Мышиный король Глава 31

Начало здесь http://proza.ru/2024/11/07/1680

- А вот и шрам на правом бедре!!! – одержав свою вторую победу в борьбе со своим любовником, воскликнула Ирис-Неллия. 

- Этот шрам я заработал в пылу революционной борьбы! – кричал арестованный, демонстрируя свою особую примету, - В тот самый период моей бурной жизни, когда меня пытали палачи Особого отдела в своих вонючих тюремных застенках!

- Этот шрам, дорогой, - уточнила герцогиня, - ты заработал тогда, когда раздевал меня в королевском кабинете. Ты уложил меня на стол, с позволения сказать, голой задницей, прямёхонько на договор о дружбе и сотрудничестве государства Пронсельвани с республикой Хонти. Но поскольку нас чуть-чуть не застукали за подобным занятием в этот пикантный момент иностранные послы, а также весьма уважаемый генеральный секретарь республики Хонти Аллу Сен-Бен-Бин-Лайд, нам пришлось, чтобы избежать национального позора, прятаться в спешке под стол, об угол которого ты и поранился.

- Так-так, мисс Сорелли, - подозрительно поинтересовался Китесис, - А сами-то вы что делали в королевском кабинете?

- Я? Как что я делала? Меня туда затащил этот бабник, чтобы, простите за нескромность, меня там поиметь!!! – немного покраснев, воскликнула Нелли.

- Всё ясно. Вы шпионили и использовали для этого наивность товарища Жульена, - глубокомысленно заключил помощник уважаемого члена парламента, - вас интересовали важные государственные бумаги? Я понял, шеф, у них была любовная связь!

- Поздравляю вас, Китесис, вы только что побили все рекорды тугодумства. До вас, наконец, дошло то, что все и так давно поняли, - заключил при этом Мауэр.

- Но тогда выходит, шеф, что у мисс Сорелли был мотив, чтобы убить своего жениха – наследного пронсельванского принца. Он начал подозревать её в измене и шпионаже.

- А вы не так уж глупы, Китесис, я вас недооценил, - изумился Мауэр, почёсывая у себя в затылке.

- Ага! – встрепенулся Артишок, который совсем уже было упал духом, не зная, как выкрутиться из глупейшего положения, - Да-да. Мотив для убийства своего жениха у гражданки Сорелли, без сомнения, был – шпионка и изменница, она сама проговорилась! А возможность? Возможность тоже, наверняка, имелась. Гражданка Сорелли, как лицо официальное, я спрашиваю у вас, а сами-то вы что делали 6 июня сего года в 10 часов 23 минуты 15 секунд, в тот самый момент, когда прогремел роковой выстрел?

- Что я делала? – изумилась и растерялась Нелли, - Что я делала? Дайте вспомнить… В это самое время я была в своей комнате с черничной маской на лице.

- А кто-нибудь может это подтвердить? – ринулся в активную атаку начальник полицейского департамента.

- Да вы с ума сошли!!! - в ужасе вскричала Нелли, - Я лучше готова отсидеть в тюрьме за убийство, чем кого-нибудь созывать на такое зрелище.

- Ага! Вот вам это и придётся сделать! То есть, алиби у вас нет! – с торжеством воскликнул Артишок, защёлкивая на её руках наручники, - Ирис-Неллия Сорелли, вы арестованы по подозрению в убийстве своего жениха Антоса-Эммануэля Грандескки. Вы имеете право хранить молчание, пока не заплатите адвокату. Если же вы всё-таки решитесь открыть рот, каждое ваше слово может быть использовано против вас… А вы, гражданин Селестрро, можете быть свободны, поскольку полностью оправданы. Внимательно прочитав вашу объяснительную по поводу того, где вы были 6 июня 1976 года в 10 часов 15 секунд, я понял со всей определённостью, что такую поэму мог написать только тот, кто и в самый деле находился на пирсе в момент убийства наследного принца и любовался там шумом прибоя.

- Вот она – сила искусства! - торжествующе воскликнул оправданный, - А тебе пусть это будет уроком, дорогая. Ты должна, наконец, понять, что мужчина сверху всегда и везде. А не только на договоре о дружбе и сотрудничестве государства Пронсельвани с республикой Хонти.

В наших жилах кровь чистейшей пробы,
А не какая-нибудь там голубятина.
Мы не аристократические особы,
Пьющие пролетарскую кровь
               и питающиеся стервятиной, -
вопил Жульен, выходя из кабинета начальника полицейского департамента.

- Клоун, клоун и есть! – умилённо воскликнула Нелли, - Нет, сегодня я окончательно убедилась в том, что его греховодница прапрабабка всё-таки согрешила с придворным шутом.

- Что ж, мисс Сорелли, - сказал Артишок, когда все удалились, - я бы сказал, что вы оказались в крайне затруднительном положении. Нужно было быть сразу со мной откровенной. А теперь оппозиция сделает всё, чтобы засадить вас за решётку и оправдать этого газетного горлопана и возмутителя государственного спокойствия. И я даже не знаю: чем смогу вам помочь. Я всё-таки слуга закона, а поведение ваше внушает крайнее подозрение. И как вы могли изменить вашему жениху – наследному принцу! Да ещё с каким-то голодранцем! И где? В королевском кабинете на документах государственной важности. Как это аморально!.... А что вы делаете сегодня вечером? Сдаётся мне: вы свободны в то время, как ваш любовник будет писать революционные стихи, не так ли?

С этими словами начальник полицейского департамента вновь обнял герцогиню за талию… и получил очередной удар коленом в пах.

В тюремном коридоре камер изолятора временно содержания веяло духом нечистот и жаждой свободы, а стены сплошь были исписаны матерными ругательствами в адрес короля, правительства, депутатов и аристократов, короче – сатрапов и их начальников. В узкую щелку зарешёченного окна трое друзей-сообщников: Антос-Эммануэль, телеведущий Нагкуш и начальник личной охраны принца Стюиль, наблюдали всё возрастающий в своём развитии народный бунт, бессмысленный и беспощадный. Это люди, собравшиеся у здания полицейского департамента, требовали освобождения оппозиционера Селестрро.

- Выхода нет, Антос-Эммануэль, - констатировал Нагкуш, - если ты выйдешь к ним, они тебя разорвут на части, потому что узнают – то есть обязательно кто-нибудь из них опознает в тебе наследного принца. А если ты не выйдешь, то разнесут всё здание департамента, потому что будут думать, что товарищ Жульен страдает за свои убеждения.

- Послушай, ну что ты паришься? – успокаивал друга-начальника Стюиль, - Отсидись в ИВС дней пяток. Первый раз что ли? Завтра сто пудово забудут все про сегодняшние перипетии, потому что король, как есть, объявит завтра карнавал. У нас в Пронсельвани ведь всегда так, как народные волнения, так обязательно правительство вспоминает про какой-нибудь забытый праздник. Сир Гессор всегда говорит: «Зачем нашей диктатуре ружья, когда у нас есть водка и фейерверки?» Поэтому все народные волнения в Пронсельвани всегда заканчиваются танцами и салютом. А сегодня выбраться – не вариант, даже с чёрного хода. Даже через чердак по крышам – и то дохлый номер. Здание в плотном кольце оцепления взбунтовавшегося народа. Я сам попал сюда только по журналистскому свидетельству Нагкуша под видом народной делегации, прикрывая свою физиономию гниды-особиста плакатом: «Свободу товарищу Жульену!»

- И в самом деле, отсидись в номере… то есть я хотел сказать в камере. Правда место здесь смрадное, мрачное, - согласился телеведущий, брезгливо затыкая нос, - как это мы говорили в нашем шоу: «Страна вонючих застенков»? А я и не подозревал, что это так близко к истине – не приходилось.

- Ты никогда не сидел в изоляторе временно содержания? – изумился Антос-Эммануэль, - Нико, представь, да он совсем зелёный! Нагкуш, как ты можешь с телеэкрана говорить о свободе, раз тебя даже никогда не арестовывали? Это не серьёзно. И потом, ты много потерял! Вот мы с Нико в своё время попадали за решётку за мелкое хулиганство чуть ли не каждую неделю. А у нас в районе такой прекрасный изолятор был при отделении народной милиции. Там было реально весело. Кто-то воет с непривычки, кто-то режется в карты. И самое главное – люди постоянно меняются, рассказывают всяческие истории. За одну ночь можно набраться жизненного опыта на всю жизнь.

- Изолятор? Фи! Но тут даже культурно поговорить не с кем, - брезгливо возразил интеллигентный Нагкуш.

- Как не с кем? – возразил ему принц, - Я здесь уже познакомился с охранниками. Вполне свойские ребята. Мы уже почесали языками о том, о сём, выпили слегка. Они меня сначала выгоняли: иди, мол, к своим сторонникам. А я им и говорю: «Да подождите немного. Дайте мне морально подготовиться перед встречей с единомышленниками. Иначе меня растерзают». И они меня поняли.

- Ну, знаешь ли, Антос-Эммануэль, - наставительно сказал телеведущий, - меня всегда поражала твоя способность в минуту находить себе друзей. И всё же! Всему есть пределы. Надо же себя уважать. Ты с кем разговаривал-то? Судя по их лицам, с какими-то прямо уголовниками!

- Ты что, Атас, скажешь тоже! Какие же они уголовники? Они охранники полицейского департамента. Уголовник – это я.

- И женщин ты себе выбирать не умеешь, - продолжал далее свои наставления, как старший по возрасту, Нагкуш. - Поэтому и попадаешь всё время с дурацкие истории. Сколько раз говорил я тебе: эта леди Сорелли тебе не пара – избалованная, размалёванная, эгоистичная принцесса!

- Ну ты даёшь, Атас. Какая же она принцесс? Она – всего лишь вице принцесса. Принц – это я. Поэтому я не буду здесь отсиживаться, а выйду и просто поговорю с народом, так делали все мои королевские предки испокон века, когда народные массы начинали бунтовать.

- Я бы на твоём месте не рисковал, - деловито заметил Стюиль.

- Глупости! Мой дед Карл-Фридрих говорил мне: «Антос-Эмануэль, при разговоре с народом, главное улыбайся. Пусть даже небесный свод сверзится на землю, а ты знай себе – улыбайся…»

- Там общественные деятели, парламентарии, репортёры центральных каналов. Тебя наверняка опознают. Я удивляюсь, как лорд Мауэр тебя не узнал! – всплеснул руками Нагкуш.

- Мауэр не узнал меня, потому что не захотел узнать. У него предвыборная компания на носу – переизбирается в парламент. Узнать меня для него всё равно, что публично сознаться, что ему столько лет пудрили мозги. В данном случае его фраза: «О боже! Это Грандескки!», означала бы: «О боже! Я – полный идиот!». Китесис согласился с Мауэром, потому что он всегда и во всём с ним соглашается. А Артишоку вообще на всё наплевать, он больше доверяет документам.

- А журналисты?

- Журналистам нужна лишь актуальная информация. А информация о том, что наследный принц – на самом деле нищий, она совсем не актуальна. Поверь моей журналистской чуйке.

- А обыватели?

- Обыватели свято привыкли доверять тому, что говорят по телевизору. А все остальные неясности отнесут к неисправностям аппаратуры.

Продолжение здесь http://proza.ru/2024/11/16/972