сведения о погребенной княгине. Так что гробницу местной княжны оформили гораздо позднее захоронения, отсюда и мрамор, и эпитафия.

- Сколько же это все стоило… серьги, венец и прочее…
- Очень дорого. Но историческая ценность куда выше.
- Разумеется. И что сталось со всем этим добром?

Сергей ответил, что, ознакомившись с описью найденных сокровищ, он поинтересовался их дальнейшей судьбой и выяснил, что они никогда никем не изучались и никогда нигде не экспонировались, потому что были украдены на другой же день во время вооруженного нападения на участников проведенных в церкви раскопок.

- Но вот что интересно, я тут при случае пообщался с одной местной старушкой, вашей соседкой, Анна Ивановна, и вот эта старушка мне сообщила, будто по деревне одно время ходили слухи о том, что приезжий уполномоченный не забирал ларец с драгоценностями с собою, когда уехал отсюда навстречу своей смерти. Во всяком случае, люди в руках у него ларца тогда не видели.

- Но это значит, что его могли спрятать здесь, в деревне. Просто никто не дознался, где именно, - пробормотал Виталий.

- А что, если клад по прежнему находится в Остролучье? – произнесла вдруг Мара. До сих пор история о княжеских сокровищах была для нее сказкой, услышанной когда-то в детстве, не более, и вот сейчас она неожиданно взглянула на нее с другой стороны.   

- Но ведь было, говорят, и следствие, - пожала плечами Настя.
- Было, конечно, - подтвердил Сергей.
- И что же? – спросил Виталий.
- Насколько можно понять, ничего. Золото пропало.

- Чепуха все это, старые байки, - махнув рукой, решительно высказалась до сих пор молчавшая бабушка Анна. - И соседка моя чепуху болтает. Из ума выжила, да и только. А люди всегда найдут, о чем посудачить. Следователь в самом деле тут у нас тогда побывал, всех опрашивал, а золото так и не нашлось, и с концами. Ясное дело, украли его из тележки комиссара, когда его вместе с братом моим, царство ему небесное, прикончили. Кто бы из наших посмел спрятать его под носом у властей? Ведь время было лихое, за решетку людей бросали за меньшее. А тут такое богатство.
          Моего отца, помню, молва чернила, дескать, это ему было сподручно золото укрыть, да и соврать, что комиссар его с собой увез. Но ведь он с тех пор еще десять лет прожил, и все здесь, в Остролучье, в этом вот доме, у всей нашей семьи и у всех соседей на виду, а никто за ним ничего не заметил, и сам он даже во хмелю никому ни словом не обмолвился о том, что в этом темном деле оказался нечист на руку. Он был у нас на деревне первый человек, большевик, колхозный председатель, ему доверяли, его слово вес имело, а это дорогого стоит. Кто память моего отца чернит, тот сам душой кривит. Нет, милые мои, не берите себе в голову. Был клад да весь вышел, следов никому не сыскать. 

          Возражать пожилой хозяйке никто не взялся, беседа перешла в другое русло, а там совсем стемнело, настала пора расходиться по своим углам на покой. Оставшись с Марой наедине, Виталий тут же вернулся к прежней теме разговора. Рассказ о сокровищах произвел на него, видимо, сильное впечатление.

- Я думаю, что этот твой прадед, председатель колхоза, все же мог укрыть золото, не отдав его властям. Люди в деревне всегда славились тем, что всё всегда про всех знали, всё замечали, и если шли разговоры о том, что комиссар не взял с собой ларец в город, то, значит, так и было. А когда его убили, председатель, который раньше, вероятно, и не помышлял о воровстве, не устоял перед искушением, спрятал ларец и свалил все на неизвестных убийц.
- Мой прадед был идейным человеком, вступил в партию большевиков раньше, чем царь отрекся, - возразила Мара. - Не стал бы он воровать у своей партии.
- Какая ты наивная, Маша. Человек слаб, не нами сказано. Я же говорю – стечение обстоятельств, искушение.

- Но у него тогда погиб сын, у него было горе, когда же думать о наживе.
- Это у вас, женщин, все мысли в голове о семье да о детях. Мужчины мыслят по-другому.
- Но он строил новое будущее своей страны, в котором не могло быть места личному богатству. Такие люди, как он, думали тогда именно так. 
   
- Как человек старой закваски, полностью переродиться он не мог. И знаешь, что я тебе скажу. Мне показалось, что твоя бабка как-то уж слишком резко прервала наши рассуждения. Я не удивлюсь, если узнаю, что председатель не унес свою тайну в могилу. Бабка-то, даром что старее старого, из ума точно не выжила и очень себе на уме.

- Говори, пожалуйста, о моей бабушке уважительнее, - не смогла смолчать Мара, правда, добившись только того, что он в ответ пожал плечами. - И к тому же разговор в самом деле прервался слишком рано, - продолжила она через минуту. - Еще не всплыла тема о том, что за разорением княжеского склепа, возможно, последовало наказание, в виде проклятья, так или иначе поразившего всех, кто оказался замешан в таком нехорошем деле, как гробокопательство. Сворованное у мертвой золото никому на пользу пойти не могло.

- И опять ты чушь городишь. Проклятье! Вот насмешила. Какая же ты все-таки дремучая деревня… Да попадись мне эти камешки в руки…
- И что бы ты сделал? – равнодушно осведомилась Мара.
- Продал бы, и очень дорого.

- Старинные вещи нужно еще суметь продать. Доказать, что они достались по наследству, было бы сложно, тем более что имелась задокументированная предыстория.

- Чушь, чушь. Все можно устроить. Был бы товар, будет и покупатель. Как ты удачно меня сюда привезла, а я еще ехать не хотел… и вот узнал такие интересные вещи… Послушай, Машенька, поговори со своей бабушкой, попробуй узнать что-нибудь еще об этом древнем золотишке, пожалуйста, солнышко, я тебя очень прошу.      
- Ладно, - сказала Мара. - Прямо сейчас пойду и поговорю. Бабушка рано спать не ложится, наверное, еще на кухне возле печки сидит. А ты спи.

Но в старом доме все уже спали, все, кроме Мары. И бабушка спала на нагретой печной лежанке, задернув ситцевую занавеску. Да Мара на самом деле и не собиралась ни о чем ни с кем говорить, тем более с бабушкой, тем более на тему, столь заинтересовавшую Виталия… Она так легко согласилась на его просьбу, потому что ей захотелось уйти от него и побыть одной…  Просто ей стало противно наблюдать, как в его глазах разгорается огонь алчности. Он даже руки потирал, будто готовился схватить ими золотые украшения и драгоценные камни.

Чтобы не зажигать большой свет, она затеплила свечу и при ее слабом огоньке долго сидела за обеденным столом, не испытывая желания возвращаться к Виталию и в то же время находясь в полусонном состоянии, погруженная не то в думу, не то в грезу… В низкое оконце между неплотно задернутыми занавесками смотрела на нее беспросветная чернота, в тишине ясно слышались завывания ветра за бревенчатыми стенами… Ночь была неспокойна.

Какая-то смутная тревога волновала и душу Мары, и ей вдруг вспомнилось, как несколько лет назад, теперь уже давно, будучи совсем еще юной девушкой, она вот так же приехала к бабушке на зимние праздники и в такую же темную ветреную морозную ночь, сидя за этим же столом, гадала на свою судьбу. Она тогда пропустила суровую нитку через свое широкое серебряное кольцо, налила в стакан воды и, держа за нитку получившийся серебряный маятник над водой, задумала свой сокровенный, свой постоянный, свой единственный вопрос…

Кольцо медленно раскачивалось, бросая туманный блик на ясную водяную поверхность, и наконец коснулось стенки стакана. Мара начала считать удары – один, два, три… Нить ощутимо пружинила в ее руке, кольцо слегка вибрировало, пропуская через себя поток энергии, и звенело нежно и странно… Мара насчитала двадцать девять ударов. Затем кольцо закрутилось, его, словно магнитом, потянуло вниз, к воде… внезапно, повернувшись, оно снова принялось качаться между стеклянными стенками, причем гораздо быстрее, резче и сильнее, чем прежде, ударяясь об них то одной своей стороной, то другой… один, два… пять, семь… десять…

- Десять, - едва успевая считать, насчитала Мара. Кольцо снова крутанулось волчком, нитка выскользнула из пальцев девушки, подвеска упала в воду. И тогда она подумала, она, тогдашняя юная глупая Мара, которой тридцать лет казались уже вполне почтенным возрастом, а сорок лет старостью: «В двадцать девять лет я встречу свою любовь, а через десять лет умру».

Бабушка высмеяла ее наутро, утверждая, что во время гадания ее кольцо так гремело, что гул по всему дому шел, и посоветовала ей не заниматься этим делом часто: «Не то, гляди, прогадаешь свою удачу». Мара не гадала часто, но все равно прогадала, наверное, и вот уже остались за спиной ее судьбоносные 29 лет, и еще несколько лет пролетело к ним вдобавок… не за горами самый сороковник…
- А ну-ка и впрямь близится мой второй роковой рубеж? То-то на душе так неспокойно…
   
Уходя из комнаты, где она поселилась с Виталием, Мара прихватила с собой свою косметичку, чтобы с помощью крема стереть с лица макияж. Складное зеркальце, в которое она гляделась, справляясь с этой работой, осталось лежать перед нею открытым. И вот она, сидя одна в ночной темноте, разреженной только тусклым светом свечи, снова взяла его в руку и поглядела на свое отражение. Из темной мутной глубины зазеркалья на нее смотрела худощавая молодая женщина с продолговатым узким лицом, обрамленным прямыми длинными темными волосами – она, Мара.

Она не была слишком похожа на бабушку, еще меньше походила на мать, но что-то в ее внешности выдавало кровное родство с этими двумя женщинами, какие-то общие единые для всех них черты в ее облике, бесспорно, присутствовали. Мара подумала, что, наверное, она также похожа на тех членов семьи, которых она никогда не видала, потому что они умерли до ее рождения. Говорят, особенное родственное сходство может проявиться даже через поколения.

Может быть, на нее сейчас глядит лицо прабабушки, так много и так терпеливо страдавшей в жизни, ведь она искренне верила в бога, а жила с отчаянным безбожником, оскорблявшим и уничтожавшим дорогие ей святыни. Может быть, она особенно похожа на сестру бабушки, Серафиму, которой выпало любить так страстно, что только смерть остудила ее сердечный пыл. А может быть, она – это другая бабушкина сестра, Ольга, юная Ольга, нагадавшая себе однажды в зеркале страшную смерть, примчавшуюся к ней со скоростью железнодорожного состава в вихре снежной метели? Близ могилы Ольги окоченел на морозе и отдал богу душу прадед Мары, Иван. Замерз, заснул, не проснулся. О чем он думал в ту свою последнюю ночь на кладбище? Что привиделось ему в его последнем предсмертном сне?    

И, подумав о прадеде, Мара вдруг вспомнила еще об одной душе, покой которой он некогда потревожил и память которой была недавно затронута ненароком во время общего вечернего разговора. Как об этом рассказывали, покойная княжна являлась в голубом платье и с венцом на голове, и, молитвенно соединив ладони, просила бога за тех, кто еще продолжает земную жизнь, ошибаясь и оступаясь на тернистой дороге бытия человеческого…

Мара вздохнула и на минуту закрыла слипающиеся от сна глаза, а когда открыла их и снова глянула в зеркальце, то подумала, что сейчас самое время княжне появиться… Мелькнула бы тенью в зеркальной темной глубине и, если бы она, Мара, оглянулась, то увидала бы вон там, возле дверного прохода, на котором слегка колыхалась ситцевая занавеска, тонкую фигуру девушки, окутанную лазоревой тканью, с темно-русыми распущенными по плечам волосами и со сложенными на груди руками, на пальцах которых были надеты блестящие желтые колечки.

У Мары забилось сердце и перехватило дыхание. Она помнила, что, согласно молве, призрак посещает тех людей, которых ждет беда, но ей все равно хотелось, чтобы высшие силы заметили ее. Однако ничего не происходило… может быть потому, что и не могло произойти, а может быть…
- Нет, я слишком грешна, но так мелко, так суетно… я с ног до головы вываляна в житейской грязи… я недостойна чуда.

Утром Виталий спросил Мару, что ей удалось узнать у бабушки.
- Бабушка, если и скажет что, то только перед смертью, - чтобы отвязаться от него, ответила ему Мара. И добавила, нарочно дразня в отместку:
- И буду я богатая невеста. Недолго осталось, подожди. 
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Продолжение. Угольки былых костров: http://proza.ru/2023/01/10/914
Предыдущее. Мираж: http://proza.ru/2023/01/09/988

Содержание Части первой: http://proza.ru/2023/01/09/926