Ев. от Екатии гл. 55, 2. Нorrores Inferis

                Стих 3. Actus creationis per visionem

       Странник медленно опустился на колени рядом с Лисенком. Все происходящее для него вдруг стало похоже на безумный уродливый сон. Мир вокруг снова выглядел нарисованным, но совсем не так, как его изображает пресловутая Люси. Теперь Явь словно соприкоснулась с сумрачной Навью и потеряла часть своих красок, но обрела изящество и красоту угольного штриха Микеланджело, – тяжелого, плотного, насыщенного и мясистого, но все же, прекрасного и неистребимо-реального, изыскано-скрупулезного, как у да Винчи. Даже небо, и то поддалось власти черного мела, – итальянский карандаш беспощадно очерчивал жизнь, оборачивал ее траурной лентой. Лишь кровь Марины на руках Странника оставалась сияюще-алой. Цвета, как и подробности, различимые при достаточном сосредоточении, возникали из огня и из дыма, что просачивались извне и отставляли след черной сажи на полотне мироздания, а уже из этих эфемерных клубов и возникали детали всего зримого сущего. Весь этот спектакль творения возникал из музыки сфер, ей же и подчиняясь, но хаотично по-своему.

       Марина на мгновение отключилась, обмякла в его руках, но потом вновь ожила, словно где-то внутри нее неожиданно открылся и забил родником новый источник жизненных сил. Взгляд ее изменился, стал более злым и колючим.
       — Послушай, Странник, гони это наваждение прочь, – прошептал она, чуть слышно. – Ты можешь меня спасти. Возьми иголку, заштопай рану, а после... Позови Айрин. Она придет. Действуй, бродяга. Зови маленькую русалку, я знаю, что она вкусила крови твоей...
       Странник встал, чувствуя подступившую тошноту, и поспешил отвернуться. Стало дурно ему вовсе не от страшной раны Марины, а от того, что она говорила об Айрин из его снов. Простая девушка этого знать попросту не могла. Сразу же вслед за этим он во всех мельчайших подробностях вспомнил и даже прочувствовал все то, что с ним приключилось, когда он повстречался с русалкой, и та утащила его на дно. Тонуть ему тогда совсем не понравилось, но где-то на подсознательном уровне он понимал, что иначе до Айрин ему не достучаться.

       — У меня есть опиум, сейчас принесу, – вспомнил дурень о лаудануме.
       — Нет... Не нужно. Ты ведь уже понял, что я не человек, – Лисенок попытался улыбнуться, что вышло у него весьма жутковато. – От опиума я засияю так, что привлеку всех мерзких монстров в округе. Лучше налей нам немного.

       Странник быстро сбегал за фляжкой, налил, помог выпить Лисенку, а после начал готовиться к операции. Взглянув на дрожащие руки, плеснул и себе приличную дозу. Спирт и трубка помогли ему обрести ясность ума и снова стать твердым, уверенным в себе человеком. Сомнения покинули парня, как листья, уносимые ветром с осенних деревьев, сделав картину происходящего до неприличия четкой и ясной.
       Смочив тем же самым полезным ядом нить и иглу, протерев им же руки и рваные края страшной раны, он, старательно и кропотливо принялся за работу. Лисенок даже не пикнул, но слезы текли по его щекам тонкими ручейками, а зрачки от боли расширились так, что заполнили собою глаза, делая их демонически-черными. Спустя полчаса, бережно и аккуратно зашив ужасную рану и сполоснув руки, Странник снова позволил себе выпить спирта и закурить.


                Стих 4. Filia Samael. А morte in vitam

       — Получилось даже красиво, – сказал он, гордо любуясь своею работой.
       — Да, ты молодец, – чуть слышно сказала Марина, – Неси меня в воду, я уже почти... отошла.
       Она содрогнулась в агонии и умерла, – сомнений в этом быть не могло. Тело ее стало столь же безжизненным, как и лежащие неподалеку, обглоданные Марсиком кости оленя. Далее дурень уже не вполне отдавал себе отчет в том, что же он собственно делает. Стиснув зубы, он достал нож, надрезал себе запястье и набрал полный рот крови, а потом взял на руки девушку и пошел с ней к реке. Возле берега в яме было достаточно глубоко, – ледяная вода парализовала тело бедняги и скрыла его с головой.
       Испуг, неотличимый от холода-вздоха. Отрицание. Отчаяние. Сопротивление. Жестокий всепоглощающий ужас в груди, – вот, что испытывает тонущий человек. Страх в эти мгновения управляет всем его существом, и нужна огромная сила воли, чтобы суметь ему противостоять. Несмотря на то, что все мышцы Странника были скованы холодом, он чувствовал, что еще в силах спасти себя – бросить мертвое тело и всплыть на поверхность, – ведь до берега буквально рукой подать. Мысленно он уже выполз на гальку. Все его существо стремилось к жизни, все инстинкты кричали: «Всплывай!», но дух победил. А когда речная вода, смешавшись с кровью, начала просачиваться в его легкие, время остановилось.

       — И все-таки, я не ошиблась в тебе, милый Уокер, – раздался хрустальный голос русалки. – Ты смог использовать магию, о которой даже не знал.
       Айрин стояла на берегу, обнаженная, и заплетала косу, а Странник смотрел на нее несколько удивленно, по-прежнему находясь по шею в ручье с мертвой девушкой на руках. Вокруг них кишела сумасшедшая стая мелких рыбешек, над головой пронзительно кричали огромные чайки, пахло штормом и морем.
       Выглядела дочь Атрагарте более чем привлекательно, и молодой парень буквально пожирал глазами ее прекрасное тело, несмотря на то, что был практически при смерти. Почувствовав это, русалка взглянула на Странника строго, прикрыв груди руками.
       — Извини, я не хотел, – пробормотал он и, нехотя, отвернулся.
       — Да ладно, смотри, не смущайся. Только не таким пристальным и пугающим взглядом, – рассмеялась русалка.
       Странник повернулся в тот миг, когда Айрин вошла по колено в Печору, и зеленые водоросли, поднявшись со дна, обвивали её стройный стан, сплетаясь в облегающее красивое платье с каким-то диковинным змеиным узором. Наряд русалке был очень к лицу и гармонично сочетался с её зелеными волосами, о чем Странник ей незамедлительно сообщил.
       — Спасибо, – ответила просто русалка. – Неси лису скорее к огню. В холодной воде сердце остановилось почти и у тебя тоже, поэтому, – поторопись.

       C трудом передвигая негнущиеся закоченевшие ноги, Странник выбрался из реки и отнес Марину к догорающему костру. Скормив пламени все приготовленные сухие дрова, он нахмурил брови от боли, – холод отпускал его тело нехотя, пытая на прощание посмевшего перечить ему человека.
       Айрин надкусила острым белым клыком собственную губу и поцеловала ошалевшего парня. Тело его пронзил приступ такой неистовой боли, что он чуть было не отключился. Вскоре сердце счастливца забилось как бешеное, и он издал тихий стон.
       — Ничего, отпустит, – сказала русалка. – Начинай растирать лису спиртом. Прежде чем она оживет, я хочу сказать тебе пару слов.
       — Ты её оживишь?
       — Помолчи. Я свою работу окончила, – море залечило рану Лисенка, – но воскресить здесь её сможешь лишь ты. Вспомни старые сказки.
       — Она проснется от поцелуя или искусственного дыхания? – Странник недоверчиво покосился на Айрин, не без удовольствия растирая прохладное тело Марины своим драгоценным продуктом, но содрогался, когда касался шрама ладонью.
       — Для вас, людей, нет ничего святого, похоже, – нахмурила брови русалка. – Спящую красавицу оживил вовсе не поцелуй. Не понимаю, зачем кому-то понадобилось перевирать эту историю?
       — Я тоже, – неоднозначно произнес Странник и отхлебнул из пустеющей флажки глоток чистого спирта. К его удивлению тот прокатился по горлу теплой волной и тут же начал нежно его согревать, не вызывая никаких неприятных последствий.
       — Выпей еще. Сегодня ты не будешь больше пьянеть, но сила тебе вскоре понадобится, – сказала Айрин и присела неподалеку. – Лисенок станет твоим проводником, но верить ему до конца ты не можешь. Его тебе послала Артемис, преследуя лишь свои интересы, а теперь и Лейлах смущает этого демона сладкими обещаниями. Однако... Он себе на уме, – иначе меня бы тут не было.
       — У меня такое чувство, – ответил Странник, делая новый глоток, – что Лилит просчитала нас всех.
       — Она хитра, несомненно, – ответила Айрин. Произносимые ею фразы звучали коротко и отрывисто. – Но спала когда-то с моим отцом. Поэтому я могу прочесть ее планы. Для тебя все это сложно, а для нас – повседневность. Но ты сам и не пытайся загадывать или просчитывать что-то. Иди как идешь. Не отпускай Йоргана, что бы тебе ни говорили. Сожги череп на острове Мадлапэ, чтобы выпустить дух шамана, но до этого вырежи из него амулет, чтоб он не смог тебе навредить. На Мадлапэ тебя ждут четыре бандита. Убей их, сверши ритуал. Пролей их грешную кровь, а тела скорми рыбам. Расчлени и брось их в озеро щукам. Принеси мне эту жертву, и я смогу дальше тебе помогать. Поменяй лодку и беспрепятственно двигайся дальше. Если ты все сделаешь правильно, то обретешь большую независимость в этой игре. А теперь мне пора. Проводи меня до реки, а потом возвращайся.

       — Свихнуться можно, – пробормотал Странник. – К чему все это? И почему ты мне помогаешь? Впрочем, выбор у меня небольшой, а отступать как-то глупо.
       — У нас карты схожи. Ты все поймешь. Не трусь. Дотронься теперь до моей косы, а после ступай, – ответила русалка, задержавшись лишь на мгновенье, и вошла в холодную воду. То, что секунду назад было прекрасным платьем, плыло теперь по реке клочком тины и водорослей.


       — Все это несколько странно, – сказал Странник, вернувшись, Марине, – но, похоже, что мне придется совершить с тобой нечто, предусмотренное статьей уголовного кодекса. И это, если признаться, меня почему-то очень волнует.
       — Думаю, что тебя это не просто волнует, ты возбужден, – раздался голос из леса. Из-за куста вышел Бес, в руках он держал охапку полыни, которую тут же бросил в костер.
       — Это еще зачем, дядя Беза?
       — Чтоб твоя ведьма не видела. Да и вокруг зрителей тоже немало собралось, – ответил карлик.
       — А ты сам, что, присутствовать будешь?
       — Лучше спасибо скажи. В былые времена я с твоими предками не раз хороводы водил.
       — Ты еще вспомни, как у тамплиеров на собраниях выступал.
       — Было дело. Пожурили потом их за это. Но тебя-то никто не осудит.
       — Судят, судят и ныне. Приговорят к принудительному лечению и заколют до состояния овоща.
       — Что ж в веселье-то плохого? Никак в толк не возьму, – проворчал Бес.
       — Веселье и правителям любо. Но они хотят контролировать все. Боги ревнивы.
       — Нет их тут. Мы втроем только. Раз не хочешь лисою делиться, то я рядом у костра посижу да на гуслях сыграю.
       — Эх. Играй тогда Баха. «Sicilliano» умеешь? Можешь нимфу с флейтой позвать себе, чтоб не скучать.
       — Да ты сам затейник тот еще, как я погляжу, – сказал весело карлик. – Тебя дивы-древесницы раз уж влекли, да ты испугался. Позову одну вилочку*. Да и других тебе не чураться давно пора. Теплокровная сглазила.
       — Думаю, что я понял тебя. Понял, о ком ты...


                Стих 5. Нorrores Inferis

       Зелье было готово, дом заперт, все меры приняты. Укол мышечного релаксанта, капельница с набором необходимых организму веществ, выставлена на минимум. Алина приняла удобную позу и сделала три глотка ужасного на вкус зелья.
       Аромат цветов. Море запахов, тревожащих самые потаенные глубины сознания. Водопад возвышенных мыслеобразов, будоражащих нескончаемый океан прекрасных призрачных чувств. Переплетение чудных изысканных ароматов, способное свести с ума, изменить, подчинить своей воле. Запахи ощущаются кожей, текут по жилам нотной строкой невероятно красивых хрустальных мелодий, вспыхивают в мозгу всеми мыслимыми и невообразимыми радужными цветами, яркой палитрой сочных насыщенных брызг.
       Непокорные логике, непостижимые разуму, иллюзорные, просто немыслимые в своей яростной красоте, магнетические жгучие волны, опровергающие все представления об их возможно-видимом спектре. Нежные оттенки безымянных бутонов трепетных пастельных тонов, бархатные страстные бордовые хризантемы, источающие флюиды неги и вожделения. Алые розы, словно жаждущие напиться темной горячей крови прямо из пронзенных своими шипами, пульсирующих желанием вен, скромные дурманящие фиалки, наглые амариллисы, пошлые бесстыжие каракалы, фиолетовые вульгарные орхидеи, экзотические вриезии, странные геликонии, напряженные огромные аморфофаллусы, бессовестно умоляющие о женской трепетной ласке. Сотни, тысячи, миллионы цветов самых удивительных форм и расцветок – неземные создания какого-то совершенно безумного бога.

       Цветы и яркие бабочки покрывали драгоценным ковром все деревья и клумбы, свисали с каменных стен сплошными гирляндами света, порхали под высоким бриллиантовым куполом, создавая изумрудно-рубиновую, калейдоскопическую игру ярких солнечных зайчиков, лукавых отражений и эфемерных теней. Воздух наполняла тягучая теплая нежность, сладкое ласковое сумасшествие с терпким привкусом гранатовой горечи дьявольского каберне... и откровенный восторг. Даже время текло здесь иначе – свободно и вдохновенно, в ритме лишь невесомых мелодий, не подчиняясь ни гравитации, ни заданному господом ритму.

       — Подойди, дитя. Я уверена, что ты сможешь пройти по этой дорожке, – раздался в искрящемся алмазной пыльцой воздухе голос, похожий на перезвон серебряных колокольчиков.
       — Кто вы? – спросила Алина, делая первый свой шаг.
       — Ты уже поняла, кто я такая, – ответил волшебный голос.

       Алина прошла весь путь по дорожке из похожих своими узорами на планеты плоских камней, едва не лишившись чувств. Запахи цветов словно проверяли ее на прочность, пытаясь разорвать сознание на куски. Каждый шаг давался девушке ценою неимоверных усилий. Было трудно, невозможно, но она шла. Казалось, прошла целая жизнь, отраженная в веренице нескончаемых снов и видений, встреч, расставаний, головоломок, новых жизней, смертей... И вот, – уже не было никаких сил больше дышать, как внезапно пелена перед глазами рассеялась, а наваждение сменилось свежестью и прохладой, исходящей от маленького пруда с фонтанчиками, огражденным малахитовой балюстрадой, на которой сидела девушка лет двадцати и кидала какие-то семена диковинным тропическим рыбкам.
       — Здравствуйте, Ваше Величество, – немного робко сказала Алина. – Я в Преисподней?
       — Тсс, – сказала Лилит, прижав пальчик к пухлым чувственным губкам. – Я знаю, что это почти неприлично, сидеть вот так, задрав юбку, но это у нас с Лейлой в крови. Три дочери – все они разные, злые. Но я их люблю. А ты молодчинка, – прошла по дорожке и даже не грохнулась в обморок. Отчасти, это защита Гекаты, но и она только усилила то, что в тебе уже было. Как тебе тут?
       — Тут чудесно.
       — Вот именно! Тут замечательно. Пойдем. Успеешь еще по делам. Развеем скуку. Жрица Гекаты – желанная гостья, и не чета придворным хитромудротрахнутым демоницам, которые от решений интриг утратили почти все способности чувствовать что нибудь, кроме рационального страха. Тебе приятно мое общество? – прищурилась королева.
       — Еще как приятно, – ответила Алина и почему-то зарделась.
       — Ааааа, я тебя уже обожаю, – рассмеялась Лилит, спрыгнула с малахитового ограждения и, ухватив девушку за руку, повела ее за собой, рассказывая о своих планах на вечер.

       Алина слушала Королеву Преисподней с полуоткрытым ртом и мысленно повторяла одну фразу: «Это не может быть правдой, – я скоро проснусь».

                ***WW***


*Actus creationis per visionem – акт созидания через видение.

*Filia Samael. А morte in vitam – дочь Самаэля. Из смерти в жизнь. («Qui verbum meum audit, et credit ei qui misit me, habet vitam aeternam et in judicium non venit; sed transit a morte in vitam». Ev. seс. Ioannem. 5:24).

Иллюстрация, – Дымчатые картины Стивена Спазука; Русалка – Наталья Цацурина. Спасибо за фото, Наташа)

*В таро русалок Айрин, покинувшая родную стихию, соответствует Шуту, то бишь Страннику.

*Славянский термин 'вила' происходит от слова 'viliti', что означает одержимость, безумие. В греческой мифологии дриады изображаются нимфами, богинями или полубогинями. В славянской мифологии их аналогом являются вилы. Вила, дива, самовила или самодива – это славянская «фея», – сверхъестественная, прекрасная девушка. Путают порою с русалками, но тут уже тонкости.

*Нынешняя Статья №244. Надругательство над телами умерших и местами их захоронения. Наказываются штрафом в размере до сорока тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до трех месяцев, либо обязательными работами на срок от ста двадцати до ста восьмидесяти часов, либо исправительными работами на срок до одного года, либо арестом на срок до трех месяцев. В общем, если есть деньги, то спи с трупами сколько влезет.

*Нorrores Inferis – ужасы Преисподней.

Следующий стих - http://proza.ru/2024/04/09/202

Предыдущий - http://proza.ru/2024/03/26/1520

Начало сериала - http://proza.ru/2024/01/06/822

Сиквел - http://proza.ru/2023/02/03/1819

Начало сезона - http://proza.ru/2023/11/25/456