Про чердак, сундук и папку Детство

Моя голова - дом. В нём живут, суетятся, гомонят, вяло текут, радуются, грустят, иногда - путаются, мои каждодневные мысли. 

Есть в доме подпол. Там спрятано то, о чем думать не хочется.  Но, всё же, иногда, нехотя приходится спускаться туда по лесенке-гнилушке.

То ли дело чердак! Воздух в нём, припылённый сенной трухой, горячий от раскаленной крыши. Сквозь дырочки в железе, оставленные выпавшими гвоздями, в его пространство тонкими иглами проникает солнечный свет. Мелкие пылинки пляшут в этих лучиках свои замысловатые танцы под неслышимую мелодию.
В дальнем углу чердака массивный сундук. Я не закрываю его на замок - всё равно никто, кроме меня, его открыть не сможет. Откидываю тяжёлую пыльную крышку: коробочки, лоскутки, бусинки, тетрадки. Папки.

Самая тоненькая - «Я просила у родителей»: в четырнадцать лет - красные сапоги (высокие, со шнуровкой, на шестигранном каблуке - «нет, мала ещё») и в девятнадцать — сабо (из нежной бархатистой кожи цвета какао - ура, да! Хотя были маловаты).
Есть папка потолще - «Учёба». Пять школ. Академия. Потом всякие курсы, дополнительное образование.
В папке «Детство», завязанной на бантик, множество листиков с пометками: крайний юг, север, город, деревня…

В первый класс я пошла в деревенскую школу. Родители на год оставили меня у бабушки с дедом, уехали на север.
Так надо было.
В страшном сне сейчас такое бы не привиделось - оставить маленькую девочку без родительской ласки, помощи и поддержки. Да, у любящих бабушки и дедушки. Да, уже умеющую хорошо читать и кое-как писать. Но, оставить…

Я не помню как мы прощались и как они уезжали. Что я переживала, понимала. Была ли утешена чем-нибудь.
Стёрто.
Этих листков нет в папке «Детство».

Зато там есть моя бабушка-хлопотунья. Дед - худощавый, с бицепсами размером с бильярдный шар (от многолетнего, смолоду, таскания мешков с мукой на пекарне) и круглыми очками на горбатом носу. Ещё - школа на пригорке, в бывшей барской усадьбе. Старый колодец в тени высоченных деревьев. Речка с сажелкой.

Котёнок и фантик, привязанный на нитку - моя единственная, кроме красно-синего мячика, игрушка.

Парное молоко, пироги с сушёными грушами и смородиновым вареньем, прокрученными в мясорубке. Горячий хлеб из сельской пекарни. Тот, с умопомрачительной хрустящей корочкой, вприхлёбку с молоком или сладким лимонадом, называвшимся «ситро».

Поездки на лошади - дед в то время уже работал в сельпо, развозил по магазинам продукты и хлеб. И я с ним. Иногда дед разрешал мне править лошадью. Тогда, подражая ему, я громко чмокала губами, дергала вожжи и грубовато покрикивала: «Но, пошла!».

Тёплые валенки с печки, бабушкин полушалок поверх шапки. Низкое чёрное морозное небо, унизанное звёздами и скрип снега под ногами. «Скрип, скрип» - мы с ба идём на другой конец деревни «на телевизор» к Глуховым. Там - чёрно-белое фигурное катание. Я сижу на стуле в центре глуховской «залы», заворожённо смотрю на экран, зевая «в себя», чтобы бабушка не заметила и не засобиралась домой. Сама она, устав, тихо дремлет на табуреточке. Огромная луна. «Скрип, скрип». 
Пухлая перина на высокой кровати. Запах растапливаемой поутру печки и жареной картошки.

Снежная горка, санки, скрюченные красные руки - варежки потерялись в снегу. Дедово сиплое: «Три руки-то об мою голову, грей!».

Жар, метание по подушке в кори и шёпот бабушкиных молитв.

Ещё помню мытьё в тазу, рядом с горячо натопленной печкой. Жёлтое пятно керосиновой лампы на столе. В её колеблющемся свете дед пытается прочесть оторванный лист календаря. А я с намыленной бабушкиными руками головой, отфыркиваясь от пены, пою: «Мы шли под грохот канонады/ Мы смерти смотрели в лицо/... Средь нас был юный барабанщик/ В атаках он шёл впереди/ С весёлым другом барабаном/ С огнем большевистским в груди…».
Там всё плохо заканчивается, но я дрожащим голосом допеваю до конца. Чистую, в белом платочке, бабушка укладывает меня спать. Сама садится немного поработать в ночи: прядет шерсть на веретено. Оно волшебным образом крутится у неё в руке, завивая ровную нить. Бабушка тихонько поёт: «В низенькой светёлке/Огонёк горит/Молодая пряха/У окна сидит». Глаза мои слипаются, огонёк лампы постепенно размывается и гаснет. 

В школе читать по слогам мне не интересно, писать в прописях - скучно. Кое-как сляпав домашнее задание, сажусь рисовать, слушать радио. Или читать.
«Красные дьяволята» - увлекательная приключенческая книжка о Гражданской войне, прочитанная мною не раз. Когда в школе отключали свет, я пересказывала её страницы по памяти. Первая «героическая» книга в моей жизни. 

Однажды утром вдруг случился огромный арбуз - это вернулись родители.
Наверное были объятия и поцелуи.
Не помню.
Стёрто. 

Складываю в сундук свои сокровища. На сегодня хватит.

По старенькой скрипучей лестнице возвращаюсь в дом. Туда, где живут, суетятся, гомонят, вяло текут, радуются, грустят, иногда - путаются, мои каждодневные мысли.