Кислицын А. С.
Когда умирал дед Саша Димасик болел.
Лежал в соседней комнате на большой родительской тахте. Лекарства, градусник, пижамка, компрессик, игрушки. Четыре года - большой мальчик.
Мама была в Ленинграде , поэтому болел не очень правильно - под присмотром отца и дедов. И вдруг что-то изменилось.
Захлопали двери, стали прибывать люди. Хмуро зашел отец.
Дед Саша приболел, сказал он, не волнуйся и лежи спокойно.
Через какое-то время в комнату вползла генеральша - маленькая сухонькая старушонка со второго этажа.
Деда Саша твой преставился, царствие небесное. Поплачь, родной, дедушке приятно будет.
Димасик ничего не понял. Что такое преставился, какое-такое царствие, почему небесное и главное, зачем плакать.
Генеральша подошла поближе и перекрестила. Сначала себя, потом его
Упокой, господь, душу грешную раба твоего Александра, хороший был человек.
Что случилось, и почему так шумно?
Умер деда твой, понимаешь, умер...
Как это, он же болеет!
Все, нет его больше
Где он сейчас?
В своей комнате.
А можно посмотреть?
Нет, нельзя
Почему?
Нельзя и все - отец рассердится
Наконец ушла. Через какое-то время зашел отец.
Что, дед умер?
Кто тебе сказал?
Генеральша...
Отец шумно выдохнул и чертыхнулся.
Нет, просто заболел, лежи спокойно.
Можно к нему сходить?
Категорически - из кровати не вставать!
Димасик перестал понимать в принципе. Конечно, отец главнее всех, в том числе, генеральши. И вообще - она старая. И несерьезная - кресты в воздухе кладет.
С другой стороны, очевидно, что-то случилось - важное, непонятное, хмурое. И почему нельзя к деду...
За стеной суета продолжалась. Хлопали двери, топотали по коридору чьи-то ноги, доносился невнятный гул многих голосов.
Внезапно объявилась мама - влетела в комнату в расстегнутом пальто и заплаканным лицом.
Димасик страшно обрадовался, ведь она должна была приехать недели через две, поэтому решил первым сообщить важные новости.
У нас дедушка умер, доложил он радостно и громко.
Знаю, сынок.
Почему ты плачешь?
Это мой папа.
Он же болеет, и скоро поправится!
Не поправится, сынок. Нет больше дедушки.
Как, папа сказал, он у себя в комнате.
Да, так, но его нет.
Но ведь он просто умер, правда?
Правда
***
Мне лет пять и мы с Бабой Полей на автовокзале. Собираемся в Муслюмово и ждем автобуса. Неподалеку церковь, но я не знаю, что это, не знаю слова "церковь" и тем более, того что там происходит.
Зашли. Жутко. Непривычно. Темно. Масса мелких огоньков, картинок.
Чужое. Свет и сумрак, язык и обстановка. Злые старушки в платочках. Цыкают. И на кого - на меня, на которого никогда и никто. Ни дома, ни в гостях, который деточка и всем нравится. Центр любви и внимания.
Странно пахнет и страшный черный дядька то ли бубнит, то ли поет. Никому, ни для кого, через всех. Строгое, невеселое, непонятное.
На стенах даже не картины, а что-то нелепое. Вытянутые шеи, головы, глазищи - насквозь печальные и пристально смотрящие. Прям уставились и следят недобро. Везде свечи и сесть некуда. Нельзя.
Это что, кто, зачем...
Тссс..
Стой тихо, не вертись!
Тссс...
Наконец выбрались. Солнышко, автобус и люди как люди.
В Муслюмово наступил на коровью какашку. Не знал. Объяснили.
Какой-то пацан веточкой гонял гусей. Один подошел и зашипел. Зло, жутковато. Как-будто из церкви.
Познакомился с теленком. Добрый. Подружились. Ходил за ним огибая лепешки.
Однажды нас обокрали. Через форточку. И следы остались - на полу и на грядке под окном. И снова было страшно. Но по-другому - не как в церкви. Также было, когда увидел крысу. У Бабы Симы в комнате.
Со страху поджав ноги сидел на кушетке и онемело смотрел как она деловито процокала до дверки, покопошила лапой, открыла и вальяжно переваливаясь скрылась в темной глубине буфета.
Еще помню баню. Деревенская, совхозная. Выбеленная, большая и странно пахнущая - листьями, болотной гнилью и железом из горячей воды. Выдали номерочек с веревочкой, который баба Поля повязала на руку. Потом долго ждали шайку. Оказалось, это оцинкованный тазик с ручками-ушами. Сидел на каменной скамейке и плескал на себя, а баба Поля разговаривала с тетей помоложе.
Тут, правда, дышалось легче чем в церкви, и никто не цыкал, но вокруг сплошь были женщины и я стеснялся. Стало скучно, и по тихому ушел.
Дверь, лестница, дверь и попал в скрипучий, сырой подвал.
Испугался, побежал наверх, снова лестница, дверь и голые дядьки.
Сел на лавочку и стал ждать. Нашли.
Все нанизано на одну ось. Смерть деда, вокзал, церковь, запах, богомольные злые старушки, смотрящие иконы, черный поп, дорога, гуси, теленок, кража и баня с голыми тетями. Как-будто свет явился просветить сидящих во тьме и тени смертной и спасти по благодати падший человеческий род
***
Кислицын Александр Спиридонович (1902-1965) – военный историк, краевед, участник Великой Отечественной войны. Родился 3 августа 1902 года в селе Серяки Арбажского района Кировской области в крестьянской семье. В 1912 году окончил Верхотулыкскую земскую школу. До призыва в Красную Армию был секретарем комсомольской организации села. В августе 1922 года пошел служить в армию. А. С. Кислицын отдал воинской службе более 30 лет. Почти треть из них были походными, фронтовыми, где год, как известно, идет за два. В 1925 году окончил 5-ю Киевскую пехотную школу комсостава, в 1928 - Военно-политические курсы им. Энгельса. Чл. ВКП(б) с 1923. С 1932 года служил в штабе 32 мехбригады 11 мехкорпуса Забайкальского военного округа. В 1937г. 32 мехбригада была преобразована в 11 танковую бригаду, где он стал начальником штаба 5 части, а в августе 1938 начальником штаба 1-й части 11-й танковой бригады.
Во время боевых действий на Халхин-Голе А.С. Кислицын был назначен помощником командира и начальником снабжения 57-го особого корпуса 1-й армейской группы в Монгольской Народной Республике (1939). Служил под командованием Г.К. Жукова, который был назначен командиром 57 особого корпуса. Главной проблемой, возникшей во время боев на Халхин-Голе, Жуков называл материально-техническое снабжение. Проведение боевых операций требовало подвоза от ближайшей станции снабжения по грунтовым дорогам на расстояние 650 километров более 55 тонн грузов. В решении этих проблем активно участвовал Александр Спиридонович Кислицын, который неоднократно встречался в этот период со своим командиром – Г.К. Жуковым по служебным делам. Бои с японскими самураями закончились полной победой войск Красной Армии. По окончании боевых действий в ноябре 1939 года А.С. Кислицын получил первый свой боевой орден Красной Звезды – за Халхин-Гол.
От Халхин-Гола до Бреста семья Александра Спиридоновича фактически не видела. Служебные командировки, поход за походом. Он участвовал в освободительных походах в Прибалтику, в Бессарабию и Западную Украину. Только начали жить под одной крышей – в Южном городке у Брестской крепости, началась та самая страшная война…
Начало войны подполковник Кислицын встретил начальником штаба 22 тяжелой танковой дивизии, которая находилась в стадии формирования. Она располагалась в городе Бресте в 2,5-3,5 км от государственной границы. С 6 до 8 часов различные подразделения 22-й танковой дивизии под огнем противника беспорядочно переправлялись через реку Мухавец по мостам юго-восточнее Бреста, стремясь возможно быстрее выйти по Варшавскому шоссе и по грунтовой дороге севернее железной дороги в район Жабинки.
Через четыре часа после начала войны Кислицын был тяжело ранен, когда руководил переправой дивизии по мосту у д. Пугачево. Авиабомба разорвалась в двух шагах от него. Если бы в этот момент он не вдохнул, то осколок попал бы точно в сердце. Взрывной волной его контузило, лопнули ушные перепонки. И то, что профессора вернули слух почти полностью, конечно же, было чудом. Как и то, что он тогда вернулся в строй. При этом в пылу боя был утерян орден Красной Звезды.
В числе немногих его успели отправить в тыл. В Ярославском и Казанском госпиталях врачи чудом почти полностью вернули ему слух, вылечили тяжелое осколочное ранение. После госпиталя через 3 месяца, 28 сентября 1941г. он прибыл в г. Владимир для прохождения дальнейшей службы, где и был назначен начальником штаба 17-й танковой бригады. Осенью 41-го Александр Спиридонович снова в боях – на подступах к столице. Он участвовал в оборонительных боях на подступах к Москве и в контрнаступлении под Москвой (1941–42). А.С. Кислицын, соблюдая редкое спокойствие в самые тяжелые дни октября 1941 года, при исполнении обязанностей начальника штаба бригады был аккуратен и внимателен в работе: своевременно вел документацию, ежедневно получал и сохранял приказы вышестоящих штабов, издавал приказы частям бригады и составлял оперсводки бригады. В делах ни одной другой части 43 Армии, в ЦАМО РФ нет такого количества документов, подробно, час за часом, описывающих ход боевых действий. При этом большинство из них написаны рукой А.С. Кислицына или адресованы ему. По написанным им, собранным и аккуратно подшитым в папки документам можно изучать историю не только 17 танковой бригады, но и многих дивизий, полков и батальонов 43 Армии, оборонявших Москву в секторе между Калужским и Варшавским шоссе.
А.С. Кислицыну очень пригодилось умение решать вопросы снабжения, когда в боях под Москвой его бригада не испытывала таких сильных перебоев в снабжении и обеспечении питанием и боеприпасами, как другие части. В 17 бригаде боеприпасы и питание были всегда, за исключением 19-21 октября - последних дней выхода из окружения из района нынешнего г. Обнинска до реки Нара, где немцы окончательно были остановлены. Только после стабилизации фронта 17 бригада была отведена в тыл на доукомплектование. За бои под Москвой (Варшавское, Рязанское и Волоколамское направления) в 1941г. и Ржевом в 1942 г. 17 танковая бригада в ноябре 1942 г. стала 9-й Гвардейской танковой бригадой. За храбрость в боях под Москвой Кислицын награждён орденом Красного Знамени.
После битвы за Москву А.С. Кислицын с 28 мая 1942 был назначен начальником оперотдела автобронетанкового управления Крымского фронта, впоследствии преобразованного в Северо-Кавказский фронт. С 4 июля 1942 он зам. начальника АБТ по боевому использованию танков 12 Армии, командующий БТиМВ 56 Армии Северо-Кавказского Фронта (с 4.3.43). А потом до конца войны лишь одна передышка – несколько месяцев курсов старших командиров при Академии бронетанковых войск.
После окончания курсов в 1943 г. Кислицын принял 33-й гвардейский отдельный тяжелый танковый полк Резерва Главного Командования.
Полгода полк Кислицына воевал в болотах Новгородчины. Кто желает подробнее узнать о тех боях, возьмите книги талантливого советского поэта-фронтовика Сергея Орлова. Он командовал ротой и батальоном в 33-м полку, здесь страшно обгорел и выбыл из строя. Но потери в полку на всем его боевом пути все же не так велики. А ведь это был полк прорыва, он первым крушил вражескую оборону. Кислицын воевал в составе Западного, Северокавказского, 1-го Белорусского, 2-го Прибалтийского и других фронтов. Участвовал в освобождении Антслы, Мги и Риги (1944 г.) Особенно полк проявил себя, выйдя на оперативный простор на равнинах Латвии и Польши.
У каждого из нас в жизни свой звездный час. У Александра Спиридоновича он был, пожалуй, в январе 45-го, в начале операции, которая окончательно взломала вражескую оборону и вывела на границы третьего рейха.
В боевом пути вместе с отцом находился и его сын Альберт. Отец не прятал его от пуль и осколков под броней и в тыловых укрытиях. Альберт освобождал Польшу автоматчиком в танковом десанте, в Германии командовал взводом разведки. А было ему в ту пору всего 17 лет.
В январе 1945 года танкисты Кислицына успешно прорвали оборону немцев под Радомом. После окончания боя Александра Спиридоновича повысили в звании и назначили командиром 12-й самоходной артбригады. Под его командованием она отличилась при освобождении Радома и Лодзи от немецких оккупационных войск. При выходе к берегам старинной славянской реки Одры (ныне Одер) 12-й артиллерийская самоходная бригада получила почётное именование Радомской, а комбриг получил тогда очередную из пяти своих Красных Звезд. По окончании операции особой передышки не было.
С ходу форсировали славянскую реку Одру и форсированным маршем двинулись дальше – на Берлин. Так далеко оторвались от тылов, что им сухари сбрасывали на парашютах. Задержались только у самого Берлина. После тщательной подготовки долбили вместе с другой артиллерией бетон дотов, обеспечивая путь танкам и пехоте. В Берлин бригада вошла, когда над рейхстагом уже реяли красные флаги. Еще гремели уличные бои, но от их самоходок больше отдачи на оперативном просторе. Через день они принуждали к капитуляции вражескую группировку южнее Берлина. 8 мая стояли на Эльбе (старинной славянской реке Лабе), готовились форсировать. Не понадобилось – на том берегу оказались союзники. А вечером вдруг стихийно поднялась канонада на обоих берегах из всех видов стрелкового оружия. Солдаты салютовали Победе. Войну А.С. Кислицын закончил на Эльбе под г. Магдебургом. Кроме ордена Красной Звезды, полученного за бои на Халхин–Голе, он был награжден орденом Ленина, орденом «Суворова 3-й степени» и еще шестью (!) орденами Красного Знамени, два из которых были ему вручены по представлениям к ордену Кутузова 2-й степени и к званию Героя Советского Союза.
После окончания войны А.С. Кислицын - начальник боевой подготовки 2-й механизированной армии, зам. командира корпуса. Фронтовая рана вывела комбрига из строя в возрасте далеко не запасном. 32 года жизни А.С. Кислицын отдал службе в Советской армии. С 1954 в запасе. После выхода в отставку приехал в Челябинск. Он не мог сидеть сложа руки и перешел на службу памяти, на службу общественности. А.С. Кислицын начал в Челябинске активную краеведческую и патриотическую работу среди молодежи. Он создал и возглавил областной комитет ветеранов гражданской и Великой Отечественной войн (1958–65), правопреемником которого является областной комитет ветеранов войны, боевых действий и военной службы «Защитник Отечества», участвовал в работе областного штаба похода комсомольцев и молодежи по местам боевой славы, руководил военно-исторической секцией при Челябинском областном краеведческом музее.
Александр Спиридонович стоял у истоков поистине массового сегодня патриотического движения «Никто не забыт, ничто не забыто». Не то чтобы до него в городе не занимались поиском материалов о челябинцах - героях войны, но никто тогда не сделал столько в этом добром начинании. Долгом своей жизни он считал сделать все, чтобы была жива память о тех, кто защищал Родину. Это был огромный труд – Александр Спиридонович Кислицын нашел десятки ранее неизвестных имен героев-южноуральцев. С его помощью мы узнали имена 174 Героев Советского Союза – наших земляков, имена 20-ти защитников Бреста. О подвигах этих людей рассказывают его книги «Южноуральцы в боях за Родину», «Овеянные славой», «За землю родную».
Война стреляет далеко. Его она сразила почти через 20 лет после Победы далеко от полей сражения. Здесь, у нас на Урале. Рана, вроде и не очень тревожившая все эти годы, дала о себе знать. Вертолетом его доставили в аэропорт, отсюда самолетом в Москву. Но даже в кремлевской больнице свершить чудо – вернуть его в строй – уже не смогли. Умер Александр Спиридонович Кислицын 27 декабря 1965 г. в Челябинске.
8 мая 2007 года в Челябинске на ул.Тимирязева, 28 состоялось открытие мемориальной доски инициатору создания Советского комитета ветеранов Великой Отечественной войны в Челябинской области Александру Кислицыну.
Именем А.С. Кислицина названа одна из улиц в Челябинске.
***
Дед с материнской стороны и папа очень дружили, Юрий Дмитриевич всегда поминал деда Сашу с особым пиететом. Александр Спиридонович, будучи сталинским соколом в натуре - танковый комбриг, защитник Москвы, покоритель Халхин-Гола и Кенигсберга, совершенно спокойно выслушивал папины претензии к генералиссимусу, и хотя не разделял, спорил и возражал уважительно, аргументированно и большим знанием дела, а вот Хруща не любил совершенно. Солнечный человек.
Кирилл Алексеевич недавно поминал добрым словом, - а какой у тебя дед, - на высокой ноте сказал он, - помнишь его, деда Сашу, о-го-го...
Что я могу помнить - свои четыре первых года, урывками, образами, сполохами - воинские штаны с лампасами и светло-зеленую форменную рубашку, китель и фуражку, сказочную улыбку и атмосферу добра, которая следовала за ним по пятам.
И день смерти - никогда не забуду.
Казалось ничего общего у этого человека с войной нет и быть не может. Спокойный, разумный, уравновешенный, исключительно теплый и доброжелательный. Во всех воспоминаниях сослуживцев подчеркиваются именно эти черты. Никогда не повышал голоса, никогда не разговаривал матом и вообще, не бранился, не пасовал перед начальством, а бойцы любовно называли его батей.
Помню, подолгу сидели с отцом на кухне - вечерами, тихо и размеренно, под черный чай с кремлевским подстаканником. Мягкое ночное купе скорого поезда.
***
Александр ХВАСТОВ, «Красная звезда».
Так кто же командовал 17-й танковой бригадой?
Так сложилось, что некоторые факты нашей истории, однажды описанные общепризнанными авторитетными учёными, полководцами, писателями, слепо принимаются на веру людьми, не имеющими других источников информации. Эти ошибки превращались в мифы и легенды, которые искажали и до сих пор искажают картину прошлого. В настоящее время, когда после рассекречивания стали доступными многие документы периода Великой Отечественной войны, можно достаточно легко исправить многие из этих ошибок, но необъяснимый страх до сих пор мешает устранить их тем людям, которые могут и должны это делать в силу своего профессионального и общественного положения.
Изучая архивные документы, ведущий методист отдела «Книга Памяти» Центрального музея Великой Отечественной войны Галина Грин и исследователь Владимир Чернов нашли белые пятна в широко растиражированных эпизодах Московской битвы. Они касаются 17-й танковой бригады, боевые действия которой были практически вычеркнуты из официальной истории Битвы за Москву. Об их расследовании рассказ корреспондента «Красной звезды».
После начала операции «Тайфун» и прорыва немецкими войсками Западного и Резервного фронтов Г.К. Жуков был срочно вызван И.В. Сталиным в Москву из Ленинграда. Утром 7 октября 1941 года он выехал с инспекторской проверкой на укреплённые рубежи Можайской линии обороны для уточнения обстановки на фронте, положения и состава наших войск. Его появление в штабах и войсках Западного и Резервного фронтов заметно поднимало настроение и укрепляло уверенность. В своих воспоминаниях он описывает встречу, произошедшую во время этой поездки, с командиром танковой бригады, с которым был знаком ещё по Халхин-Голу:
«...Навстречу мне поднялся невысокого роста, подтянутый танкист в синем комбинезоне, с очками на фуражке. Мне сразу показалось, что этого человека я где-то видел.
– Докладывает командир танковой бригады резерва Ставки полковник Троицкий.
– Троицкий! Вот не ожидал встретить вас здесь!
И.И. Троицкий мне запомнился по Халхин-Голу, где в 1939 году он был начальником штаба 11-й танковой бригады. Эта бригада была грозой для японцев.
– Я тоже не думал, что встречу вас здесь, товарищ генерал армии, – сказал И.И. Троицкий. – Знал, что вы командуете Ленинградским фронтом, а что вернулись оттуда, не слыхал.
– Ну, что у вас тут делается, докладывайте. Прежде всего, где противник?
Полковник Троицкий рассказал:
– Противник занимает Юхнов, его передовые части захватили мост на реке Угре. Посылал я разведку и в Калугу, в городе противника пока нет, но в районе Калуги идут напряжённые бои…»
Очень яркое впечатление от этой встречи с танковой бригадой на Варшавском шоссе отразил в своих воспоминаниях и водитель Георгия Константиновича Александр Бучин: «…В ту памятную поездку мы объезжали штаб за штабом на западном направлении, Жуков каким-то неведомым чутьём отыскивал очередной штаб, они были замаскированы от врага, а в данном случае и от своих.
Жуков неожиданно появлялся в войсках, что немедленно вселяло уверенность как среди отходивших красноармейцев, так и в штабах.
Самым отрадным эпизодом в той мрачной поездке была встреча под Медынью.
Нас остановил патруль, на всех были комбинезоны и танкистские шлемы. Сказали, что дальше ехать нельзя – противник. Георгий Константинович ушёл в штаб части, вернулся весёлый, помолодевший. Оказалось, что в этом районе дислоцировалась 11-я танковая бригада под командованием полковника И.П.Троицкого (именно так указал в своей книге номер бригады и инициалы командира А.Н. Бучин), которого Г.К. Жуков знал по Халхин-Голу. Он отдал какие-то приказы и, удовлетворённый, уехал в Калугу. Я во всяком случае почувствовал, что мы, наконец, побывали в нормальной воинской части, где несли службу как подобает...»
Многие авторы, ссылаясь на «Воспоминания и размышления» Жукова, называют в дальнейших своих исследованиях командиром той танковой бригады именно полковника Троицкого, – рассказывает ведущий методист отдела «Книга Памяти» Галина Грин. – И в документах Центрального архива Министерства обороны РФ (далее ЦАМО РФ) нет ни одного упоминания о какой-либо ещё танковой бригаде, находившейся в районе Медыни 8 октября, кроме 17-й тбр. А в делах бригады нет ни одного свидетельства о том, что её командиром когда-либо был человек с фамилией Троицкий, при этом воевавший на Халхин-Голе и лично знакомый с Жуковым.
Ни в одном из многочисленных документов бригады, начиная с процесса формирования в сентябре 1941 года, фамилия Троицкий не упоминается ни разу, не встречается ни одной его подписи. Но все они свидетельствуют, что командиром 17-й тбр в октябре 1941 года был Герой Советского Союза майор Николай Якимович Клыпин.
При обращении в учётно-послужную картотеку ЦАМО РФ выяснилось, что Иван Иванович Троицкий во время боёв на Халхин-Голе с 29 июня 1939 года не являлся ни командиром, ни начальником штаба, а был помощником начальника штаба 11-й тбр, и только по окончании боевых действий 31 октября 1939 года он стал начальником штаба этой бригады. Тогда он был ещё подполковником.
С 1934 по 1944 год все части, где служил Иван Иванович, дислоцировались в Забайкалье, в частности с марта 1941-го по февраль 1942 года он был начальником штаба 61-й танковой дивизии на Забайкальском фронте. То есть под Москвой в октябре 1941 года танкист полковник Троицкий, воевавший на Халхин-Голе, быть не мог.
Но не мог же Жуков ошибиться, описывая радостную встречу под Медынью, подтверждаемую его водителем?
По документам ЦАМО РФ удалось установить, что на Варшавское шоссе кроме 17-й тбр 6 октября прибыла группа из 6 танков от бронетанковой академии под командованием майора (а не полковника) Троицкого. С танковой бригадой Георгий Константинович эти 6 танков вряд ли бы перепутал, но, возможно, при подготовке его мемуаров к печати кто-то из командования Московского военного округа и подсказал ему нужную фамилию танкового командира, которую за двадцать лет после войны сам маршал подзабыл и попросил напомнить.
В Подольском архиве супруги Галина Грин и Владимир Чернов провели не один месяц. За это время сотни уникальных документов прошли через их руки. Ни одного документа о результатах боёв той группы из 6 танков под командованием майора Троицкого под Малоярославцем в ЦАМО РФ пока не обнаружено. А между тем разгадка тайны полковника Троицкого была уже близка.
Во время боевых действий на Халхин-Голе в 11-й тбр служил начальник политотдела 17-й тбр Исидор Евстафьевич Астапенко,и начальник штаба 17-й тбр Александр Спиридонович Кислицын тоже воевал на Халхин-Голе! Причём до начала боевых действий Кислицын поочерёдно был начальником 5-й и 1-й частей штаба той же самой 11-й тбр, а ещё до этого, с 1932 года, служил в 32-й механизированной бригаде 11-го танкового корпуса, на базе которой и была впоследствии сформирована та самая 11-я тбр. Но незадолго до начала боёв на Халхин-Голе Александр Спиридонович стал помощником командира и начальником снабжения соседней части – 57-го особого корпуса 1-й армейской группы Монгольской Народной Республики. Командиром именно этого корпуса был назначен Г.К. Жуков по прибытии на Халхин-Гол. Не знать собственного помощника, занимавшегося снабжением, он не мог.
В своих «Воспоминаниях и размышлениях» он указывал на большие сложности в снабжении войск, возникающие из-за значительной удалённости наших баз от Монголии, когда каждый литр воды или бензина, каждый снаряд, каждое бревно для костра приходилось возить за 700 километров. Трудности эти в итоге были успешно преодолены. По окончании боевых действий в ноябре 1939 года Александр Кислицын был награждён орденом Красной Звезды. Возможно, в разговоре 8 октября 1941 года под Медынью они вспомнили знакомую им обоим героическую 11-ю тбр, вот и остался этот номер бригады в памяти маршала.
Действительно, из-за большого количества встреч, состоявшихся 7 и 8 октября 1941 года, Г.К. Жуков спустя много лет по ошибке мог перепутать соратников по боям на Халхин-Голе Кислицына и Троицкого, так как оба они какое-то время служили в одной 11-й тбр, и, хотя и в разное время, оба получили впоследствии должность начальника штаба бригады. При этом поразительно точно в «Воспоминаниях и размышлениях» описана боевая обстановка в районе Медыни именно на 8 октября 1941 года, которая на 100 процентов подтверждается донесениями 17-й тбр за тот день.
Теперь, опираясь на архивные документы того времени, можно с уверенностью сказать, что и боеспособная 17-я танковая бригада под Медынью была, и радостная встреча Г.К. Жукова с товарищем по боям на Халхин-Голе тоже имела место. Но командиром этой 17-й тбр в октябре 1941 года был не полковник Иван Иванович Троицкий, а Герой Советского Союза майор Николай Якимович Клыпин. А встреченным Георгием Константиновичем товарищем по Халхин-Голу был начальник штаба 17-й тбр полковник Александр Спиридонович Кислицын.
После выхода в свет «Воспоминаний и размышлений» Жукова началась самостоятельная жизнь этой ошибки с указанием фамилии командира 17-й тбр как полковника Троицкого, которая до сих пор переносится из одного источника в другой, обретая статус неоспоримой истины. (Ссылка -
***
Все детство жалел. Поздно родился. Война закончилась, и мне не повезло. Приходилось довольствоваться игрой. Фильмами, рассказами, книгами.
Уже тогда, в семидесятых, различал. Родную и официальную.
Родная, это деда Саша, дядя Алик, деда Митя, дядя Миша, Сергей Михайлович, Цыганок, Эрнест Иванович.
Официальная - Брежнев, Сталин, Жуков. Разумеется, актеры их сыгравшие. Оратория Малая Земля.
С родной войны вернулись калеки, забредавшие к нам во двор, выпивохи, за стакан рассказывающие о своих подвигах. Родной была война Быкова, Астафьева, Васильева, Богомолова, Слуцкого, Твардовского.
Там побывало и мое я. Сперва, совсем маленьким.
Казалось, нужно лишь умело притворяться. Убил фашиста - притворился мертвым. Потом, после фильма "Смерти нет, ребята", мое я руководило артиллерийским расчетом, участвовало в партизанском движении после книги о Ковпаке, было капитаном подлодки 042, той самой "счастливой щуки", и летало в бой вместе с одними стариками.
Как и многие сверстники, собирал сведения о танках, пулеметах, кораблях и самолетах и рисовал, рисовал, рисовал. На рисунках побеждали всегда наши. Они никогда не погибали, только немцы.
Господи, какое счастье настоящий тир. Алик сделал подарок на день рождения. И там, представляете, подросток стрелял из взрослого пистолета, заряженного пулями от мелкашки, а не этими позорными колпачками от воздушки.
Шло время, менялось многое - взгляды, прически, музыка. Менялось и понимание войны. В Окопах Сталинграда, Ремарк, Хэмингуэй.
Совсем другие ощущения, иные краски. Негромкий звук и почти не стреляли - думали, молчали, переживали, разговаривали, дружили, любили, страдали, совершали предательство или геройство. Война из технической, салютной, победной и простой, постепенно очеловечивалась, приобретала собственное лицо и одновременно воплощалась во многие лица. Их страдания и неутоленные печали.
***
Делал уборку нервозно. Разрозненно. Рвано и хаотично.
Думал товарища Сталина, думал строчку "со слезами на глазах", а в голове крутились Ельня, Ржев, Смоленск, Киев, Одесса, Сталинград, Курск, Севастополь, а затем снова "сединою на висках".
Прыгали цифры тридцать семь, тридцать восемь, двадцать второе, сорок пятый и черной тенью маячило число двадцать семь.
Господи, финальный кадр из журавлей - мне кажется порою порою, что солдаты, дядь Мишин кортик и Алькин рассказ, как дед каждое утро тренировал пистолетный прицел.
Мочил тряпку, полоскал и смотрел в зеркало, а потом тер со всей силы трижды отмытый паркет - зачем накануне он расправился с верхами. Партии, армии, госбезопасности. Жестко, безжалостно, внезапно.
Конечно там сидели не ангелы. Напротив, прожженные, опытные, с руками по локоть в гражданской крови. Революционеры, бомбисты, коминтерновцы.
Беззаконие, говорите, перегибы, нарушение ленинских норм. Как-будто до того было законие. Независимые пресса и суд, парламентаризм, республиканство. Не было никакого закония. Рухнуло в семнадцатом, безвозвратно похоронено на гражданской, но было другое. Революционное, целесообразное или контрреволюционное. Красное и белое. Звезда и Ленинград, дело врачей-убийц и борьба с космополитизмом. Пятьдесят восемь УК РСФСР. Саботаж, недонесение, пропаганда и агитация, помощь, склонение, сношение, восстание, измена, побег - а, б, в, г. Один, два, четыре, десять. Четырнадцать. Неужели, нельзя иначе. Зачем, зачем, зачем...
Став наличным богом Сталин замкнул фигуру и воссоздал русский коллективный субъект. Красную империю, по сути вернув поверженного революцией голиафа на историческую арену. И произошло чудо. Модернизация. Жуткая, страшная, кровавая и Великая Победа, в огне которой народ осознал собственное, уникальное место. Истинное место.
Революция отняла у России победу в первой мировой, разрушила империю и вот теперь, девятого мая сорок пятого года Империя СССР встала во весь рост.
Никогда раньше не было столь велико русское могущество, никогда так далеко не простирались границы - потерянные в революцию территории возвращены и приумножены, а уничтоженная дотла промышленность денно нощно выдает миллионы тонн чугуна и стали, танков и самолетов, станков и машин.
Можно ли разорвать круг. Революция-Гражданская- Коллективизация-Индустриализация, 37-38, Великая Отечественная и Космос. Круг в котором пала и возродилась Империя, в котором страна, заключив позорный Брестский мир, стала абсолютным победителем во второй мировой. В котором спасены миллионы, в котором котором погибли миллионы - двенадцать в гражданскую, семьсот тридцать тысяч приведенных в исполнение политических приговоров, двадцать семь война и неродившиеся дети.
Цена Победы. Страшная, немыслимая, невообразимая, оглушительная. Но это цена Победы. В противном случае, вопросы были бы решены полностью и окончательно. Русский, еврейский, цыганский, славянский. Даже документик соответствующий имеется. Немецкий, честь по чести, печать и подпись. Без вариантов. Они приходили не шутки шутить.
Обычный человеческий разум не справляется с подобным масштабом. Нет и не может быть индивидуального опыта тотального уничтожения, но он есть на уровне коллективного, и только великий взрослый народ способен на великие жертвы. Русская идея, мечта и правда - это абсолюты Победы. Основания, источники и смыслы. Ветхозаветный подвиг и христианская жертва.
***
На тренировке поминали дедов. Серый своих, я своих.
У Серого израненный, истерзанный, без орденов и медалей, непобежденный. Финскую с ранением, а блокаду отстоял на Невском пятачке.
Я рассказывал про Сергея Михайловича Кувалина, большого друга семьи, человека, который трижды бежал, один раз из лагеря смерти. Аушвиц, кажется.
Чудесней невозможно представить. Каждый визит праздник. Открытый, радушный, веселый. Свой. Вот рассказов о себе не допросишься, зато про других сколько угодно.
Безмерно уважал деда, беззаветно, мог часами перечислять его заслуги, а на свои только рукой махал.
Действительно, какие заслуги у трижды бежавшего из немецких лагерей и отвоевавшего всю войну. Поэтому тут же отправили на перевоспитание. Благо дед комбриг вступился. Еле-еле вернули. Теперь уже из наших.
Я-то по детству хотел слышать подвиги, подробности, про то, как лихо он ломал-крушил немцев, что-то на подобии четырех танкистов и собаки. Тишина, правда однажды упомянул, как на третьем побеге оставили двух немцев у костра.
- Как оставили, - спросил я
Сергей Михайлович замялся, - ну...
- Убили, что ли?
Он молча отвел глаза, вздохнул и мучительно кивнул в сторону. Представляете, спустя тридцать лет остро переживал вину. Реальную, неизбывную. Стыд и боль. Русский человек.
Алька никогда не рассказывал за убийства. Никакого бахвальства, никакой арифметики. Стрелок. И не потому что кто-то запрещал, военная тайна или подписка о неразглашении, отнюдь. Нет, и все. Больно и муторно.
Арон Михайлович Кербель, всю войну от и до - рот на замке. Про театр днями и ночами, а про собственные геройства, про то, скольких немцев, служа в полковой разведке, ублажил, ни гу-гу.
И бабы наши, потерявшие близких на фронте, аж до сорок седьмого, пока те стройки строили, пленных подкармливали.
Серый поведал, его дед даже сдружился с одним. За стол усаживал, угощение ставил, самогонки наливал. Вот такие победители.
Чистая душа
***
После победы союз стал целым. Страной, народом, общей судьбой и спасением. Царская Россия погибла в огне гражданской, а термидорианцев добило Восемнадцатое Брюмера Восьмого года. Радостный тридцать седьмой, когда жизнь стала лучше, а жить стало веселей - стер носителей вселенской супер-идеи, выкорчевал, выскреб, зачистил. По-азиатски коварно. Никакого больше всемирного топлива, исключительно имперский замысел, хотя красная обертка осталась.
Коммунизм, ленинизм, социализм, а на самом деле имперский сталинизм. Закрытое торговое государство Фихте, где национальные окраины сидели в ежовых рукавицах центра, а промышленность и сельское хозяйство имели строжайшее вертикальное подчинение.
План-закон и жесткая государственная идеология, забитая, ограниченная сверху личная собственность, бесплатные квартиры и медицина с образованием.
Человек сверху донизу, изнутри и снаружи погруженный в общее. Коллективное, скудное, невзрачное, жестко управляемое, но работающее и целое. Целесообразное и объяснимое, где каждому отведено обусловленное большой задачей место.
Прикреплен, досмотрен, худо-бедно обеспечен. Работой и свободным временем, стадионом и домом культуры, общественным транспортом, школой, институтом и поликлиникой. Кино и книги, кружки и самодеятельность, смотры и демонстрации, но главное цель-мечта - построение коммунизма, где от каждого по способностям, каждому по потребностям.
От рождения и до смерти текли куда надо каналы. Так или никак. Жестко ограниченный выбор перчаток - если враг не сдается, его уничтожают.
Дальше целое только разрушали. Размывали, кастрировали, пытались приделать "человеческое лицо". Коммунизм как цель отодвинули в ритуально-символическую область - прекрасное далеко, заменив на благосостояние трудящих. Пятилетками качества, интенсивности, эффективности. Продовольственными программами, квадратно-гнездовым способом, освоением целины, строительством бама, мелиорацией или перестройкой с ускорением. Волшебными палочками, но операция по удалению Сталина оказалась смертельной.
Конечно интеллигенция ненавидела и ненавидит Кобу до коликов. Генетически и сословно, всякий раз поминая прошедших лагеря друзей и родственников. Осужденных, расстрелянных, опущенных в нечеловеческие условия гулага. Отпущенных в пятьдесят четвертом и реабилитированных в пятьдесят шестом. Этого не отменить и боль не унять. Жизнь и судьба, и принять невозможно - каждая клеточка сопротивляется, вопиет и болит. Родные и близкие, чего еще доказывать. Только представить глаза. Детские, родительские, женские. Страх, испуг и кол, вбитый в самое сердце. Невозможно, немыслимо...
Долгое время не мог смотреть на изображение, читать или слышать имя, голос - пусть даже воспроизведенный актерами. Хуже исчадия. Трясло от легкого намека, но почему. Почему так остро, ведь мое взросление пришлось на блаженные, бархатные шестидесятые-восьмидесятые. Счастливое детство, прекрасная юность, волшебная молодость - ни тени, ни намека. Неужели, сословный артикул, творческое прочтение интеллигентской мантры. Или отцовский авторитет, завет, кровная метка, а может, элитарный разворот-отделение своих от чужих.
Алька криком кричал, будь советским. Убеждал и рассказывал. Любил Сталина беззаветно, но куда против бога-отца и рукопожатности своих, против факта в конце концов. И деда брали, и старшую сестру бабы Поли опустили в лагерь. С концами, меж прочим.
Господи, да этим историям несть числа. Соловки, Воркутлаг, Казлаг, Колыма, Магадан. По шпалам, по железной дороге. Начинаешь писать, аж к горлу подступает, но Алька упрямо качал головой:
Только будь, пожалуйста, советским.
Как, Алик, как быть советским, как...
Как болеть за Карпова, а не Корчного, как признать Сталина, и если при нем все было так хорошо и правильно, куда все подевалось. Куда делись сниженные цены, товары с торгсина и беззаветная вера в чудесные идеалы. И вообще, как можно верить в подобные глупости. Каждому от каждого.
Каждой бабе по мужику, говорил в девяностых Жириновский, а каждому мужику по бутылке. Вот и весь гребаный коммунизм.
Дима, очень прошу, будь советским
Аля, на себя глянь. Комната в коммуналке - ни кола, ни двора, кровать, стол, этажерка с книгами и вешалка. Это и есть счастье, скажи, этого ты хочешь для всех. Почему, родной, при таком счастье ты спустил собственную судьбу - личное, благополучие, авторитет, почет...
Очень прошу, - и смотрел. Смотрел и слушал, смотрел и молчал. Молча смотрел, глазами полными любви и сострадания.
***
Двадцать шестого года, первенец.
Батя бронетанковый. Командир. Алексан Спиридоныч. Самородок с вяткинской глуши. Два класса. Церковно-приходских. С коридорчиком. Балалайку за два дня. Виртуозно. Бронетанковая академия, все дела. Дослужился до зампотылу. Халхин-Гол, Жуков. Поссорились. С того натерпелся, всю войну икалась размолвка. Дважды меняли героя на красное знамя. В результате шесть штук. Кавалер, один из пятнадцати со всего союза. Участник битв от Москвы до Кенигсберга, первый председатель совета ветеранов.
Алька случился цельным, советским, сталинским. Комсомолец, активист. Умница, отличник. Стрелок. Закрытыми глазами, по звуку - всегда десять.
Сразу побежал на фронт. Дважды ловили, возвращали, наконец батя не выдержал. Приписал к обозу. Все-ж семнадцать, взрослый.
Рукастый, ловкий. Научился пэпэпша набивать под обрез. Даже сверх того. Семьдесят шесть - это патронов в барабане.
Тут-же свалил в разведку. Достали, навтыкали, пообещал, и на следующие сутки утек. Махнули рукой - не удержишь.
Сходу разжился шмайсером, потом пулеметом. Сметливый, резкий, азартный. Отвел душу, пострелял.
С войны припер чемодан. Огромный, немецкий. Во дворе открыл - посыпались конфеты. Полна коробочка, трофейные, целый ящик - под завязку. Со всей округи пацаны слетелись - еще-бы, такой праздник, Алька вернулся.
Юрфак на отлично - красный, он красный и есть. Милиция, прокуратура.
Мастерить любил. Починять. От примуса до водопровода - хоть что, по первому свистку.
Аличка, родной, у меня кран не того...
Сей момент, трищ дженера, и радостно бежал помогать.
Местные старухи обожали, караулили у подъезда. Примус, проводка, вешалка, крючок. Ему в радость - работает, треплется. Родной.
Вот денег не брал. Никогда. Ни с кого. Рюмочка.
Поначалу нормально. Весело. Жизнь ладилась.
Встретил половинку, влюбился, расписались, родили Светку. Перевелся в Ленинград , дали комнату в коммуналке. И там понадобился. Блокадники, блокадницы. После работы вторая смена. Забезденег - свои, советские. Но от рюмки не отказывался.
По выходным, на работе, в гостях. В бане или просто по-соседски. Короче, стал пить. Всерьез. Запойно. И уже не мог ни работать, ни починять. Только заливать. Месяцами.
Ушла половинка, забрала Светку. С работы попросили по-хорошему, правда, партбилет долой. Все принял безропотно, ни одного плохого слова - ни про бывшую, ни про работу. Никогда.
Устроился на завод рабочим. Пошел вверх, уникальный специалист - токарь, фрезеровщик, сварщик. Самые ответственные оборонные заказы, сложнейшие сборки, испытания, все к нему. Ни разу не говорил нет, не могу, не справлюсь.
Так точно, ща сделаем. И делал. А через неделю исчезал на два месяца. Терпели-терпели, да не вытерпели. Так и повелось - устроится, полгодика на ура, и в нуль. До копейки, до трусов.
Летом Челябинск - мама, сестры, племянники. Ждали как манны небесной. Особенно мы-дети.
Сам как ребенок. И детские забавы, потребы, фантазии воспринимал всерьез, участвовал на равных - походы, велики, войнушки. Тир, мороженки.
Лучше его не было - все умел, всегда с радостью. Главное, свой. Взрослый, но свой - искренний, не закрытый костюмом, морализаторством, позой.
На дворовом верстаке творил лучшие в мире пистолеты - вальтеры, парабеллумы, наганы. Даже маузеры. Один в один. На совесть - издаля не отличишь. Если мороженное - по триста. Разного. Плюс газировка - по бутылке на брата. И можно обсуждать любое. Кроме интима. Болеть по-взрослому - разумеется, за наших. Истово, с душой. Делить успехи и неудачи - по-правде, не боясь, что тебя не поймут.
В девяносто шестом приказал. Ничего не нажил. Кроме комнаты.
Так и не повзрослел, остался в тогда. Стрелком с чемоданом конфет.
Альберт Александрович. Дядя Алик. Навсегда
***
Ленсанна человек неистовый. Особенно в обиде. Собственно, в другом состоянии ее застать сложно, и если удается, то ненадолго. Неосторожным словом, намеком или невниманием кто-нибудь зацепит. Не со зла. По неопытности или забывчивости. Просто кроме обиды, всякое ее настроение неустойчиво. Ответил не сразу, закурил не вовремя, зевнул невпопад. Хана. Мгновенно меняется лицом. Губы стрункой, гнев разрывает глаза, спина упрямляется. Цепенеет и закусив губу, многозначительно покидает присутствие. Главное, не спугнуть. Неопытные начинают суетиться, пытаются остановить, обернуть неловкость в шутку. Не тут-то было. Ленсанна резко оборачивается и выдает по первое число. Все подряд. Наболевшее, накопленное, подшитое. Взращенное долгим молчанием. С красочными ярлыками и домыслами, слезами и пафосом. На одном дыхании. И пока огорошенный пытается сообразить, что к чему, она, резко оборвав отповедь, громко хлопает дверью. Или бросает трубку. Теперь уже навсегда. Или до следующего раза.
Третий ребенок. Младшенькая. Любимая. Из хорошей семьи.
Если в настроении, стрекочет, перемежая речь английскими словечками. Ведь она не хухры-мухры, а преподаватель иностранного языка. Бритиш инглиш. Некоторые утверждают, язык советский. Даже так, советская интерпретация американского учебника по английскому языку для аристократических слоев с окраин.
Артикулирует строго по правилам. Как на уроке пятого класса. Длинное "зе" с защемленным языком, правильные "ши" и "хи", скроенные по таблице предложения. И плотоядно насладившись недоумением собеседника, предлагает повторить.
- Ну, как по-английски "который час". Давай, вместе. Воуч чайм исс ич. Хорошо, еще разок.
Любит музыку. Лучше современную. Например, польскую группу Но-То-Цо. Или Анну Герман. Правда, слушать особо не на чем.
Но любить-то можно.
Однажды была замужем. Почти в детстве. Семнадцать. Осчастливила Леньку из соседнего двора. Родили сына. Муж столярничал, служил на заводе и выпивал разумно. По-тихому, и как-то застукал супругу на измене. С другом.
Скандал, все дела. Вроде помирились, но разумность закончилась. Началась неразумность. Запил. Уволили. Покатился.
Ленсанны надолго не хватило. Сына в охапку и к родителям.
Правдами-неправдами через пару лет собрали кооператив. Помогли, а куда деваться.
Личная жизнь не задалась. Тот пьющий, у этого жена, другой налево норовит, четвертый жмот, пятый не любит детей.
Сын рос с ключом на шее. Мамка на работе - сам себе голова. Поначалу шло по уму. Пионерия, комсомол. Активист, общественник, член научного общества. В институт не попал. Пристроили в технарь, и там не смоглось.
Армия. Работа. Женитьба. Доча. Все псу под хвост. Бутылка.
В коне концов мать с квартиры долой. Поди, поживи в бомжатнике.
Скиталась. По чужим углам.
Как такое своим расскажешь. Вечные контры. С детства. Еще обрадуются ненароком.
Каждое утро караулила ненаглядное чадо. Увещевала. Может одумается. Все-ж мать, и дочь без отца.
Не получилось.
Жил, жил и того. Сорок шесть. От всего и сразу. Не приходя в себя.
Вернулась. Слава богу, крыша над головой. С внучкой кое-как наладила - раньше не подпускали. Та подросла. Замужества посыпались.
Ленсанна в невзгодах да обидах затвердела. Кремень.Снова и снова пытается выкроить капельку личного. Познакомиться, завести мужчину. Даже на похоронах.
Не везет. Бегут мужики.
Остается рюмочка. Разок-другой, и поплыла лодочка. Туда, где мягкий свет заливает округу и небо, густо цветет сирень и широко улыбается папа. Живой, настоящий, добрый.
Там, в шестидесятом, они счастливы. Наскоро и навсегда. Вот-вот родится сын. Обязательно сын. Ленька сам сделал кроватку. Он столяр, трудяга и любит ее. И у них комната в центре. От завода. В коммуналке, но своя.
Им весело и везде весело. Во всей текущей жизни. Особенно за окном. Весна, тепло и в фонтане-аисте радостно плещется соседская детвора.
Она твердо уверена, аист - это к счастью.
***
И мама. Блестящий журналист, редактор, режиссер. Человек, которого можно было поначалу принять за одержимого. Профессией. Семьей. Ребенком. Отличница.
Все и всегда лучше всех. На пятерку с десятью плюсами.
Золотая медаль, с отличием Ленинградский Универ(факультет журналистики) в пятьдесят седьмом. Потом, в шестидесятых, уже заочно, театральный. Тож Ленинградский. Где преподавали Товстоногов и Карасик. С погружением за кулисы БДТ.
Студия телевидения.
Прямые эфиры, командировки. Тайга, Тундра, Памир.
Металлурги и горняки, геологи и газодобытчики, золотоискатели и великие артисты.
Спектр знакомств - от Камчатки до Рима.
Игорь Жуков, Виктор Бокарев, братья Морозовы, Миша Плоткин, Геннадий Хазанов, Ариэль, Валерий Леонтьев.
Врачи, учителя, староверы, пастухи.
Мирошниченко, Дьяконов, Пивер, Кербель, Вербицкий. Театры и Киностудии, ансамбли и союзы художников, писатели и...
Василий Аксенов, еще тогда, в пятидесятых, будучи медиком и автором ненашумевших рассказиков, приударял. В какой-то компании познакомились. Он - студент, она студентка. В гости ходил, провожал, пытался за руку подержаться. Отказала.
Почему - сморкался в бумажку. А надо было в благородный платочек. Не прошел.
Имя им - легион, а ей - успех. Супер-женщина, супер-мать, супер-режиссер, супер-хозяйка. Даж круче еврейских мамочек. Под танк - с удовольствием, только покажите, где. Героиня.
Другие статьи в литературном дневнике:
