Наш Пушкин. 6-1ОТСТУПЛЕНИЕ О КОЦЕБУ. Прежде всего бросается в глаза, что стихотворение, о котором идет речь, находится в тесной зависимости от появившейся в то же время эпиграммы Пушкина "<На Стурдзу>", и зависимости настолько явной, что сам по себе тот факт, что на протяжении многих десятилетий до появления книги Проскурина этот текст оставался вне поля зрения бесчисленной армии пушкинистов - перевернувших, казалось бы, всю периодику в поисках пушкинских публикаций - сам по себе этот факт единодушной старательной слепоты о многом говорит! Вот текст пушкинской эпиграммы, которая сегодня вполне правдоподобно считается адресованной монархисту и апологету православия, русскому дипломату А.С.Стурдзе:
Совсем недавно по Европе прогремело убийство Августа Коцебу (побывавшего, кстати, в свое время в лапах карательной машины русского самодержавия!) - немецкого писателя, ведшего пропаганду внешней политики Российской империи, сначала во время освободительной войны с Наполеоном, а затем в пору создания охранительного общеевропейского Священного союза, и убитого, в конце концов, по решению тайного молодежного патриотического общества студентом К.Зандом (он упоминается в стихотворении Пушкина "Кинжал"). Стурдзе, находившемуся на дипломатической работе в Германии и также опубликовавшему на немецком языке брошюру, в которой, в частности, выдвигалось требование установить контроль над политической активностью, процветавшей в германских университетах, - пришлось срочно выехать в Россию, чтобы обезопасить себя от подобных же карательных санкций подпольщиков. Непонятно поэтому: то ли Пушкин восхищается деятельностью Стурдзы (если мы присоединимся к общему мнению и решим, что стихотворение действительно адресовано ему) - деятельностью, направленной на укрощение пропагандистской истерии западноевропейских революционеров, то ли... негодует против него. Во всяком случае, эпиграмма эта распространялась в списках, что автоматически, вне всякого размышления над ее содержанием придавало ей статус произведения вольнодумной поэзии. А в печати, в те же самые дни, когда Стурдза возвратился в Россию и Пушкин адресовал ему свое стихотворение, - появился... как бы "подцензурный" его вариант, и напечатан он был к тому же - в журнале под названием (звучавшем, впрочем, как мы знаем, амбивалентно) "Благонамеренный". И вновь я нахожусь в затруднении: не является ли обобщающая сила этого, второго произведения гораздо радикальнее, политически острее, чем мнимая "эпиграмма", принадлежность которой Пушкину считается безусловной? Стихотворение это напечатано под названием "Загадка", и в ней действительно, с помощью развернутого иносказания, задается вопрос:
Как бы то ни было, все эти построения основываются на исходном предположении о безусловно охранительном характере публикации "Благонамеренного": не важно, она ли, эта публикация, полемизировала с Пушкиным, или "вольнодумец" Пушкин - полемизировал с ней. Вновь, как и в случае с пушкинским четверостишием, мы сталкиваемся с априорным убеждением, возникшим без сколько-нибудь серьезного анализа этой публикации (да и о каком серьезном анализе может идти речь, если исследователь-пушкинист, просто обращаясь к ней, и так ходит по лезвию ножа!) и даже, как увидим, - в результате недостаточно внимательного отношения к самому ее печатному тексту. А между тем, дело обстоит прямо противоположным образом, чем это нам внушает мнение, представляющееся "само собой разумеющимся". Если бы авторство пушкинской эпиграммы "<На Стурдзу>", дошедшей до нас только в списках, не было удостоверено современниками и перед нами, точно так же как для журнальной "Загадки", возникла необходимость атрибутировать ее Пушкину, - то в отношении произведения "Благонамеренного" наша уверенность оказалась бы значительно выше, чем в отношении четверостишия, ходившего по рукам: в первом из них признаков принадлежности Пушкину куда больше, чем во втором! © Copyright: Алексей Юрьевич Панфилов, 2010.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
