Отцу здесь, в Подмосковье, нравилось многое. Во-первых - климат: нет жуткой жары летом и страшных морозов зимой, как в Семипалатинске, нет влажных сырых таллинских туманов: зима как зима, лето как лето. Кроме того - через дорогу лес, тянущийся куда-то в голубые дали. Но город представлял в те времена зрелище унылое: дымящие трубы заводов, однообразные пятиэтажки... Из походов по магазинам мама нередко приходила в шоке: такой грубости людей и пьянства она не видела ни в Таллине, ни в Семипалатинске, ни в Луганске. При всём при этом город столетиями не касались войны...
Первое время в ожидании контейнера с вещами мы ночевали в новой квартире на полу и на раскладушках. Но вот, наконец, пришёл контейнер, совершивший путешествие из Семипалатинска в Луганск и из Луганска в Москву и Подольск. Мебель из ГДР, большой шкаф для одежды и большая двуспальняя кровать обрели своё место в маленькой комнате, пианино "Беларусь", являвшееся по тем временам знаком принадлежности к сословию интеллигенции. Одной из самых первых покупок на новом месте была книжная этажерка. К имеющейся литературе отец сразу купил семитомник забытого ныне Альфонса Доде, а со временем полное собрание сочинений Льва Толстого, которого обожал. С каждым годом его библиотека прирастала то Лесковым, то Гончаровым, то Маминым-Сибиряком, то чудаковатым Михайловским, десять томов Вальтера Скотта... Моя библиотечка началась с заполнения боковых полочек моего письменного стола: главным образом фантастика, приключения. В то время издательство "Мысль" выпускало много книжек о путешествиях в заполярье, по Амазонке, в пампасах Патагонии и других экзотических местах. А вообще-то с книгами было трудно: книжные магазины наполовину были завалены работами Ленина, Маркса, постановлениями Партии, а другую половину неудобаваримым чтивом советских авторов о каких-то фантастических рабочих, колхозниках, революционерах и солдатах... И было большой удачей обнаружить среди этой мёртвой массы что-нибудь живое, интересное. Но удачи бывали, особенно в букинистических отделах: тогда я просил продавщицу отложить для меня найденные книги и мчался домой за деньгами. Так был куплен двенадцатитомник Жюля Верна и восьмитомник Джека Лондона. С годами этажерки стало мало и отец купил большой книжный шкаф. В этажерке я выделил собственную полку, в которой размещал уже литературу более серьёзную по странам происхождения: английская - "Гамлет" Шекспира, сборник рассказов Конан Дойла о Шерлоке Холмсе, рассказы Честертона, трёхтомник избранного Герберта Уэллса, немецкая ("Фауст" Гёте в переводе Холодковского), из французов - Сент-Экзепюри с его "Ночным полётом", "Планетой людей" и "Маленьким Принцем", "Женщина в песках" Обо Кабэ, американцы - Томас Вулф, "Избранное" Хэмингуэя и так далее. Отдельно стояла литература о путешествиях и географических открытиях - антарктические дневники Роберта Скотта,очерки об исследователях Арктики, "За бортом по своей воле" Алена Бомбара, книжки о путешествиях по морям Жака Ива Кусто и многие другие. Но хороших книг хронически не хватало. Я записался в детскую городскую библиотеку и оттуда черпал фантастику Беляева, Ефремова... на некоторые книги, например на любую книгу Александра Дюма существовала очередь и часто она попадала ко мне с грязными распадающимися листами, жирными пятнами и следами чужих пальцев, но это не делало их менее увлекательными. В дальнейшем я плавно перешёл в городскую библиотеку для взрослых, дверь в которую соседствовала с дверью в детскую. В более старшем возрасте настоящим открытием был читальный зал. По стенам стояли собрания сочинений тех авторов, которых я не мог нигде добыть: собрания сочинений Куприна, Стивенсона, Хэмингуэя, Ромен Роллана, Анатоля Франса, Бальзака, Флобера, и т.д. и т.д. Они стояли почти нетронутые, а посетители читального зала в основном конспектировали работы Ленина, Маркса, унылые партийные документы. Мне нравилась здешняя тишина и то, что посетители общаются шёпотом. Нередко я уходил в читальный зал на целый день. Так я перечитал почти всего Хэмингуэя.
