На пороге

Амаяк Тер-Абрамянц: литературный дневник

На пороге
И вот последний, десятый класс. Время юности - наиболее драматичный период жизни. Время, может быть самого главного жизненного выбора. Вот это и пугает и приводит к растерянности. С одной стороны - великое счастье, когда перед тобой открываются тысячи дорог, только пробуй, но с другой стороны страх роковой ошибки, понимание, что совершив единственный выбор ты лишишься иных возможностей, утеряешь это неповторимое чувство космической свободы .В итоге чаще выбор свершается самими обстоятельствами. Я был измучен метанием чувств от восторга к ужасу, впал в меланхолию, расслабился в школьной учёбе и ехал больше на авторитете - редко стал получать пятёрки, а всё чаще четвёрки и даже трояки. Лучшим моим время провождением было - закрыться в кладовке и, сидя на шезлонге, читать "Петра Первого" Алексея Толстого или"Рассказы южных морей" Джека Лондона. Угнетало моё полное несоответствие рисуемому моим любимым писателем идеалу не только внешне, но и внутренне - я не курил, был непьющим чистюлей, я боялся девчонок, как чумы из-за того шквала эмоций, которые они во мне вызывали, не дрался, в моей жизни, как я считал не было совершено ничего значительного, героического, кроме моего купания, которое едва не стало моим последним, на летних каникулах в штормовом море... Близость с женщиной мне казалась важнейшим показателем взрослости и, не испытав её, я томился чувством собственной неполноценности. Томило неведомое ранее космическое одиночество. Я помню себя идущим зимним вечером через Подольск по краю Варшавского шоссе, от больницы к дому. Я мечтал стать эдаким мачо и наметил себе три задачи: познать женщину, сходить в горы и подняться на высоту четыре тысячи метров над уровнем моря, научиться с одного удара укладывать хулигана... Всё это самоутверждение, которое я, кстати, и совершил в последующие годы, сейчас кажется смешным, а тогда казалось жизненно важным.
Взрослел я медленно. Я был чудовищно непрактичен. Искренне хотел стать моряком, но не знал, как это осуществить в городе, где большая часть населения никогда моря и не видела... Уехать без веских причин в Мурманск или Таллин, в неизвестность, порвав с родителями, мне казалось несправедливым по отношению к любимой маме. К сожалению, те времена, когда наняться на судно можно было прямо в порту миновали и путь в матросы был сопряжен с массой бюрократических препон, о которых я и представления не имел. Я не знал даже с чего начать.
Но на заднем плане сознания выплывала иная мечта неслыханная своей дерзновенностью и посеял её невольно отец. Вспоминая свои институтские годы, пришедшиеся на период НЭПа, он рассказывал, как на каникулах он поехал в Луганск к родственникам и там пошёл на базар. Че¬го толь¬ко на этих ба¬зарах не про¬дава¬лось: да¬ры по¬лей и са¬дов, бес¬числен¬ное ба¬рах¬ло рас¬потро¬шен¬ной эпо¬хи и да¬же де¬вичья не¬вин¬ность - за пять ко¬пе¬ек. Куп¬ле-тис¬ты на¬яри¬вали на скри¬поч¬ках, по¬тешая тол¬пу пе¬сен¬ка¬ми: "Нын¬че бы¬ли вре¬мена, а те¬перь мо¬мен¬ты, да¬же кош¬ка у ко¬та про¬сит али¬мен¬ты!"… Шел сту¬дент, и вдруг у не¬го что-то с ко¬жаной де¬шевой сан¬да¬ли¬ей прик¬лю¬чилось, ка¬кая-то лям¬ка обор¬ва¬лась. А тут це¬лый ряд хо¬лод¬ных са¬пож¬ни¬ков. По¬чему хо¬лод¬ны¬ми их проз¬ва¬ли? -А Бог его зна¬ет, те¬перь уж, на¬вер¬ное, не объ¬яс¬нит ник¬то. По¬дошел сту¬дент к са¬пож¬ни¬ку, и стал тот са¬пож¬ник по¬чинять ему обувь. Гвоз¬ди при¬выч¬но во рту дер¬жит, но бе¬седо¬вать с оче¬ред¬ным кли¬ен-том ему это ни¬чуть не ме¬ша¬ет. Хо¬хол ти¬пич¬ный - бе¬лая ук¬ра¬ин¬ская ру¬баха с узо¬ром вок¬руг шеи и на г¬ру¬ди, вис¬лые свет¬лые усы…
-От¬ку¬да бу¬дешь?
, -Из Ле¬нин¬гра¬да.


-И что там, в этом Ле¬нин¬гра¬де?


-Учусь вот, на док¬то¬ра, - с гор¬достью.


Хо¬хол не¬кото¬рое вре¬мя мол¬чал, под¬ши¬вая лям¬ку, и вдруг как ска¬жет:



-Э-Э, да что она ме¬дици¬на!.. Вот по¬ка жи¬вое ве¬щес¬тво соз¬дать не смо-гут, ле¬чить тол¬ком не на¬учат¬ся!..



Мо¬лодой че¬ловек, це¬лый год слу¬шав¬ший ста¬рых пе¬тер¬бург¬ских про-фес¬со¬ров, ухо¬дил с ба¬зара за¬дум¬чи¬вый.
Да, происхождение жизни – вот ключ ко всем медицинским проблемам! – думал я, чувствуя, как меня охватывает жар восторга. – Будущее за биофизикой и биохимией! – Счастлива судьба учёного, занимающегося этой проблемой проблем! Ему потребуются и путешествия в зоны вулканической активности в како-то степени моделирующие процессы, происходившие миллионы лет назад. И полёты в космос! Да, в этом свете космические исследования обретают высший смысл!
Во втором меде были факультеты биохимии и биофизики, готовящие не клиницистов, а учёных. Но подавать туда документы я не осмелился: если по химии у меня были неплохие знания, то физики в школе у нас практически не было, да и по математике я еле выдюжил на четвёрку! Ну ничего, с биохимий и биофизикой знакомят и на лечебных факультетах!
Вот так и получилось, что впереди замаячил мединститут.
Наш школьный выпускной вечер закончился путешествием на теплоходике по Москве-реке. Там, на теплоходике, я впервые в жизни выпил сто граммов шампанского. Я помню полусельские травянистые берега Москвы реки и смело плывущую через реку чёрную собаку.
Впереди была новая жизнь!








Другие статьи в литературном дневнике: