Консеквенция

                Консеквенция
              (Последствие, итог)

       Никто не знал, даже не догадывался, какие малоприятные болезненные переживания преследовали моего приятеля в молодости. А я знал. Мы часами болтали и о сокровенном, и о разной лабуде, в общем, о чем угодно, потому что придумали такую форму, такую тайную организацию. В ней признаваться в чем-то непристойном, личном и даже интимном было легко. Она имела звучное, на английский манер название – "Дискусклаб". Почему клуб, если в нем состояло всего два человека, не знаю. Может потому, что обсуждаемые темы баламутили не только нас, и он со временем имел предпосылки расшириться? Скорее всего. Ну, вообразите себе наших сверстников в возрасте пятнадцати-семнадцати лет, не интересующихся ни футболом, ни тачками, ни девичьей сексуальностью, да просто округлостями женского тела! Или, хотя бы тем, чем, аккурат в период нашего бурного взросления, занимался в «оральном» кабинете Клинтон с Левински… Такого представить невозможно!

       Но дело не во всей этой порнографии. Федя был помешан на другом.
 
       Чтобы представить его противоречивую, постоянно сомневающуюся, я бы сказал, акаталептическую натуру, важно вспомнить о переживаниях, ранках, а то и порезах души моего дружка.

       Во-первых, Федор не любил свое имя, от которого, по его выражению, веяло селом. Плюс, как он полагал, у тех, кто его слышал или произносил, невольно в мозгу возникала ассоциация с бабьим именем Фекла. Во-вторых, ненавидел свое лицо. Его раздражал неподернутый щетиной округло-юношеский овал фейса. Он страшно хотел заматереть, стать похожим на настоящего мужика типа Жана Маре. Кстати, нет. Это выражение – «настоящий мужик» – его бесило, почти как имя. Бесило еще больше, когда прокуренная блондинка, ведущая дешевого телешоу, называла женщин женщинами, а мужчин исключительно мужиками. При этом, стерва, умела использовать в своей речи модный контент и претендовала на интеллигентность.
 
       Мой приятель желал стать настоящим мужчиной. Он брал в руки ножницы, садился перед зеркалом и неострой их поверхностью выдавливал себе на подбородке такую же ямочку, какая украшала подбородок французского графа Монте-Кристо. И заниматься он этим продолжал даже тогда, когда к нам стали просачиваться сведения, что Жан Маре не совсем тот, кем выглядит: оказывается, сущность и внешность не всегда сочетаемы.

       Но этого идиотского занятия Феде было мало. Он подолгу гримасничал, сжимал складки и еле заметные морщинки на лице так, чтобы они превращались в глубокие отметины физических испытаний и житейского опыта.

       Образ битого судьбой человека из него получался медленно, хотя от навязчивой идеи упертому барану отказаться сложно. Эксперименты со своей внешностью приятель решил дополнить испытаниями силы характера. Начал с соседской собаки. Пытался приручить эту бешеную злючку. Я заслуженно называл его укротителем, но предупреждал, что с такими занятиями можно запросто остаться инвалидом. Только вот от Феди мои предостережения отлетали, как от стены горох.
 
       С куском колбасы сделать четвероногого монстра более уступчивым у него получилось. Потом получалось еще и еще раз. Несмотря на это, во время публичной демонстрации результатов кинологической практики перед подстрекателями из числа нашей местной шпаны собачища его исцарапала и покусала. Шрамы остались и на лице. Ну, как говорится, за что боролись…

       В том же романтическом возрасте Федор не на шутку увлекся боксом. Даже когда один из полутяжеловесов свернул неоперившемуся спортсмену нос, тренировки не оставил. Он забросил занятия только через полгода, когда нос свернули вторично. Увы, боксером надо родиться! Видимо, сама природа упорствовала: никак не находили места в голове, не запоминались, по сути, добродушному, миролюбивому парню как подлые агрессивно-жестокие, так и хитрые увертливо-изворотливые приемчики.

       Наконец, мой друг нашел для себя более безобидное, но не менее геморройное хобби. Федя каждый вечер выбегал нарезать круги в городском парке. И вот как-то раз на центральной аллее он увидел одну мечтательную дамочку, из тех, кто солнышку привык улыбаться и каждому пню, как брату родному, радоваться. Она задумчиво шла ему навстречу и шла – залюбуешься! Неожиданно из-за поворота выскочил на двух колесах какой-то баклан хренов и, проносясь мимо, подцепил ее рулем под локоть, явно намеренно. Та вскрикнула, развернулась на сто восемьдесят градусов и грохнулась на асфальт. Все произошло настолько быстро, что Федя и глазом не успел моргнуть. Может, как раз благодаря немигающему взгляду на лице, начавшем не по-юношески заветриваться, он и успел зафиксировать в своем мозгу рожу того отмороженного наездника. Жаль, что догнать его было невозможно. К тому же, сбитая девушка нуждалась в помощи.

       Эта история с переломом руки, неотложкой, госпитализацией, тревожным разговором по телефону, трогательным визитом спасителя к пострадавшей на следующий день в больницу, эмоциональным, но, увы, бесполезным заявлением в полицию, сто процентов, тянула на стремительный любовный роман. Но вспомнил я о ней по другой причине.

       Как-то через несколько лет, Федя возвращался с работы домой. Честно, выпить он не любитель, не колдырь. Но в тот день – день его рождения – по традиции пришлось проставиться, ободрять поздравляющих, поддерживать тостующих... Ноги после вечеринки слушаться, увы, не хотели. Понадобился извозчик. Таксист, узрев, что клиент пьян, решил, как следует, навариться. По дороге он подсадил троих кренделей, один из которых устроился на переднем сиденье, а двое развалились на заднем, рядом с дремлющим Федором.

       Однако попутчикам спать не хотелось. Оживленно гогоча и перебивая друг друга, они вспоминали ночной поход в женское общежитие.
 
       Не знаю, встречались ли вам полудурки, пытающиеся, например, во время разговора с приятелями как бы подключить к нему постороннего человека. И по этой причине они постоянно тычут ему локтем в бок. При этом, поминутно спрашивают, тараща глаза: «Видал?» или, что еще противнее, «Слышь, ты?». Сидящий в машине рядом с моим приятелем попутчик, давясь от приступов хохота, вел себя именно так.

       Ясный перец, Федору это не нравилось. Сначала он пару раз демонстративно отдернул руку и отодвинулся от бесцеремонного пассажира. Потом смерил наглеца пренебрежительным взглядом. И в тот момент понял, что это плоское, словно выбеленное лицо перед ним где-то уже мелькало!

       Широко расставленные, спрятанные в складках бледной кожи глаза, выпуклые губы, как ноздри и губы у морской лисицы – колючего ската… Да, такие рожи застревают в голове надолго! Внешность рассказчика внушала омерзение. К тому же, от выродка, черт знает почему, отвратительно перло тухлой рыбой!

       И вдруг, словно это было вчера, дружок мой вспомнил липовую аллею в городском парке, девушку, идущую ему навстречу, и нестандартное рыло, приближающееся к ней сзади. Сомневаться не приходилось: перед ним сидел тот самый охамевший велосипедист.

       Именно тогда Федора и укусила муха, от которой случается много неприятностей.
 
       Начал он, я бы сказал, еще деликатно, издалека, примерно так:

       – Можно не дышать на меня селедкой?

       Интеллигентище!

       Ублюдок же отпустил вожжи сразу:

       – Ты посмотри, какой нюхач в одном ряду с нами обозначился! Похоже, ему ехать не нравится!

       С этого момента и понеслось.

       – Я нюхач, а вот ты, урод, нюх потерял! Жалко, что я тебя не догнал тогда в парке!

       – Что ты несешь? В каком парке?

       – Когда ты девчонку на своем велосипеде сшиб! Специально!

       Ублюдок притих, перемалывая услышанное. Видимо, он не мог вспомнить то ничтожное для него происшествие или таких происшествий было слишком много. Наконец, ломать голову ему надоело.

       – Мы знакомы?
 
       – Я с тобой по канавам не валялся! – снова ощетинился Федя и откинулся на спинку сиденья, демонстративно отворачиваясь к окну. Сон с него давно как рукой сняло, но похмелье в организме сидело прочно.

       – А ты, пАря, однако, дерзкий, всё оскорбить да обидеть норовишь. Ну, хорошо, хорошо, не валялся. Тогда, получается, ты следишь, где я и под кого клинья подбиваю? Я с той пипеткой познакомиться хотел, а ты помешал! Может, мне по носу тебе за это щелкнуть?

       В салоне раздался одобрительный смешок.

       – Надо мне за тобой следить! Все на глазах было! Ты ей руку сломал!

       – Ах, какая жалость! – наигранно-сожалеющим тоном прогнусавил попутчик.

       – Подонок!

       Оба замолчали. Корешки попутчика тоже как в рот воды набрали. Водитель, естественно, не вмешивался. В общем, все слушали, как изношенные поршня у тачки работают…

       Темнело быстро. Мимо пролетали какие-то ветхие заборы, заброшенные строения и пустыри.

       – Тормозни-ка, браток! – послышался знакомый уже, но дружелюбный, даже мягкий голос. – Отлить хочу!

       Машина остановилась у зарослей ивняка. В голове Федора мелькнула мысль, что проветриться придется и ему, так как дверь с противоположной стороны в стареньком «Сандерике» не открывалась, заклинила, по причине чего водитель уже извинялся. С одной стороны, глотнуть свежего воздуха не мешало: в салоне стоял стойкий запах тухлятины. С другой, оказаться на безлюдной улице пьяным один на один со своим попутчиком, явно задумавшим что-то недоброе, хотелось не очень. Им овладело дурное предчувствие. Хотя, куда деваться? Пришлось выходить.

       Не успел Федя, ступив на землю, разогнуть поясницу, расправить плечи, как его оглушил сильнейший удар из-за спины в правое ухо. Удержаться на ногах получилось с трудом. Чудом удалось отбиться и от следующего наскока.
 
       Понятное дело, голову моему приятелю норовил подрихтовать колючий скат. Местечко для мордобоя было самое подходящее. Вокруг – ни души, лишь машины с немигающими фарами иногда проносились мимо. А ублюдок, переминаясь с ноги на ногу, все наступал, сопел и «гыкал», имитируя резкие удары в грудь или живот. Но между пугающими ударами левой, он наносил неожиданно сильные удары правой прямо в лицо. В сочетании с внушительным весом «морского чудовища» эта тактика приносила чувствительный результат.

       Приятель, быстро теряющий силы, конечно, пытался на ходу вспомнить, как много лет назад на занятиях в секции его учили боксировать. Но восстановить в памяти удалось только, ч е м у учили. Использовать же какой-либо прием на практике не хватало навыка. К тому же, поединок на ринге сильно отличался от уличной драки. А, самое главное, Федя был пьян и уверенности в своих силах, увы, не чувствовал. Стиснув зубы, он старался собраться и устоять на ногах. Но после нескольких пропущенных ударов оказался на четвереньках и о сопротивлении уже не помышлял. Колючий скат молотил кулаками без остановки. В конце концов, в ход пошли и ноги.

       Втянув голову в плечи, Федя пытался то правой, то левой рукой прикрыть от разящих ударов свои глаза, нос и челюсть. Однако такая защита не спасала. Тогда он упал на живот и уткнулся лицом в землю. А колючий скат все никак не мог уняться. Он бил противника ногами до тех пор, пока тот не потерял сознание.

       Придя в себя, Федя, лежащий возле придорожной канавы, услышал сначала журчание ручья, потом шум проносящихся мимо автомобилей и даже, когда они не гудели рядом, щебетание птиц. Получалось, что голова его еще соображала.

       Заявление в полицию на этот раз решил не писать. Все это сплошные нервы, а будет ли толк - неизвестно.

       С тех пор услужливая память моего отутюженного друга много раз вынимала из своего хранилища самые унизительные эпизоды жестокого избиения, доводя рассудок до кипения. Федор негодовал, что тем злополучным вечером был пьян, приходил в бешенство от мысли о безнаказанности отморозка. Когда он вспоминал опухшее лицо, похожее на грязную лепешку, волосы, липкие от крови, порванную в лоскуты рубашку, ему становилось бесконечно жаль себя. Тело начинала бить крупная дрожь, кулаки непроизвольно сжимались, и грудь буквально разрывалась от приступов ярости.

       С другой стороны, Федя отчетливо помнил и внушительные габариты, и напористость, и силу удара своего обидчика. Такой хоть из пьяного, хоть из трезвого сделает отбивную. И, тем не менее, о встрече со своим ненавистным врагом, возмездии не мечтать он не мог. Со временем идея поквитаться с ним стала для него чем-то вроде обязательного «пунктика». Этому навязчивому бзику в наших разговорах уделялось внимания даже больше, чем рыбалке или женщинам. Несмотря на чрезвычайную опасность, а, по сути, невозможность задуманного акта отмщения, он искренно верил в осуществление своего плана и с мальчишеской пылкостью делился со мной его бесконечно длинным садистским содержанием.

       Как-то раз забежав перекусить в кафе, возле линии раздачи Федя неожиданно наткнулся на приметную рожу. Представился случай расправиться с подлецом!

       Сердцем овладела ярость, она подталкивала моего приятеля немедленно отставить поднос и броситься в рукопашную, но рассудок диктовал совсем другой порядок действий. Он рекомендовал успокоиться, расплатиться за обед, разгрузить поднос на столик в дальнем углу зала, вооружиться ножом и только тогда…

       Рассудок одержал верх, но, когда дело дошло до холодного оружия, Федор вдруг с ужасом представил, как от сильного удара из груди подонка брызнет кровь, как в зале раздастся ушераздирающий крик и как мертвое тело свалится со стула на пол. При этом, наказанный отморозок вряд ли что успеет понять, а сам он будет стоять, точно вкопанный, осознавая, что убил! Закончится все отделом полиции, судом и тюрьмой. За бифштексом, испытывая одновременно непреодолимый страх совершить преступление и отвращение к самому себе из-за трусости его совершить, рассудительный мститель пришел именно к такому заключению. И правильно сделал: кафешка не самое подходящее место для кровавой резни! К тому же, если бы Федя все-таки отважился ткнуть обидчика тупым общепитовским ножом, тот, в лучшем случае, отделался легким испугом. А в худшем – врезал бы снова несостоявшемуся убийце по первое число.

       Городок наш далеко не миллионник. И Федору посчастливилось встретить колючего ската еще раз на автобусной остановке, неподалеку от дома, где, собственно, давным-давно в одну бессонную ночь по причине невыносимой боли из-за той злополучной драки и родилась идея свести счеты с мордоворотом.
 
       На своей улице, как говорится, и собака – тигр. Друг мой снова, как тогда в кафе, почувствовал в мышцах нетерпеливое напряжение и прилив сил. Вокруг не было ни души. Лишь беззаботный ветерок гнал по дороге обрывок газеты, усиливая унылое впечатление от полуденного безлюдья. У остановки красовались горы обломков асфальта: кто-то вместо него устилал тротуар керамогранитом.

       Словно повинуясь магнитному притяжению, Федор решительно шел прямо на врага. Тот бросил на него беглый взгляд, явно не узнал и, видимо, посчитав приближавшуюся фигуру малозначительной, отвернулся.

       Не придумав еще, как действовать дальше, мой злопамятный друг машинально замедлил шаг, сделав вид, что тоже собирается ждать автобус. Боковым зрением он продолжал наблюдать за своим недругом, параллельно решая, что предпринять. Просто наброситься на него с кулаками, безусловно, было бы роковой ошибкой: силы слишком неравны.
 
       Лихорадочно перебирая в голове варианты предстоящей стычки, Федор приблизился к стене остановочного павильона. С внешней ее стороны рабочие-плиточники на время обеда складировали строительные материалы. Тут же валялись отходы – разнокалиберные, колотые и резанные, куски гранита.
 
       Тем временем, к ногам обидчика неизвестно откуда, жалостливо мяукая, подошел грязный котенок. Беспризорник, шатаясь от ветра, стал тыкаться носом в его обувь, обнюхивать джинсы. Мордовороту это не понравилось, и он брезгливо пнул бедолагу острым носком ботинка. Раздался пронзительный писк, и худенькое тело ударилось о металлический уголок остановочного каркаса.

       Федя схватил обломок гранитной плитки и ринулся на мерзавца. Так он мог броситься на опасного зверя, если бы выжить другого шанса не было. В этот удар, пришедшийся в темень, он вложил все – гневное возмущение мерзким поступком хулигана в городском парке, горечь обиды, долгие годы терзавшей его самолюбивую душу, да, собственно, всю жажду мести и силу безмерного отвращения к подонку. Но силы и решительность покинули моего друга как только обмякшее тело рухнуло на асфальт, а ранняя лысина жертвы окрасилась кровью.

       Для тех еще моралистов-философов, каким был Федя, падение противника - сигнал для прекращения драки, а кровь соперника - безусловная победа. Он слишком впечатлительная натура, с кодексом пацанской чести в голове, усвоенным еще с детства, не супермен. Офисный планктон - вот точное определение той части нашего общества, плывущего по течению, к которому запросто можно отнести и его. Такие люди не только на работе, но и в обыденной жизни чаще всего ни рыба ни мясо. Как же мы с ним не похожи друг на друга!

       Я бы, наверное, никогда не обратил на Федю внимания, если бы не знал его с мальчишеских лет. Не было в нем ничего оригинального, кроме способности размышлять и спорить до хрипоты в учрежденном нами Дискусклабе. Впрочем, было! Еще с институтских лет он, например, хорошо знал латынь. Правда, употреблял разные заковыристые словечки не всегда в тему. Скажем, упомянутый эпизод с кровавой лысиной, которым приятель закончил рассказ о колючем скате, он не без гордости назвал консеквенцией…

       Подонок остался жив и вывернулся наизнанку, чтобы надолго упрятать Федю за решетку. "Помогли" результаты медицинского освидетельствования и записи с двух камер наружного видеонаблюдения. Вот где настоящая консеквенция!
 
       Что можно сказать по данной тематике?.. Идиот! Говорят же, голова-то есть, да в голове-то нет! Разве он не знал, что в городе шага не сделаешь – везде видеомониторинг!

       С другой стороны, не то душу точит, что по сторонам не глазел, выискивая камеры на столбах! Кому бы в пылу ненависти пришло в голову заниматься такой ерундистикой? Главное-то совсем в другом! Принесла ли Феде облегчение его идиотская выходка? Избавился ли он от тяжкого душевного груза? Вот где собака зарыта! И как вы полагаете?.. Нет, не избавился!

       Часто думаю, что бы сделал я на его месте? Но не нахожу ответа, кроме одного: того выродка я бы просто прикончил.