Перекатка
Песнь Перемен услышал в Хосте, где отдыхали по блатной путевке. Трубопрокатный санаторий торчал на самой вершине холма - тысяча ступеней вниз, и море. Красотища, дух захватывает.
Обычная, то есть, тупая, безвкусная столовка с первым, вторым и третьим, озабоченные сан-женщинки в белых халатах, процедурно-обезумевший дамский народ и безвылазно пьющие двадцать три из двадцати четырех полных курортных суток мужья-узники.
Перед главным входом круговой бетонный плац - для лечебной гимнастики и ступорных вечерних топтаний под заунывное камлание массовика-затейника-баяниста:
... милио, милио, милио алих росс, из акна, из акна, из акна, идиш ты...
Помните, дядю Петю из Саратова, ну, того, которому места в запорожце не хватило. Так вот, он играл лучше.
Чуть ниже, на укромной площадке, под сенью южных растений, образовалось кооперативное кафе. Коктейли, черный кофе, пиво, картинки на стенах и Кино с Наутилусом на всю Ивановскую - перемееен, мы ждем перемеееен! Еще группа крови, Ален Делон и гудбай америка-о. Почти Запад. Пили пиво и наслаждались свободой.
Завертелись, посыпались откровения - Новый мир, Огонек, Знамя. Потом появится Век двацатый и мир - прям, новый завет. Дети Арбата, Слепящая тьма, Ночевала тучка золотая - Рыбаков, Бек, Кестлер, Приставкин.
И откуда ни возьмись, экономисты-пропагандисты. Кучей, прям, батальон гусар летучих - где их этому научили. Сам Абалкин, академик, лично, собственной персоной, вошел в правительство, хотя запомнился другим.
Звонок. Сидящий в огромном правительственном кабинете Абалкин берет трубку.
- Слушаю...
- Эт мы, колхоз имени двадцатого съезда, у нас куры подохли, что делать.
- Хм, нарисуйте на стене круг.
Прошло время, снова звонок.
- Эт мы, колхоз имени двадцатого съезда, у нас и свиньи подохли, что делать.
- А круг рисовали?
- Дважды.
- Хм, тогда нарисуйте квадрат.
Прошло еще время, и снова звонок.
- Эт мы, колхоз имени двадцатого съезда, у нас все подохли. Конец.
- Хм, жаль, у меня еще столько прекрасных идей.
Реабилитировали Доктора Живаго - мучился, но не дочитал. Стихи к роману были изданы ранее. Никак не мог соединить. Лучше б не читал вовсе - роман, конечно.
Вынырнули Войнович с Чонкиным, Солженицын с неполживостью.
Потом пошло посерьезней - Жизнь и судьба Гроссмана, Котлован и Чевенгур Платонова, Скотный двор и 1984 Оруэлла.
- Он лично позвонил Сахарову!
- Сахарова отпускают!
- Сахаров едет в Москву!
Ах, Андрей Дмитриевич, Андрей Дмитриевич, знали б вы сколько копий об вас, дражайший академик, поломато. И об жену вашу, Елену Прекрасную.
ЦРУ против СССР. Целая книжка. Прям, с картинками. Там утверждалось, во всем виновата жена-еврейка. Сам академик, вроде, ничего,вменяемый, но вот жена-баба - оторва последняя. Бьет ученого тапком по голове.
Мне это пересказал Юра Гальцев. Отличный инженер - золотые руки.
- Юра, родной, подскажи в какой газете они - академик и евонная жена, смогут дать опровержение. Или прокомментировать, уточнить детали.
Юра взмолк, сменив широкую самодовольную улыбку на дудочку.
- Нууууууу...
Потом опубликуют Сахаровскую конвергенцию - даж не стану комментировать, но бомбы у него получались лучше. Позже увидим старичка на трибуне - картавого, шаркающего, взывающе-назидающего.
Краса и гордость советского диссиденства, узник совести, заточенный прямо на рабочем месте, живой символ сопротивления.
Слабеньким голосом, но за демокгатию, демокгатию и еще газ демокгатию. И п-пгава человека, разумеется. Вполоборота к Горбачеву и указательным пальцем вверх.
Ему вторил другой сверх-ученый - Лихачев. Наимудрейший Дмитрий Сергеевич - эманация интеллигентности, икона.
Тончайший знаток русского слова. Любил Михаила Сергеевича искренне и отважно, прям, боялся, переживал, как за сына.
- Если Горбачева не выберут, - задумчиво обласкивая и бережно обволакивая слова на аристократический, дореволюционный манер, демонстрируя при этом чуткое отношение к собеседнику в частности и миру в целом, говорил академик, - уверен, будет гражданская война.
Попов и Афанасьев, Собчак и Травкин, Бунич и Яковлев. Белые лебеди перестройки, романтики - агитаторы, горланы и главари.
И в политбюре окопались хорошие - интеллигентнейший Яковлев, очаровательный Шеварнадзе - бескорыстно преданный друг, который спасет в трудную минуту, ну, и Удивительный Сам.
Каков подлец, смачно и радостно говорил отец, всех обхитрил, всех переиграл. Гениально.
Но были и плохие - ортодоксы и ретрограды. Короче, коммуняки поганые. Такие как Лигачев - именно ему молва приписала безалкогольное авторство.
Ой, хоть бы Лигачева сняли, мечтали нанюханные, и как Горбачев его терпит.
Как, как - кверху каком. Не может поступаться принципами, будет его перестраивать - через социализм, демократию, гласность и эти дела.
Книги, публицистика, кооперативы.
Заискрила, засияла, заблестела надежда - идет, грядет веселый шум. Да, в магазинах пусто, зато в ларьках пиво по два пятьдесят, а если в банках, бельгийское или немецкое - по двадцать пять. И сигареты Космос, и шашлыки. Вареные джинсы, маечки с паутинкой и брэйк-дэнс. Во, дают!
Что важнее, видеосалоны. Победное шествие настоящего кино. Вожделенная Эммануэль, еще какая-то голая дура-смоковница из греческого эро-путешествия, Брюс Ли, Джекки Чан, Шварценегер и Сталлоне.
Мало, в кинотеатры поползли невиданные ранее советские фильмы. Коммунист, Империя, что-то еще.
И, наконец, Покаяние - дорога к Храму.
Туда и двинули.
Другие статьи в литературном дневнике:
