Общественная психопатия в нравственной пустыне

Борис Вугман: литературный дневник

Нравственная пустыня путь к общественной психопатии



Пролог. Память о двух пустынях
Когда мы вернулись из эвакуации — из каменистой, солнечной, почти метафизической пустыни Джезказгана — мне, шестилетнему мальчику, открылась совсем иная пустыня. Не географическая, а человеческая: послевоенная, измождённая Молдавия.
Джезказган был суров, гол как ладонь, но в его безжизненности чувствовались порядок и цель. Земля знала, ради чего терпит: из её глубин поднимался марганец — металл фронта, металл победы. Даже в этом трудовом лагере, который назывался "Трудовая армия", куда отправляли беженцев пришедших в колонах беженцев из Бессарабии и Украины люди ощущали свою необходимость. Жизнь была суровой но имела смыслы. Государство, как могло, так и обеспечивало. Там была бедность и голодность, но не было унижения. Одежда выдавалась скромная, но босиком по снегу никто не ходил. За хороший труд благодарили, чем могли! Трудно, но гордо за право быть нужным Победе!


А Молдавия встречала иначе.
Развалины, холод, сырость. Люди — серые, как пепел, измождённые, будто движущиеся по кругу, потеряв не только дом, но и направление. В деревнях и предместьях Кишинёва обувь исчезла — износилась до последнего клочка. Носили опинчь (постолы), но уже не как обувь, а как её карикатуру: из невыделанной свиной кожи или из резины старых покрышек от подбитых машин. Эти опинчь были не предметом быта — знаком разорения, принесённого войной и голодовками.
И вот среди этого полуразрушенного мира — странной смеси прошлого и настоящего, бедности и наследия — я увидел то, что понял лишь позже: в послевоенной Молдавии существовало как минимум три православия, три духовные матрицы, три силы, направлявшие людей в разные исторические русла.


Но тогда, в детстве, меня не отпускал один вопрос:
почему здесь — такая потерянность?
Почему она так разительно отличалась от той ясности и твёрдой направленности, что царили в шахтёрском посёлке Джезказгана? Там люди знали, ради чего живут и трудятся. А здесь, в Молдавии, в их взглядах жил немой вопрос — будто они потеряли внутренний север, то самое чувство пути, без которого народ слепнет.
Много лет я пытался понять, что именно утратили эти люди. И лишь со временем передо мной сложилась картина:
1. Политическая потеря.
Румынский король их не уберёг, уступив власть маршалу Антонеску — человеку, который повёл страну в бесцельную, обречённую войну. На полях сражений остались лучшие сыновья Молдавии, а вместе с ними — вера в государственный ориентир.
2. Духовная потеря.
Боги, которым они поклонялись, не защитили их. Более того, многовековая разобщённость разных ветвей православия только усилила внутренний разлад.
3. Социальная и профессиональная потеря.
Евреи, которых изгнали или уничтожили, вовсе не «объедали» молдаван. Жить не мешали — разве что мастеровым трудолюбием вызывали зависть. Зато вместе с ними исчезли жизненно важные ремёсла, торговля, медицина, фармацевтика. Урон оказался катастрофическим.


Но даже понимая всё это, я чувствовал: картина остаётся неполной — как облезлая роспись на храмовой стене, с которой осыпалась штукатурка.
Советская власть объявляла религию «опиумом для народа», но практика показала обратное. Лишь взрослея, я начал видеть: Бессарабия была духовным лабиринтом, где почти каждая деревня имела «своего» Христа.
В одном селе — Христос Русской православной церкви.
В другом — Христос Бессарабской митрополии.
В третьем — Христос Румынской православной церкви.
К этому добавлялись католические костёлы, греческие и армянские приходы, да бесчисленные протестантские течения — от лютеран до адвентистов.
Эта религиозно-этническая пестрота была наследием хаотического заселения края после вытеснения ногайских и буджакских татар. Российские императоры видели в этом способ обуздать степные набеги, заселяя край шведами, немцами, болгарами, сербами, гагаузами, отставными солдатами и казаками. Тогда никто не предполагал, чем обернётся такая сложность.
Разные духовные традиции налегали друг на друга, как русла высохших рек. Они не соединялись, а жили рядом — и эта фрагментация определяла всё: быт, судьбы, настроение людей.
Я не могу описать всю картину, поэтому остановлюсь лишь на трёх направлениях православия:
1. Русская православная церковь
2. Бессарабская православная церковь
3. Румынская православная церковь
И через них — перейти к главной теме эссе.


Заключение. Когда народ теряет ориентиры
Потеря ориентиров не происходит внезапно. Она накапливается, как трещины в каменной кладке, пока однажды стена не начинает осыпаться под собственным весом. Народ, утративший внутренний север, перестаёт понимать, куда идти и зачем. И в эту пустоту сразу проникают чужие голоса — громкие, простые, агрессивные.
Когда духовное пространство народа раздроблено и каждый идёт в своём русле, как вода после паводка, исчезает чувство общего будущего. Люди становятся уязвимыми для внезапных страстей, для паники, для искусственно раздуваемых страхов. Общество начинает жить не разумом, а вспышками эмоций.
Вместо пути — метание.
Вместо общности — подозрительность.
Вместо созидания — тяга к разрушению.
Так бессильная растерянность превращается в почву для общественных психопатий. Народ, привыкший жить среди разорванных традиций, не замечает, как принимает очередную иллюзию за истину. Иллюзии сменяют друг друга — и возникает культурная турбулентность: общество дёргается между крайностями, будто управляемое невидимыми рывками.
Главное же — исчезает взаимное доверие. А народ без доверия живёт, как человек без равновесия: каждый шаг опасен. Сильные начинают казаться слабым, а слабые — изображать силу, потому что их крик слышнее.
Так потеря ориентиров становится не только личной травмой отдельных поколений, но и долгим бременем истории. Бедствия приходят не извне — они вырастают из внутренней пустоты. В неё и вселяются те самые «вирусы общественной психопатии», которые оживляют старые страхи и открывают новые бездны.
Потому что на место утраченного ориентира всегда приходит подмена.
А на место подмены — бедствие.


Переход к теме: «Вирусы общественной психопатии современной Украины»
Пустота, возникшая от утраты ориентиров, не остаётся пустой. Она заполняется тем, что громче, проще и агрессивнее, чем умеренная мудрость прошлого. Это я впервые увидел в Молдавии — и это же, в куда более острой форме, мы наблюдаем в современной Украине.
Историческая рассогласованность, наложение несовместимых культурных пластов, отсутствие единой духовной опоры и болезненная память о несбывшихся надеждах создали благоприятную среду для появления того, что можно назвать вирусами общественной психопатии.
Они действуют не как идеи, а как заражение: эмоционально, внезапно, без логики — но с разрушительной силой.
Такие вирусы возникают не потому, что народ «плох». Они появляются там, где поколениями копилась пустота — где ориентиры не были восстановлены, а их место заняли искусственные конструкции. И тогда любой кризис — политический, культурный, социальный — перерастает в массовое помешательство, в резкое разрушение норм, в болезненное стремление ломать собственную историю.
Поэтому, говоря о современной Украине, мы должны обсуждать не только политику, но и тот духовно-культурный вакуум, который сделал миллионы людей восприимчивыми к антагонистическим, размывающим, агрессивным вирусам.
Это не обвинение — это диагноз.
И отсюда начинается разговор о том, как формируются, распространяются и управляют сознанием те самые вирусы общественной психопатии, которые определяют украинский кризис.


Обращаясь к народу Молдовы, я часто говорю: "Посмотрите как нам повезло. Повезло потому, что в Молдавском этносе не имелись корни подпольного воинственного национализма, подобного украинскому национализму Галиции. Повезло потому, что соседняя Румыния не вступила в бездумное разжигание агрессии, в отличии от Польши.
Добродушие и терпимость возродилась в древней памяти потомков Древней Римской империи. Может именно этот добрый романтический образ древности уберёг от кровопролития. Как важно, что молдаванам не пришлось изобретать историю от "великих Шумеров"! Молдове быть и процветать! Чего трудно сказать об Украине. Ей ещё долго до обретения покоя и процветания.



Другие статьи в литературном дневнике: