Ев. от Екатии. гл. 1. ст. 1, 2, 3...

                Глава 1. Возвращение в черный вигвам

                Стих 1. Сумрак сознания


      Молодой, худой, высокий и какой-то... слегка малахольный молодой человек взглянул на себя в запотевшее банное зеркало. То, что прежде являло собой прическу «а ля дикобраз», теперь благополучно умещалось в небольшом кудрявом хвосте, стянутом на затылке резинкой, вырезанной из велокамеры, также как на пугач. Блеснув лезвием опасной бритвы, юноша отрезал никчемный теперь по его мнению, черный балласт – лишнее напоминание о прошлом, несбыточном бреде. Сделав это, он сверкнул дикими блестящими глазами и сам себе ухмыльнулся.

      Вздохнув, с легким сожалением, облегченно, лоботряс открыл деревянную крышку и зачерпнул воды из парящего огромного казана, что был хитро вмурован в старую кирпичную печь. Постирав трусы, повесил их на гвоздик в парилке. «Пока буду париться – высохнут», – благоразумно решил он, замачивая в тазике березовый веник. Еще один, пихтовый, томился на полке, источая аромат эфирных дурманящих масел.

      Лесное благовоние умиротворяло дух, облагораживало баню, но, в то же время, навевало тоску, пробуждало загнанные в темный угол души воспоминания, желания и стремления. Желания – вновь увидеть Люсильду, вернуть безумные грезы и окончательно заблудиться в лабиринтах прекрасного, но жутковатого зазеркалья. Стремления – опять стать другим, путешествующим между мирами, неприкаянным странником, вернуться на этот тернистый неведомый путь, достигнуть чего-то… хоть и не вполне ясно, – чего. А затем – снова двигаться дальше и эволюционировать духовно, познавая миры. Ибо не существует предела для страждущего объять необъятное. Но главное, на сегодняшний день, – вынести в мир материальный хоть частицу того, что доступно ему одному в запределье и недосягаемо здесь. А может, и самому стать реальным в иной, парадоксально-невероятной, населенной призраками и окутанной, словно туманом, видениями, неординарной реальности – обрести там себя, занять свое место.

       Похоже, правда, что последнее требовало принести в жертву если не жизнь, то разум – уж точно, – сделавшись практически умалишенным, непригодным для нормального существования в обществе шизофреником. И это являлось немаловажным сдерживающим фактором; ибо присутствовала в разуме познавателя лишь слабая, подверженная критике материализма, робкая вера, но не было вовсе уверенности. Воспоминания же, не то чтобы растворялись, но сильно тускнели со временем, делая пережитое недавно былое все более туманным, фантастическим и даже неважным – пустым, как несбывшийся похмельный кошмар.

      Так шли недели и месяцы от полнолуния до полнолунья, так минул почти год, но ничего из ряда вон выходящего и примечательного практически не происходило. После того, как Странник в сердцах отвернулся, даже отрекся от Панка, изгнав его из своей жизни, все начало постепенно налаживаться. Это маленькое предательство стало первым взрослым поступком Сергея. Поступком, после которого внутри него снова что-то сломалось, – словно оборвалась еще одна нить, связывающая настоящее с волшебной, прекрасной и беззаботной порой, именуемой детством.

      Недолго думая, Странник-Сергей тут же сделал еще один ребяческий шаг в сторону от благополучной обывательской парадигмы. Послав на три буквы мастера производственного обучения, он бросил училище, незамедлительно отправившись работать на лесопилку, начальницей которой оказалась одна очень красивая дама. Работа была монотонной, тяжелой, нетворческой, грубой, мужицкой. Но дни летели, как пули, в кармане начали появляться весьма неплохие для семнадцатилетнего дурачка деньги, в душе любовь к столярному делу, а в груди какая-то странная гордость и уверенность в наконец-то любимом себе, уже не юношеская отвага и даже брутальность. Подобное состояние испытывают «просвещенные» на семинарах, сектанты, удачливые новоявленные коммерсанты, политики… иль те, кто, наплевав на свое бессознательное, «обратился ко Христу»*.

               
                ******
    
      

      *По Юнгу – блаженное состояние «Любви к Богу» ни что иное, как замещение личного бессознательного (зова сердца, зова природы – суть Дьявола) внушаемым архетипом Исуса Христа.

      *Екатия - Екатерина (Геката) – в русском чернокнижии – Скатия. Дальше уже все станет прозрачнее. В любом случае, не пытайтесь Ее "вызвать" каким-нибудь заклинанием. Опасно. К тому же, вы должны знать ее тайное имя, сказанное только для Вас.

      Имена для заговоров, по ситуации:

Антания (Враг рода человеческого)

Клидухос (Хранительница Ключей)

Хтония (Хозяйка Подземного Мира)

Кратейя (Сильная)

Куротрофос (Защитница Детей)

Моногенес (Единородная)

Фосфорос (Светоносная)

Пропилея (Стражница)

Сотейра (Спасительница)

Тривия (Трех Путей - Богиня Перекрёстков)

Трицефалус (Трёхглавая)

Эдонея (Госпожа Подземного Мира)

Анасса Энери (Королева Запредельного)

Антайя (Та, что Впереди)

Аталус (Нежная)

Бримо (Злобная, Хтоническая Госпожа Могущественных Мертвецов)

Дадофорус (носительница Факела)

Деспойна (Госпожа)

Эпифанэстатэ Тэя (Наиболее Проявленная Богиня)

Клидофорус (Носительница Ключа)

Коурэ моногенес (Единорожденная Дева)

Липарокрэдэмнос (Светом увенчанная, со Светящейся Лентой на голове)

Мэгистэ (Наивеличайшая)

Никтиполус (Блуждающая в Ночи)

Персеида (Разрушительница)

Прополос (Проводница - Та, что Показывает Путь)

Скилакагета (Предводительница Псов - Хозяйка Адских Гончих)

Триморфа (Имеющая Три Формы, Имеющая Три Тела)

Зеринтия (Чьим Именем была названа гора Зеринтия)

Ликания (Волчица - Мать Оборотней.)

Абнукта (Та, что от Ночи, так же одно из имён Лилит)

Ноктикула (Госпожа Луны)

Агриопа (Яростная Гримаса)

Пандеина (Сам Ужас - Та, Что Всех Ужасает)

Афраттос (Безымянная - Неназываемая)

Энодия (Дорoг)

Эпипиргидия (Та, что Стоит На Башне)

Гекуба (Далёкая)

               
                ******


                Возвращение в черный вигвам

               
                Стих 2. Дома


      Впитывая аромат, тепло и силу тяжелого пышного веника из растущей неподалеку лапчатой пихты, любуясь на узоры свежих строганных досок, изредка цитируя слова Мефистофеля о «сосновом аромате» и прочем, незаметно для самого себя, Сергей занялся самокопанием. Понемногу он удалялся от «метафизической чепухи», все больше становясь похожим на остальных мужиков, – особенно, после пары стаканов портвейна. Это и радовало, и смущало бедолагу одновременно.
Несоответствие действий и помыслов* вызывало, конечно же, в его голове сумбур когнитивного диссонанса, но избавление от внутренних противоречий было не за горами.

      Потихоньку, исподволь к жизни подкралась осень и выплеснула на все вокруг свои печальные краски. Вдыхая полной грудью опьяняющий прохладный воздух, смешанный с запахом бани и ароматами пушкинской грусти, источая пар и энергию, парень вылетел из парилки на улицу нагишом, отдышался и подошел к ручью.

      Вылив на себя ведро студеной воды, Сергей почувствовал, как душа у него в груди сжалась от ужаса, а затем вырвалась наружу вместе со зловещим рычанием и победоносным криком первого Homo erectus*. Кожу ощутимо обожгло, но – «оно того стоило»!

      «Не заменит ленивая сауна русской баньки, едри твою мать»! – проворчал познаватель уже много тише, а затем, неожиданно для самого себя, почему-то добавил: «Возле леса у дорожки Гриб растет на тонкой ножке»… В это мгновение солнце выглянуло из-за деревьев на просеку и осветило огромную кочку на берегу ручья, прямо рядом с мостиком. Среди пожелтевшей травы четко обозначились коричневые шляпки-зонтики заветных чародейных грибов. Штук десять псилоцибов нашлось на соседней кочке, еще семейка – немного поодаль.

      После каждого захода в парилку Сергей выбегал на улицу и возвращался оттуда с очередной инфернальной добычей. Все необходимое для путешествия за грань сущего росло рядом с домом… Да еще так, будто потустороннему миру наскучило ждать, и он сам пожаловал в гости, ткнул носом и указал буквально на вход. Последний десяток грибов исполненный волнения психонавт нашел уже в сумерках, с какой-то злой радостью подмечая, что в жутковатых очертаниях деревьев ему начинают видеться контуры странных существ.
Мозг сам принялся готовиться и вводить себя в некое подобие транса, только почувствовав, что его собираются вновь переключить из режима «рабочий-зомби» в состояние «разумного сна».

      Вскоре совсем стемнело. Полная Луна материализовалась в чернеющем небе, озаряя серебряным безумием запретные темные тропы. Когда с тусклого мира спала пелена обыденности, и все вокруг засияло, как вымытый заботливо в радужной пене, пыльный прежде хрусталь, Странник понял, – «Началось».

      Часть грибов пытливый юный шаман проглотил сразу; львиную же долю сварил с медом в вине. Непонятно, откуда ему в голову приблудился этот рецепт, но эффект от горячего грибного вина последовал потрясающий. На стенах распустились, мерцая и фосфоресцируя, красивые фантастические цветы, в голове заиграла завораживающая потусторонняя музыка, а сердце в груди заколотилось от радости, бешено гоняя по венам жгучий коктейль из псилоцибина, адреналина и тестостерона.

      Настала ночь – холодная, черная, злая… вязкая, но зыбкая, как трясина, тягучая и липкая словно мазут, совершенно безумная и бесконечная, но волшебная и прекрасная, будто свидание с той, кого хочешь больше всего на свете, словно возвращение в родные края.

               
                ******



                Стих 3. Мagicae verba in charta


      Походив из угла в угол, вдоволь налюбовавшись открывшимися ему красками и диковинами призрачной тьмы, Странник сел за стол и аккуратно заправил чернилами любимую перьевую ручку. Немного помедлив, он достал белоснежный лист бумаги и начал писать, слыша тихий навязчивый шепот зашевелившейся по углам чуроты: «Древо бесов скрывает ночи пелена; Тьма густеет, картинка почти не видна; Как причудливо бесы на древе сплелись; И один из них мой, я взываю, – проснись, Пробудись ото сна и стань частью меня; Через дым, сквозь огонь, прямо в кровь от огня. Расскажи, что во мраке скрывают леса. Я хочу снова видеть. Открой мне глаза; (Имя беса) пусть ночь станет яростней дня».

      Любуясь на свой размашистый каллиграфический почерк, ступивший уже во мрак познаватель, начал замечать во вьющихся арабесками буквах некую бесовскую закономерность. Какая-то странная змеиная сущность прослеживалась в ровных шевелящихся строчках – нечто магическое, чернокнижное. Буквы, словно иероглифы или каббалистические знаки, обретали иную значимость, новый, скрытый дьявольский смысл. В том же, как перо выводило свои пируэты, прослеживалось и вовсе что-то волшебное, волнующее, прекрасное и сакральное, неописуемое человеческим языком, жутко-трансцендентное и высокохудожественное.

      В комнате резко похолодало. Косо взглянув на стоявшие неподалеку гантели, Странник снял махровый банный халат, натянул джинсы, надел свитер и, не спеша, поплелся на кухню. Наливая горячий чай, он заметил, что строчки отпечатались в его глазах и возникают теперь на стенах, на шторах и на окне… на всем, куда он посмотрит. Когда же взгляд его упал на собственные руки, случилось и вовсе что-то запредельно-ужасное.

      Невидимое лезвие со скрежетом принялось разрезать кожу, оставляя на ней жуткие ведьмовские знаки и символы. Тайные руны шрамами терзали плоть, кровь капала на пол, а парень сидел, будто завороженный, и потягивал горячий чай, настраиваясь на сверхъестественную волну того, что к нему прикоснулось.

      — Я хочу огня, – раздался в его голове приятный и грустный, красивый, музыкальный, немного развратный но, в то же время, тревожный потусторонний девичий голос.
      — Я тоже хочу, – ответил парень.
Обмотав кровоточащую руку бинтом, он принес сухих березовых дров и растопил в одной из комнат камин, который использовали в последний раз по назначению, наверное, еще при царе Горохе.
      — Не такой, конечно же, как у Нортона, но, главное ведь – огонь, – мечтательно произнес познаватель, когда поленья охватило веселое пламя.

     Услышав в ответ только глубокий горестный вздох, Странник почувствовал, как им овладевает тревога. Опасаясь, как бы подаренный провидением, неожиданный сеанс изменения восприятия не обернулся «бэд трипом», он незамедлительно разыскал аптечку и принял сразу пяток, а может, и больше, таблеточек диа*епама.

      Потягивая горячий чай, Странник вернулся к камину и, подложив в него дров, устроился поудобнее в мягком кожаном кресле. Огонь, охваченный жгучим протуберанцем, излучал теплую доброту, умиротворял, гипнотизировал, убаюкивал, лаская прикосновениями нежности самую душу.

      Непонятно, почему, но камин оказался довольно шумным. Дрова в нем громко потрескивали, пламя гудело, шумело, бормотало что-то неясное, а дым завывал в трубе диким зверем. Постепенно вся эта причудливая какофония звуков переродилась в приятную завораживающую мелодию, – расслабляющую, но не позволяющую забыться обычным сном.

      Лелея тепло и уют, слушая странную музыку, Странник почувствовал себя медузой, томно тающей на жгучем медленном солнце. Таять было приятно. Прозрачные пальцы рук оставляли в воздухе след из светящейся ауры, вода с них капала на пол, но тут же испарялась, становясь колеблющейся зеленоватой дымкой и устремляясь в камин. Все вибрировало, дрожало в свете синих огоньков пламени, танцующих на молодых жарких углях.

      Потом произошло нечто – нечто неуловимое, находящееся на границе легкой дремы и сна, на грани между разумом и безумием, осознанностью и безвольным безмыслием. Это сумасшедшее состояние – турникет, отделяющий нас от мира грез, стал вдруг неожиданно большим и просторным. Оказалось, что там находится далеко не один только выход, – их много, и каждый, должно быть, ведет в свой, особенный мир.

      Немного опешив, боясь спугнуть это зыбкое наваждение, познаватель подошел к массивной резной двери из красного дерева и потянул за кольцо, висящее в пасти бронзового грифона. За дверью был свет, пахло больницей…

             
                ***WD***


      Следующая глава -  http://proza.ru/2024/01/06/1346               

      Начало повести - http://proza.ru/2024/01/06/822

      Сиквел - http://proza.ru/2023/02/03/1819

      Предыдущий стих (Заключительный первого сезона) - http://proza.ru/2022/07/21/779

      *Помысел на языке православной аскетики означает занимающую ум «мысль». Образы в сочетании с мыслями и называются помыслами(?). Должно быть, православным аскетам запрещено иметь дело с мыслеобразами.

      *Человек прямоходящий. Тут, конечно же, еще и намек на энергию тестостерона.