Режиссер В. Манский ЭМ 19. 04. 2921

В. Манский; У нас в метро тоже была потрясающая история. Была заложена сцена в метро. И когда мы приезжаем снимать метро, мы видим, что всё метро огорожено такой цепью военных, которые не пропускают в зону метро людей, которые не соответствуют дресс-коду. Какого-то старика с коробкой остановили. То есть они отслеживают, как визуально должны выглядеть люди, которые проходят в ту зону, где мы снимаем.
И когда мы уже непосредственно сели в вагон метро, там так устроена система, что иностранец может посетить только 3 станции метро. То есть на одной сесть, на одной выйти посмотреть фойе, и еще одну, и там же выйти на улицу.
И когда мы сели в вагон снимать (я работал с двумя операторами), оказалось, что там напряжение ламп в этом метро не соответствует скорости съемки. Одним словом, шло мигание — мы не смогли снять в этом отрезке. Мы проехали 3 станции, и только к третьей станции они наладили синхронизацию с этими лампами. А нам говорят: «Всё, выходите, мы приехали».
Я, естественно, понимаю: если я выйду, больше я в это метро никогда не спущусь, не сниму. И я просто тупо не выхожу из этого вагона. Говорю: «Мы не сняли, мы должны ехать дальше». В общем, 20 минут мы ведем переговоры — в вагоне метро, в центре города. Останавливается движение. Поезд никуда не идет, никто из вагона не выходит, никто в вагон не заходит.
И в результате этих переговоров (я не помню, они были 20 минут или 40 минут, потому что в такие стрессовые моменты время вообще идет совершенно иначе) мы вдруг находим компромисс. Точнее, они мне предлагают компромиссное решение. Они говорят: «О'кей, дальше вы по-любому не проедете, но сейчас Зин Ми может пересесть и поехать в обратном направлении».
Я хватаюсь за последний аргумент как за такую соломинку и говорю: «Но понимаете, мы же уже чуть-чуть сняли. Мы уже сняли этих людей, которые вокруг нее. Нам нужно, чтобы были эти люди». И сопровождающие нам говорят: «А это вообще не проблема». И они обращаются какой-то очень короткой фразой (типа «хенде хох», буквально что-то такое) к этим людям. Они все встают, и весь вагон переходит на противоположную сторону. Садится в другой поезд и едет с нами в обратном направлении. Знаете, если бы я сам не был участником этого процесса, я бы решил, что это просто… Оруэлл нервно курит в сторонке. Вот, то есть, Северная Корея.

М. Курников; Ну, вы помните название книги «Украина не Россия». Ну и Северная Корея. В том смысле, что мы такими никогда не будем? Успокойте нас!

В. Манский; Вот тут можно быть спокойным, это абсолютно. Вообще и в Корее-то всё произошло как аномалия. Знаете, как в Чернобыле — телята с тремя головами, с восемью ногами. Это аномалия в результате очень сложных процессов, которые происходили в этот исторический период, в этом культурном пространстве, в этих обстоятельствах. То есть там много-много всего, и вот получилась Северная Корея.
Конечно, Россия просто ментально никогда не будет Северной Кореей. Но поверьте, даже легкий разворот в ту сторону — это абсолютная трагедия и катастрофа для любой цивилизации, и для русской цивилизации в том числе. И этот разворот, к сожалению, Россия уже совершила. Конечно, она не станет Кореей, но и будучи не Кореей, но глядя в ту сторону, это страшная судьба для людей, которые будут жить в этой системе — в нашей нынешней российской системе.

М. Максимова; Судя по вашим последним словам, сказанным сейчас, вы, в общем, без оптимизма смотрите на будущее в России. Собственно говоря, вы, правильно я понимаю, уже в 2015 (поправьте меня), в 2016 году уехали, собственно, из нашей страны и живете в Риге. Скажите, как было принято это решение? И что стало отправной точкой или даже последней каплей?

В. Манский; Нет, вы знаете, это у меня не накапливалось. Никогда в нашей семье не стоял вопрос об отъезде. И уехали мы не в 2016 и не в 2017 году, а ровно весной 2014 года, когда начался процесс аннексии Крыма. И это решение было принято на самом деле за 60 секунд. Эти 60 секунд я помню — они стоят у меня в голове и будут стоять всегда. Вообще мне кажется, что я человек не эмоциональный, но видите, какие-то важные решения (и кстати, правильные, как я сейчас понимаю) принимаются очень эмоционально. Могу эти 60 секунд сейчас, если вам интересно…

Значит, я был в Испании. У меня такая привычка: я в гостиничных номерах включаю телевизор, и он всегда работает. И вот я зашел в номер. Работал какой-то российский канал. И я зашел в тот момент, когда Валентина Матвиенко объявляет тему голосования в Совете Федерации. Она говорит: «Кто за то, чтобы разрешить главнокомандующему Владимиру Владимировичу Путину использование российских войск за пределами Российской Федерации?».
Это всё март 2014 года. Мы все находимся понятно в каком настроении. «Голосуем!» — и идет такой таймер, который отбивает эти 60 секунд. Пока идет таймер с отбиванием 60 секунд, во мне происходит извержение всех вулканов, которые есть на планете Земля — они все производили извержение внутри меня.
И когда эти 60 секунд прошли, Валентина Ивановна очень спокойно сказала (по-моему, то ли единогласно, то ли как-то с одним воздержавшимся — я уж не помню): «Решение принято». Следующим моим движением было, что я взял мобильный телефон, позвонил жене, и мы в течение 5 минут приняли решение, что мы из России уезжаем.

М. Максимова; Вы как считаете: возможно ли сейчас в России искусство вне политики?

В. Манский; Мне кажется, ничто сейчас в России невозможно вне политики. Даже выращивание клубники. Ну, как известно, человек выращивал клубнику, решил стать президентом и теперь, по-моему, он ее не выращивает.

М. Курников; Странным образом вы здесь солидаризируетесь с Путиным или, скажем так, с «Единой Россией», которые всё равняют и всех наказывают за политическую деятельность. То есть люди, казалось бы, к политике не прикасаются никаким боком, а их объявляют иностранными агентами, потому что, например, борьбу против СПИДа признают политической деятельностью.

Вообще говоря, «Артдокфест» за годы своего существования абсолютно не изменился. Если он и менялся, то только в сторону смягчения своих взглядов на окружающую действительность. Потому что «Артдокфест» не диктует взгляды, а отражает взгляды, созданные авторами документального кино в течение года-полутора, то есть в тот период, за который мы собираем свои фильмы.
Когда мы открывали фестиваль в 2007 году, 2009, 2010, картины были значительно более актуальные, значительно более острые. Все российские авторы всё-таки еще снимали такое задиристое кино. Но власти за годы правления Путина нашли какой-то способ усмирения художественной мысли, гражданской мысли документалистов. И сейчас таких картин значительно меньше.
И вот парадокс заключается в том, что фестиваль стал как бы градусом пониже, а страна так разительно изменилась, что даже эти куда более сдержанные высказывания сейчас воспринимаются как абсолютная фронда. Мы уже такие просто получаемся круче Навального в кинематографе. Хотя это ни в коей степени не соответствует факту. Картины, которые подверглись самым яростным атакам в этом году, просто цветочки по сравнению… Или ягодки — не знаю, как это в пословице, где там цветочки, где ягодки. Но я имею в виду, что они куда более сдержанные по отношению к картинам, которые мы показывали раньше. Просто сейчас нет острых фильмов.

М. Максимова; Это страх?

В. Манский; Конечно. Главное, что делает власть — она превращает людей в напуганных, в конечном счете в рабов. И этот страх пронизывает человека полностью. Он подавляет волю человека. Этот страх позволяет власти делать вещи, которые, в принципе, несоразмерны ни с какими… То, что сейчас происходит в России — это вообще запредел запредела. Но именно благодаря страху большинства они могут наращивать это уничтожение человеческой воли и вообще каких-либо перспектив на сколь-нибудь достойное существование человека в их стране.
Вообще они в каком-то смысле оккупировали страну — нынешние власти. Поэтому как власть-оккупант, она проводит вот такую политику: за вывешенный флаг не того цвета расстреливаем 20 ни в чем неповинных жителей деревни — приблизительно вот такая сейчас логика у нынешних властей по отношению к собственному народу. И конечно, народу страшно.

А фильм Навального — это действительно абсолютное событие в кино, в политике, в общественной жизни и в России, и за пределами России. И этот приз очень точно назван и очень точно соответствует. В принципе, на «Артдокфесте» фильмы Навального мы никогда не включали в наш главный конкурс. Мы могли бы их показывать во внеконкурсной программе, но фильмы Навального всегда сразу публикуются в интернете. И так как у нас на фестиваль продаются билеты, как бы нет логики продавать билеты на фильм, который есть в интернете.
Но в «Артдокфесте» есть конкурс (кстати, 2-й по статусу конкурс), в который включаются фильмы, сделанные для интернета. Он так и называется — «Артдоксеть». И вот в конкурс фильмов, сделанных для интернета, мы лет 5 назад включали фильм Навального — фильм «Чайка». И он получил там главный приз. Главный приз вручается по итогам зрительского голосования. Зрители проголосовали за то, что это лучший фильм той конкурсной программы.
Поэтому да, это не искусство, и не должно быть искусством. Вообще искусство — это удел небольших групп зрителей. А у Навального задача — общаться с очень большой зрительской аудиторией. Чего он, кстати, успешно добивается. 100 с лишним миллионов — я не знаю, есть ли еще какой-нибудь российский документальный фильм, получивший такую аудиторию.

М. Максимова; Вы снимали фильм про Путина, снимали фильм про Горбачева. Если успеем, надеюсь, мы еще поговорим об этом. Просто раз уж мы затронули Навального, скажите: а про Навального хотели бы снять фильм? Или, может быть, планируете?

В. Манский; Честно говоря, я не планировал, но когда с Алексеем началась вся эта катавасия, я думал поехать в Германию и там поснимать. Но он как-то неожиданно быстро переехал из Германии в российскую тюрьму и, в общем… Но мне кажется, что, в принципе, нужна картина о Навальном — такая, понятная, настоящая. И драматургии очень много.

В.Манский: Я пессимистический оптимист. Я верю, что Россия светлого будущего будет, но не при моей жизни

Он революционер, ему надо здесь и сейчас революцию. То есть он как бы не вдолгую, мне кажется. Но такой и нужен. С другой стороны, я другого человека-то и не вижу, который так жертвенно и так отчаянно… С такой вообще неадекватной верой в русский народ, абсолютно ничем не подтвержденной — ничем абсолютно. А вот он верит и прет как танк.

М. Курников; Вы так говорите, как будто считаете, что эта жертвенность напрасна.

В. Манский; Да я думаю, что русский народ просто не заслуживает этой жертвы. Потому что он ничего не делает в ответ.

М. Максимова; А как же все эти акции протеста?

В. Манский; Какие акции протеста?

М. Максимова; Вот в среду будет.

В. Манский; Знаете, даже если выйдет миллион человек (а миллион не выйдет), это ничтожно мало. Вообще власть плюнула в лицо 143 миллионам человек. Выйдет 100 тысяч, а все остальные будут что — утираться этой слюной? Или, так сказать, ее соскабливать и в Священный Грааль, заполнять хрустальные вазы этой слюной, которая бесконечно унизительно выплескивается в наши глаза каждого человека?

М. Максимова; Может быть, нужно время? Вы же сами сказали сейчас, что как эта ситуация сказывается на вашем… Точнее, не на вашего фестивале, а на участниках — страх.

В. Манский; Нет, время, конечно, нужно. Еще Годунов — что-то такое: «народ безмолвствует». Тоже прошло определенное время, но как-то всё безмолвствует и безмолвствует.

М. Курников; Ну как же безмолвствует? Вот вы сняли фильм про Горбачева, разговаривали с ним много-много часов. Неужели вот этот момент, этот период не вызывает у вас никакого оптимизма?

В. Манский; Нет, у меня, конечно, вызывает оптимизм этот момент. Я очень признателен Горбачеву за то, что он совершал эти наивные действия по вытаскиванию России из рабства. Но это же ничем не закончилось. Он теперь враг народа, проклят. Требуют его суда и с удовольствием сбиваются в группы, чтобы вернуться в свои бараки, где вечером точно будет похлебка, гарантированно.

М. Максимова; Кстати, в одном из интервью вы сказали, что верите, что Горбачеву будут ставить памятники и в России.

-Просто не при нашей с вами жизни. Вот в чем дело. Точно не при жизни Горбачева, но, к сожалению, и не при нашей жизни. Я в этом смысле такой, знаете, пессимистический оптимист. Я верю, что Россия светлого будущего будет, но не при моей жизни.
Нет, я пытаюсь помогать тем, кто нуждается в этой помощи. Я пытаюсь делать фестиваль, потому что я вижу, что есть люди, которые физически умирают без глотка свободного воздуха. Просто происходит отключение мозга от кислородного голодания. И я пытаюсь этим людям помогать. Но это такая точечная помощь, которая не отменяет общую эпидемию, от которой вымирает страна.

В. Манский; Да, вот мы с Муратовым недавно ругались. Он говорит: «Мы не призываем к революции. Мы эволюционируем. Мы, так сказать, помогаем нашему читателю эволюционировать». Ну да, я тоже своими фильмами пытаюсь помогать людям эволюционировать. Но хочется, тем не менее, и как Навальный — хочется какого-то быстрого результата. Эволюция — это слишком удаленная перспектива. Она слишком далека от того, что ты можешь застать в собственной жизни.
Знаете, у меня есть приятель. Ему 86 лет, и он очень страдает от того, что не хочет умереть при Путине. Ну и что? Я ему говорю: «Саша, ну ёлки-палки, ну смирись — ты при Путине умрешь. Тут нет никаких других вариантов. Потому что и я, говорю, умру при Путине, а мне всё-таки еще и 60-ти нет». Вот так, что сделаешь?

М. Курников; Виталий Всеволодович, давайте попробуем посмотреть с другой стороны. Вот вы могли себе представить (сейчас 2021) в 1981 году, что будут такие фестивали, как «Артдокфест»? Ну наверняка не могли себе представить! Думали, что Советский Союз навсегда.

В. Манский; Это правда.

М. Курников; Ну так, значит, идет эволюция, и дает плоды!

В. Манский; Да, но понимаете как… Советский Союз развалился в 1991 году, а сейчас он очень быстро восстанавливается. Уже и не верится, что мы какое-то время жили без Советского Союза. Очень быстро потеряли не только шанс на обретение новой жизни, но и отказались от этого шанса, и признали этот шанс преступным. Ну, «мы» — я имею в виду в целом, если брать большинство. Поэтому да, это шаг вперед и два шага назад, как говорил Владимир Ильич Ленин. Вот мы так и движемся по-ленински. И получается, что по итогу мы уходим назад дальше, чем движемся вперед.

-я без проблем могу снять кино про последнего подлеца, если это будет интересно. И кстати, такие фильмы есть. Это очень важное, большое кино. Но с Путиным-то ведь проблема в том, что сейчас он в застывшей фазе — ни с ним ничего не происходит, ни вокруг ничего не происходит. А всё-таки для кино важна драматургия. Не делать же, в конце концов, кино о том, как Путин сидит в бункере?

Путин не будет на пенсии. Нужно быть реалистом: Путин или будет президентам, или его не будет. И он, кстати, тоже это понимает. Ведь понимаете, тут же не надо ничего изобретать, никакие велосипеды. Мы же знаем, чем заканчивали все без исключения люди, которые так задерживались во власти. Вы мне можете назвать какой-нибудь пример какого-то такого мирного выхода?
Тот же Ельцин, кстати сказать — ведь драматургия в чем заключалась? Он год как на пенсии. Он поставил управляемого человека, и вдруг понимает, что он совершил ошибку. Это драматургия. Это круто. С Путиным как-то сейчас, в этой фазе, никакой драматургии нет. И главным образом, не предвидится до 2036 года.

Нет, я не ухожу от ответственности. Я просто его не знал. Я его узнавал в процессе съемок. Но у меня было какое-то доверие к тем людям, которые его придумали, которые его создавали, которые под него, так сказать, писали сценарий — вот этого Путина. Это всё-таки были не силовики. При Ельцине это было либеральное крыло. Мы все знаем эти имена. Я как-то думал, что они люди разумные — они, так сказать, не подложат себе такую свинью. И доверяя им, я как-то и на Путина смотрел с какой-то такой надеждой.
Но, кстати сказать, уже когда я делал «Свидетелей Путина», я поднимал свои архивные материалы и прямо удивлялся сам себе — как в процессе съемок, разговоров с ним и вокруг всего происходило мое собственное понимание, персональное. Буквально за год. Всё же если сначала я был, скорее, более любопытным наблюдателем, то к концу съемок я уже понимал, что что-то там ребята не то наворотили.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 27.04.2021. К. Ремчуков, редактор Независимой газеты ЭМ 26. 04
• 24.04.2021. Режиссер В. Манский ЭМ 19. 04. 2921
• 16.04.2021. Ирина Цезарь, доктор философских наук.
• 04.04.2021. Д. Быков. Один. 02. 04. 2021
• 02.04.2021. Б. Акунин на ЭМ 1. 04. 2021