Глава 3. Шалаш. Возвращение. Повесть

       Предыдущая глава 2. http://proza.ru/2024/02/02/935


        Глава 3. ШАЛАШ

      Один твой взгляд, здесь в зале схваченный внезапно,
      Мне говорит о многом — о былом,
      Ведь утром свой конверт, полученный обратно,
      Сжигает сердце неожиданным огнем.

      И дневника истертые страницы
      Под детскою доверчивой рукой,
      Вдруг оживляют в памяти зарницы,
      Шалаш, костер и звезды над водой.

      Уже не помнишь лица и фамилии,
      Но теплится в листочках грусть,
      Косым дождем заплаканные линии
      Напоминают: больше не вернуть

      Поэзию тех первых чутких весен,
      Бездумье школьных дивных вечеров,
      Когда мир становился тесен,
      Тянуло в шорохи задумчивых кустов…

      Нет, не забыть то упоенье молодостью, страстью,
      Дразнящее очарованье красотой,
      И слезы бурные к осеннему ненастью,
      И ощущенье счастья раннею весной,

      И резкий взлет надежды, ожиданий,
      Грусть одиночества в заброшенном саду,
      Разлук нетерпеливость и прощаний,
      И постоянное неверие в беду.

           *****

     — Ты надолго в Россию? — Саша согрелась в машине, но беспокоилась, что от мокрых трусов и влажных джинсов на сидении останется неприличный след

     — Приехал клад искать. Помнишь, как летом тогда полезли в колодец за кладом? — Женя уверенно вел свою шикарную импортную машину с немецкими номерами и был таким незнакомым мужчиной из другой страны, из другого мира, из чужой жизни.

      Он возмужал, раздался в плечах, вырос на целую голову, голос стал грубее, изменилась прическа, но густой чуб был по-прежнему зачесан небрежно на правую сторону. И Саша после такой радостно-откровенной встречи вдруг сжалась, не зная, радоваться или огорчаться:

      — Да, наш клад нас точно дожидается, — она упорно смотрела вперед на дорогу, боясь встретиться взглядом с Жениными взглядами, которые тот изредка бросал на нее, видимо, незаметно рассматривая.

     — Нет, здорово, что я тебя на дороге встретил. Еду на разведку —  и вдруг ты! В гости пригласишь или мы с тобой где-нибудь в кафе посидим? Помнишь шалаш на берегу? — и снова память заскользила, словно солнечный зайчик по стене, высвечивая прошедшее много лет назад.

      В шалаше непривычно тесно и душно. Локоть Николая упирается Саше в ребра. Тамара прижалась спиной к Женьке и сидит красная, распаренная. Наташе не хватило места в шалаше, и она сидит на песке у входа, отодвинув марлевый полог.

      — Ты чего нас так срочно собрал? — почему-то шепотом спрашивает Колька. И Саша вдруг решает — больше я в эти игры не играю и в шалаш больше не приду.

     — Жарко здесь, — вдруг глухо говорит Женька, — пошли к костру.
   
      Место костра аккуратно забросано землей. Уже две недели не собирались, не варили уху, — июльская жара.

      — То, что я сегодня узнал — тайна. Наш сосед Иван Иванович, такой столетний дед с бородой, помог моему отцу пилить в саду старые засохшие яблони. А когда сели обедать, он выпил за знакомство и брякнул: — У старого клуба есть колодец заброшенный…

      — Вода в нем соленая, и пацаны туда сдуру в прошлом году старый велосипед бросили, — вставил Колька, но девчонки на него зашикали: — Помолчи!

     — Наш старый клуб — бывшая старая церковь, — продолжил Женя, — ее построили давно, до революции. Она была деревянная. А самые большие кирпичные церкви были в Харьковке и Салтово, но после революции их взорвали и растащили на кирпичи. Нашу школу в райцентре тоже из того кирпича построили.

     — А колодец? — не выдержала Саша.

    — У нашей церкви кресты поснимали и сделали клуб, а в доме, где сейчас библиотека, жил священник. И дед клялся моему отцу, что давно, когда строили церковь, от дома батюшки до церкви был прорыт подземный ход.

     — Зачем ход? — не поняла Тамара.

     — Как зачем? А вдруг враги нападут? Или воры? Раз, собрал все сокровища, и через подземелье вынес незаметно, — Колька по привычке начал размахивать руками.

     — А дальше?

     — А дальше, — Женя сделал паузу, — в колодце спуск в подземный ход. И завтра утром мы лезем в колодец.

      Солнце почти закатилось, от реки потянуло прохладой, загудели комары.

     — Пошли купаться, — загорелый Николай с разбега с обрывчика нырнул в воду и появился где-то на середине Еруслана. За ним нырнул Женька. Девчонки зашли в воду по очереди, осторожно, начали нырять, зажав носы пальцами, потом поплыли неспешно, шумно выгребая по-собачьи.

      Саше очень хотелось сорвать сарафан и прыгнуть вслед за ребятами, но постеснялась выставиться перед всеми, забрела по колено, умылась.

      Вечер растворился в шуме и плеске, постепенно натягивая ночную прохладу и свежесть от воды на кустарники и деревья, на высокий обрывистый противоположный берег

      В селе вспыхнули уличные фонари, и на реке вдруг сделалось подозрительно сумрачно и жутко.

      — Все, хватит, пошли домой! — Саша, держась за ветку, ополоснула ступни, надела шлепки, хотя почти километр нужно было идти по тропинке среди кустов.

       Мальчишки, размахивая рубашками, босиком рванули наперегонки, чтобы согреться. Девчонки, боязливо оглядываясь на шорохи, поспешили за ребятами к селу.

       — Саша, — обернулся Женька, — иди сюда, что-то скажу, — они остановились, пропуская всех:

       — В колодец полезем в четыре часа, пока село спит. Девчонок не берем, ну, кроме тебя, конечно. Принеси веревки, какие есть дома, и еще нужен фонарь с закрытым стеклом.

       — У нас в погребе — «Летучая мышь». Принесу, — Саша покраснела, стояла, не поднимая глаз.

       — Давайте по-тихому, втроем, — жестко сказал Женя, — посмотрим, что к чему.

       Саша, боясь проспать, на цыпочках через каждые тридцать минут подкрадывалась к настенным часам, чиркала спичку, потом ложилась в постель, дрожа от озноба ожидания, предчувствий и еще чего-то нежданного, от которого в духоте комнаты вдруг замерзли ступни.

       Согревшись, уснула и проснулась от настойчивого стука в окно: «Господи, проспала!»

      — Опять на рыбалку? — заглянула в комнату проснувшаяся мама, — Одну не пущу! — но Сашин топот уже стих за дверью.

      Тучи затянули весь горизонт, на западе в стороне Волги небо резко озарялось сполохами грозы.

      Не выспавшиеся лица ребят белели в угрюмой тишине спящей улицы.

      — Первым в колодец полезу я, — Женя забрал веревки и фонарь. Голос звучал хрипло. — Коля меня сверху будет подстраховывать, а ты, Саша, если кто подойдет, будешь отвлекать. Скажешь — мяч футбольный нечаянно уронили.

       Они оттащили в сторону ржавый лист железа, шифер, закрывавшие остатки деревянного сруба. Сразу потянуло запахом несвежей застоявшейся воды

       Женя закрепил толстый канат, который Колька взял без спроса, вокруг корявого ствола огромного тополя, выросшего рядом, бросил конец в темное отверстие. Сняв куртку, обвязался для страховки вокруг пояса бельевой веревкой.

     — Ну, я пошел, — он опустил ноги в колодец, сидя, стал примерять расстояние между стенками шершавого потемневшего от времени сруба.

     — Саша. Посвети, — желтый круг от фонаря осветил толстые, источенные временем бревна сосны или лиственницы.

     — Костюм спортивный пропал, — вздохнул Коля, когда Женя, упираясь спиной и ногами, вися на канате, сделал первые шаги по стене, — ты смотри на бревна, там должна быть дверца или дыра. И в воду не свались!

     — Саша, опусти мне сюда фонарь пониже, — скомандовал Женя, и Саша начала торопливо опускать фонарь, кашляя, — все-таки надышалась керосинового чада.

     — Стоп! Придержи фонарь! — Женин голос звучал глухо, бесцветно. — Никакой дверцы и дыры тут нет, хотя хорошо виден водораздел — снизу черная, совершенно гнилая стенка. Я сейчас попробую повернуться и посмотрю, что за спиной.

    — Повернуться ему надо, а вдруг бревно на голову свалится? — заворчал Коля.

      Уже совсем рассвело. Вид парка был неприглядный. Низина посреди села заросла высокими кленами, тополями и зеленела, благодаря запасам весеннего половодья, когда по улицам сюда сбегали десятки ручьев.

      Колодец, вернее то, что от него осталось, стоял повыше, на отшибе, за зданием клуба. От сруба осталось венца два, не было навеса, ворота, хотя Саша помнила, что когда-то здесь висело на толстой кованой цепи ржавое ведро.

      — Я тут на какой-то балке стою, — донеслось снизу, — вода вся в тине, запах - молчу!

     — Женька, давай сворачиваться, а то застукают нас тут мужики…

     — Постой, — вдруг перебил Женя, — Саша, опусти фонарь пониже, а то он мне всю щеку сожжет. Ребята, тут вроде дверца! Прямоугольник из другого материала! Из доски! Топор нужен. Сейчас попробую ногой, — снизу раздались глухие удары.
   
      — Женя, осторожнее! — крикнула Саша в какую-то нереальную жуткую тьму. Когда прибежала к колодцу, в азарте первых минут было жарко, а тут напала противная икота и нервная дрожь. Саша несколько раз глубоко вздохнула, постаралась подольше задержать дыхание, но ничего не помогло.

     — Ты чего дрожишь? — Колька сплюнул. — Смотри, на Женьку фонарь не урони, а то придется его тушить.

      И, словно подслушав, старый фонарь вдруг закоптил черно-красным светом и потух.

     — Женька, вылезай! Уже коров гонят! — Колька несколько раз дернул веревку. Саша вытащила потухший фонарь. Они с Колей попытались потянуть канат вверх, но безрезультатно. Женька был неподъемно тяжелым.

     — Придется родственников звать, - сказал Колька. - Меня отец прибьет, что без спроса канат взял! Твой отец дома? — они оба стукнулись головами, когда одновременно заглянули в глубину.

     — Женя, попробуй по стенке ногами — как туда, теперь обратно!

     Они следили, как Женя, подтягиваясь, как в спортзале, медленно поднимался вверх.

     Вскоре он, отбросив канат, повис на срубе, охватив побелевшими пальцами шершавое бревно. Колька попытался схватить Женю за рукав, но только мешал ему. С большим напряжением, подтянувшись, Женя вылез из колодца.

     Он сел прямо на землю. Адидассовский спортивный костюм был весь в грязи, особенно на рукавах и спине, из кроссовок вылилась темная жижа.

     — Теперь с турника не слезу, — вдруг зло сказал Женя, — а ход в подземелье мы все-таки нашли. Здорово!

     — Ты как? — спросила Саша, наклонившись и заглядывая в глаза. И тут Женя схватил ее за плечи, притянул к себе, и она, потеряв равновесие, рухнула на его колени, прямо на грязные кроссовки, в его объятия. Женька, прижав Сашу к себе, крепко поцеловал ее в щеку.

     — Дурак! — она вырвалась из его рук и, схватив лампу с закопченным стеклом и привязанной веревкой, бросилась прочь от мальчишек. Веревка, подпрыгивая, как живая, побежала за Сашей.

      От неожиданного поцелуя, от непонятной обиды перехватило горло. Дрожь начала трясти все тело, словно хотела выбить какие-то другие слова.

      А день уже разгулялся. Люди спешили по своим делам. Солнце начинало жечь с привычной настойчивостью. В небе снова не было ни облачка, и только неторопливо расходился молочный след от реактивного самолета.


      (продолжение следует)

      Глава 4. http://proza.ru/2024/02/02/1294