Пришла беда!

Их поженили, когда Любочке только 17 исполнилось, а Ване - 20.
Отец Любы на фронте ВОВ погиб, а отец Вани вернулся домой израненный. Пострадал-пострадал и умер, оставив вдовой жену с тремя сиротами. Ваня - младший, годовалый.
Только стали Ваня и Люба возрастать, как матери и договорились их поженить. Любовь, симпатии... Кто их об этом спрашивал? Пошли сватать и всё. Как в частушке:
"Живи с Ваней, поживай,
расхорошим называй".

Жить молодым, как и положено, у Вани. Сёстры его в Ленинград после школы уехали, там работать устроились, семьями обзавелись. А мать так и осталась вдовой. Люба ещё почти ребёнок, но умница и рукодельница: и шьёт, и вяжет, а готовка её - сказочная! За что ни возьмётся - всё получается наилучшим образом.

Ваня полностью ей доверился и с любым делом - большим и малым- шёл к жене, без её согласия и совета ничего не начинал.

Послала его как-то Люба к своей матери с поручением. Тёща всегда зятя встречала радушно. Выполнил Ваня поручение, а тёща видит, что зятька горшочек с кустиком красного перца заинтересовал и говорит:
- Вань, сорви красных перчинок. Я знаю, вы остренькое любите,- и подаёт ему листок бумаги, чтобы пакетик сделал для перца.
- Да не надо, я в карман положу. Перчики твёрденькие, чистенькие.
- Ну, смотри. А то давай я кулёчек сделаю, да закрою его.

А Иван уже нарвал красивых чили-перчиков, в карман пиджака их ссыпал.
- Ну, я пошёл.
- Иди-иди, Ваня. Любе и матери твоей привет от меня. Да, Ваня, карман-то не с дыркой? А то перец по дороге растеряешь! - Но зять уже калиткой хлопнул - спешит домой. Может и не слышал.

Пришёл, всё жене рассказал. Довольный ходит. Делами во дворе занялся. Люба тоже торопится: обед уже готов, сейчас стол накроет и звать всех будет. Свекровь с первых дней кухню ей передала. Сама днём иногда носки вяжет, иногда за прялочкой посидит, а вечером - это уж в обязательном порядке, к подругам своим вдовствующим идёт. Посиделки у них. А что ж: ещё не старые, а все одинокие. То просто сидят, разговаривают, то запоют. Бывает, в карты играют, а бывало и крик поднимут: причитают одна перед другой, каждая о своём плачет, своё горюшко избывает.

- Любааа! Любааа! - Ваня вбегает в комнату, зовёт жену, а сам белый, как мел!
Увидела его таким Люба и слова от ужаса не может вымолвить.
- Люба! Пришла беда! Что делать? Умру я! Точно умру!

Люба очень испугалась, но где-то в подсознании мелькнуло, что так умирающие не орут и не бегают. Она и сама не ожидала этого от себя, и не хотела этого, но какое-то неожиданное хулиганство её посетило, вместе с сочувствием, конечно.
- Ваня, что случилось? Говори толком!
- Пошёл я в туалет. По лёгкому. А он у меня как загорится! Огнём горит! Печёт, как на углях!
- Что он-то? Туалет загорелся?- недоумевает Люба.
- Да... этот... из чего писают! - Ваня схватился за ширинку и... заплакал.

- Ну... покажи,- говорит Люба смущаясь, но тут её стал разнимать предательский смех. Сдерживается и глядеть не хочется - она же ничего не понимает! Однако, куда деваться? - смотрит.
- Что? Мне его теперь отрежут? - плачет муж навзрыд.
- Ещё не знаю. Ты сам-то посмотри - есть изменения?
- В том-то и дело, что нет!
- Знаешь что? Время нельзя упускать! Надо срочно его отрезать, пока дальше не пошло! Я сейчас нож в водку окуну, сама отрежу, а потом водкой полью - никакой
заразы не приключится!

- Не надо! У меня уже и не так сильно печёт!
- Ну, как хочешь. Я бы не рисковала. Моя мама тебе ничего не говорила, не передавала?

- Да! Тёща перец передала! В кармане пиджака возьми, а я уже о нём забыл...
Люба пошла за перцем.
- А ты его руками трогал?
- Всю дорогу его шевелил - интересно: в руке - мелкий, гладкий, скользкий...
- А руки мыл?
- Не мыл. Я ими ничего не делал! Что мыть-то?! Я после мою...

Ужас стал отступать: предположительный "диагноз" установлен. Пошёл в летний душ Иван и стал руки и то, что огнём горит, мыльной мочалкой тереть.

После, когда почти успокоился, он рассказывал, что пересчитывал перчины - чёт или нечет. Желание загадывал.

   Весело ему стало - поживёт ещё!