О сонете Шекспира 152

Хочу высказать своё понимание смысла этого сонета, поскольку по тексту оригинала весьма вероятны вопросы, вызванные нелогичностью авторского рассуждения:

In loving thee thou know’st I am forsworn,
But thou art twice forsworn, to me love swearing;
In act thy bed-vow broke, and new faith torn
In vowing new hate after new love bearing.
But why of two oaths’ breach do I accuse thee
When I break twenty? I am perjured most,
For all my vows are oaths but to misuse thee,
And all my honest faith in thee is lost.
For I have sworn deep oaths of thy deep kindness,
Oaths of thy love, thy truth, thy constancy;
And to enlighten thee gave eyes to blindness,
Or made them swear against the thing they see.
 For I have sworn thee fair; more perjured eye,
 To swear against the truth so foul a lie.

По сути, женщине (супруге, скорее всего) выдвигаются обвинения в неверности, – при этом «он» сам изменял ей много чаще; и, кроме того, игнорировал её очевидные прегрешения, «закрывал глаза».  Получается, что себе измены он легко прощает, а возлюбленной, – в конечном итоге, – нет. Это, как и сам он признаёт, выглядит не логично, но для такого решения есть свои причины.

Буквальный перевод.   

In loving thee thou know’st I am forsworn,
But thou art twice forsworn, to me love swearing;
In act thy bed-vow broke, and new faith torn
In vowing new hate after new love bearing.

Ты знаешь, что, любя тебя, я нарушал супружеские клятвы,
но ты согрешила в два раза больше, поскольку, однажды нарушив клятву верности, в следующий раз разрушила мою веру в искренность твоей повторной клятвы, – не сдержала обещания не изменять, – таким образом моя новая вера в тебя сменилась на новую ненависть, – и это уже после того, как любовные отношения восстановились. 
(здесь twice используется как «в два раза» (больше, или хуже), в качестве сравнения, но имеется в виду и как «дважды»).

But why of two oaths’ breach do I accuse thee
When I break twenty? I am perjured most,
For all my vows are oaths but to misuse thee,
And all my honest faith in thee is lost.

Но какое право есть у меня на обвинение, если я нарушал клятву раз двадцать, а ты только дважды? Дело в том, что хотя я и лжесвидетельствовал больше, но все мои клятвы были основаны на ложном представлении о тебе, – и теперь моё невинное заблуждение, искренняя вера в тебя, больше не существует.

For I have sworn deep oaths of thy deep kindness,
Oaths of thy love, thy truth, thy constancy;
And to enlighten thee gave eyes to blindness,
Or made them swear against the thing they see.

Я клялся, потому что верил в твою искреннюю доброту,
в твои обещания любить, в твою правдивость, в твоё постоянство;
на некоторые вещи закрывал глаза, чтобы не запятнать твой светлый образ, – или придумывал противоположное толкование видимому.   

For I have sworn thee fair; more perjured eye,
To swear against the truth so foul a lie.

Я клялся в том, что ты прекрасна. В сравнении со лжесвидетельством глаз, заведомо ложный обет, выраженный клятвенным уверением, выглядит особенно гнусно.

(В концовке игра слов I-eye – lie, more perjured eye перекликается с I am perjured most (выше)). 

Перевел сонет так:

Ты знаешь, что я не безгрешен, – нет, –
Но грех твой хуже, – он неискупим: 
Однажды изменив, дала обет, –   
И растоптала правду вместе с ним.
Всего два раза против двадцати?
Но дело не в количестве, а в вере:
Я верил в то, что лучше не найти, –
Теперь разочарован в полной мере.
Я клялся – верности твоей в любви,
Правдивости, добру, – не получилось;
Напрасно закрывал глаза свои   
На прегрешенья, чтобы ты светилась. 
 Глаза на недостатки закрывать,    
 Не то, что ложь за правду выдавать.

Смысл сонета, как мне видится, в том, что любовь – по своей природе – не воспринимается отдельно от лучших человеческих качеств и не выдерживает испытания намеренной лживостью.