Экранизация
Мистерия, пьеса, спектакль, экранизация. Единственный способ полновесного существования - найти у Челябинска бытие, ощутить целое. Тогда все появится - истинная символика, правда и смысл.
Как экранизировать книгу "Челябинск, любимых не выбирают". Самое простое, авторские видео-прогулки с последующей озвучкой. Рассказ-прогулка под ненавязчивый джаз - без слезливой ностальгии.
Главный герой - Вечное настоящее, город как целое. Старые фото, сегодняшний ландшафт и размышления вслух.
Ибо целое говорит нашими устами. И там, в целом, присутствует все - глубинные, незалеченные травмы и грандиозные достижения, черные страницы и светлый подвиг победителей, неряшливая обыденность и космическое геройство. Всему есть место, даже "вечным нам" - вчерашним, позавчерашним, сегодняшним и завтрашним.
Возникший как рядовая невеликая казачья крепость, усилиями железной дороги и потребностями третьего шелкового пути ставший крупным зерноторговым центром, в революцию и гражданскую Челябинск подвергся немыслимым передрягам.
Промышленники, купцы, духовенство, кулаки, крестьяне и ремесленники попали под красное колесо по-полной.
В девятнадцатом году здесь квартировал Чешский экпедиционный корпус, где служил Ярослав Гашек. Кто не знает, автор "Приключений бравого солдата Швейка" - книги, которую Рыба, дай ему бог здоровья, цитировал наизусть лет с четырнадцати. Наравне со Стульями и Теленком. Даже мемориальная табличка имеется - небольшая, мраморно-серая с выпуклыми буквами - не Рыбе, Гашеку.
В конце шестидесятых централизованно потащат газ, который прежде получали из местных газгольдеров - аккуратные, большие, серые емкости за оградой.
Двор перережут траншеи, из которых валом полезут кости. Человеческие. И мы поймем, что живем на кладбище. Поговаривали, на чешском, но потом выяснится, на церковном. Сама церковь была снесена в двадцать девятом, а в тридцать седьмом построят кинотеатр Пушкина.
Но пока мы-счастливые, прячась в траншеях, играем в войну ружьями, купленными на деньги, подтянутые Гурей у родителей, а Калуга хвастается, что нашел нерасколотый череп Бедного Йорика.
Кто такой челябинец - 1736 года, начала девятнадцатого, двадцатого и двадцать первого веков. Чем отличается от жителя деревни, поселка, малого города. Екатеринбуржца, тюменца, курганца, москвича или питерца. Южан и северян, европейцев или азиатов.
Житель заводского поселка, расположенного в пределах городской черты, вассал промышленного барона, обладатель хатки, сарайки и небольшого огорода. Или незатейливой квартирешки в хрущобе, пуще, комнаты в общежитии.
Человек, все житейские вопросы которого решались директором завода по представлению непосредственного начальника, но с согласия профсоюзника и партийного секретаря.
Работа, зарплата, премия, всякие дополнения, прибавки - не всегда законные, но все-таки. Коммуналка и жилье, путевки и учеба. Друзья и собутыльники, начальники и бригады. Посадка картохи, похороны, детский сад и строительные материалы. Спорт и культура. Вся материальная жизнь - оттуда. Целиком. Даже вера - Красная идея и бог Сталин.
Город, то есть, центр - прекрасное далеко. Большая Земля по праздникам.
Дед Митя, на самом деле, Мордух, если на идише - Мордхэ, имя заставила сменить дочь, когда ненадолго вышла поучительствовать, в двадцать седьмом защитил диплом в Киевском теплотехническом. Спроектировал теплостанцию, которую уехал строить в Мариуполь, и на которой до войны прослужил главным энергетиком. Разумеется, с перерывом на тридцать седьмой, когда верхушку зачистили в одночасье. Всех, кроме пары человек.
Уже в пятьдесят третьем, возвращаясь с каникул поездом в Пермский университет, отец столкнется с майором госбезопасности, который за поллитрой поведает историю освобождения Мордхэ Наумовича.
По новой московской разнарядке полагалось кого-то отпустить - мол не гребенка, а вдумчивое расследование, и начальник красным карандашом отчеркнет самый низ смертельного списка, куда по счастливой случайности попадет дед. Так, придуманная в революцию фамилия спасет ему жизнь.
И с тех дед замолчит, посмурнеет и станет сверхосторожным - ни одного лишнего слова. Выдержка, педантизм, предельная скромность, железный профессионализм, скрупулезная, изматывающая, запредельная забота о близких и дикий, немой страх за детей. Потом, за меня - внучека.
Мужественный, добрый и очень ответственный человек. Гиперответсвенный. Помогал крупно, по-полной, по первому свистку, страшно переживал, если у кого-то потекло носом, впрягался молча и не предъявлял счетов. Никогда и никому.
Трепетно ухаживал за бабой Полей, терпеливо стоял сразу в двух очередях за творогом - себе и нам, натирал паркет по воскресеньям, внимательно читал журнал Здоровье и мемуары Пабло Казальса, следил за политикой, вечерами по-тихому слушал секретные голоса, играл с папой в шахматы и наматывал километры пешком.
В сорок первом эвакуация.
- Что вы, немцы - культурные люди, это все пропаганда, - уговаривали еврейские соседи и сослуживцы, - хуже не будет.
Хвала Господу, не послушались и, собрав скромные пожитки, отбыли.
Сами понимаете, от любимых соседей осталась только память, царствие им Небесное.
Заселились в барак на Симстрое. Угловая комната - считай, свезло, поскольку два окна, соответственно, пара малюсеньких участков под картошку.
Детей в школу, баба Поля - учительницей русского языка, Лиля в мед, а сам к Зальцману на танковый завод, где войну прожил на раскладушке.
В сорок втором выделят двушку в Комиссионке, рядом с фонтаном-аистом, где они переживут войну вшестером - Мордхэ, баба Поля, мой папа и Ева, которая потом переедет в Ленинград, устроится в Спутник, и в семьдесят втором, выйдя замуж за итальянского профессора, переедет в Милан, а в семьдесят пятом, усилиями всей семьи, ляжет на под электрошок в нашу местную психушку.
Еще прабабушка и младшая сестра бабы Поли. Лиля - та самая, из Феодосии, куда мы с дедом будем ездить каждое лето на два месяца.
Элита заселяла центр. Директора заводов, секретари райкомов, чины советской власти, высшие производственники, охранители, работники идеологического фронта. Жрецы, Войны и Феодальные верхушки, существовавшие под приглядом обкома и министерским контролем, а главное, полном, беспрекословном подчинении идеологии и адептам новой деспотии.
Сталин был всем. Богом-Отцом, Богом-Сыном и Святым Духом. Императором и Наивысшим Жрецом. Ученым и Предсказателем, Палачем и Дарителем, Воином и Врачевателем. Создателем и Героем Нового Эпоса, Наиновейшего Завета, Строителем Царства Разума и Прогресса, Главным Цензором и Первым Читателем.
Но после двадцатого съезда вера придет в упадок. В течение одной ночи вождя уберут с плакатов и пьедесталов, уберут упоминание о нем из газет, журналов, призывов, лозунгов и демонстраций. Партия гневно осудит культ личности и под долгие, продолжительные аплодисменты вернется к ленинским нормам, а на свободное место проникнет всеочищающий нигилизм.
Эвакуация полностью изменила город. От дореволюционного Челябинска ничего не осталось - несколько зданий, пара церквей с обрезанными куполами, заколоченная мечеть, синагога, которую отдали под завод медицинского оборудования, оставив евреям полторы комнаты.
Город засыпало заводами, цехами, заводскими поселками, и, в результате сверх-усилия, вселенского военно-тылового подвига, родился Танкоград. Вся новейшая история растет оттуда.
Потом, уже в конце пятидесятых, появятся научно-исследовательские и проектные институты, вузы, школы и техникумы, и массовая городская застройка постепенно сотрет частный сектор - последний довоенный оплот.
Тем не менее, Челябинск, выжил. Переформатированный, измененный, принудительно заселенный беженцами, эвакуированным народом из европейской России.
Коренных жителей стало намного меньше, чем приезжих. Татары, казахи, башкиры, казаки и русские, традиционно населявшие Старый Челябинск, перестали быть основой городского населения. Потеснились или были потеснены - самим пришлось искать место в новом городском укладе. И уже ничего не определяли - ни стиля, ни уклада, ни традиции. Свое - только внутри домовладения. Колонизация состоялась.
Получается, сначала Крепость, потом железная дорога, благодаря которой возник торговый перевал - биржа, просуществовавший до Революции.
Первый поток хлынул с началом строительства ЧТЗ, в тридцать четвертом, - иностранные специалисты, рекрутированные из крестьян рабочие, каторжане, новые управленцы, инженеры и работники культуры.
Второй, по-настоящему массовый случился в началом Войны. Эвакуация шла в Железные поселки, образованные при Заводах, а собственно город представлял узкую полоску соединительной ткани - вокзал, центр, парк и кладбище.
Таков был новый уклад.
Постепенно железные поселки сольются с городом, оставив в неприкосновенности только железный пояс - рельсы, вагоны и промзону, и к концу шестидесятых Челябинск обретет обычное в советском понимании, городское население.
Среднее начальство прочно осядет в центре, а самое большое осчастливит присутствием городок МВД.
Возникнут институты, техникумы, училища. Появятся театры, откроется Публичная Библиотека, спустится с небес Студия телевидения и гордо взовьется Дворец спорта. Построят уникальные объекты - Торговый центр, Цирк и Дворец Пионеров, и ближе к восьмидесятым население перевалит за миллион.
Возведут плотину, в результате чего образуется водохранилище и начнется угасание Миасса, откроют новые школы, больницы, дома культур, стадионы и скверы. Запустят трамваи, троллейбусы, автобусы и пригородные поезда. Задумают даже метро.
А в начале девяностых рухнет все - всякое представление о порядке, укладе, норме. После распада СССР, коммерциализации и приватизации, феодальные вотчины рассыпятся и коллективная субъектность исчезнет. Жилье уйдет собственникам, социалка муниципалитету, завод перестанет быть гарантом и организатором человеческого жития - так, место работы, но не всегда зарплаты, и рядовой горожанин замрет в изумлении. Дикий рост цен, потеря сбережений, заполонившая улицы неряшливая торговля с коробок, телевизионное безумие, избирательная вакханалия - полное крушение символов, стереотипов, порядка и привычек.
Злое, тотальное, замкнутое одиночество, отсутствие внятных перспектив и слом устоявшегося уклада.
Что остается и где бытие. Существует ли радикальный субъект, способный на индивидуальное и коллективное, жертву и подвиг. Могущий разделить беду и обиду, тяготы и лишения, бедность и бесправие, оставаясь при этом человеком.
Ответ - да. Это наши предки, деды и родители, учителя и наставники. Пройдя через немыслимые страдания, чудовищные лишения, революцию, гражданскую, голод, гулаг и войну, они остались людьми и обеспечили своим детям возможность жить в человеческих условиях. Более того, счастливое детство. Полновесное и полнокровное. Прекрасное и неповторимое. Так может быть только в одном случае. Когда в душе живут Вера и Любовь. Незримые и невыговоренные, спрятанные под хмурыми лицами и неказистыми речами, но, в конечном итоге, определяющие весь жизненный путь. Они и есть наше коллективное бытие - то, что держит всю жизнь и всякий раз вызывает удивление.
Не может быть - может, еще как может.
Другие статьи в литературном дневнике:
