Скоро будем отмечать дату. Тридцатипятилетие Фонда Культуры. Первого ноября. В любимом кинотеатре Пушкина.
Собственно, мое присутствие в Фонде длится не больше года, а предшествующие тридцать четыре ваш покорный слуга болтался мимо.
Нет, конечно знал о его существовании, но относился весьма поверхностно. Мало ли каких фондов наплодила перестройка. Сороса, к примеру, или содействия приватизации, а тут...
Собираются люди, разговоры разговаривают, доклады делают. Ничего особенного.
Сперва слушал. Кирилла Алексеевича, потом Павла Васильевича, затем Алексея Леонидовича. Внимательно слушал.
Батюшки святы, засверкали имена - Валериан Правдухин, Гарин-Михайловский, Освальд Плебейский, Снежное вино, заблестели классики - Вернадский, Тимофеев-Рессовский, Гумилев, Менделеев, зашелестели страницы воспоминаний, словно зазвучало неотжившее время. Мое время. Мои слова, мои непроговоренные разговоры, скучно брошенные книги, недослушанные собеседники и недодуманные сомнения.
Неужели, думал я, это правда, неужели кому-то интересны дела и люди не из сегодня-сейчас, а люди, которые оставили след пятьдесят, шестьдесят или сто лет назад. Причем не яркий, столичный, раскрученный, а местный, провинциальный, негромкий.
Оказалось, интересны. Интересны Юрий Дмитриевич и Александр Спиридонович, Юрий Динабург или Владимир Курносенко. Гольдштейн, Зельдович, Сорокин, Левицкий, Бокарев, Каунов и Шмыгин.
Те, с кем общался всерьез и почтительно, дружил за руку или издалека, молча слушал или оглушительно смотрел.
Свои, пусть очень разные во взглядах, манерах, привычках, но в главном свои. Челябинские. Те, кто не считаясь со временем и выгодой упоенно рассказывал по-настоящему важное, стоящее, вечное, раздвигал горизонты и раскрывал сущее.
И я снова заболел. Включился. Один очерк, второй, затем эссе и снова очерк. Как будто не уходил - так, на минуточку выскочил за сигаретами в восемьдесят седьмом, а вернулся тридцать пять лет спустя.
Добро пожаловать домой.
