Любопытное
Интервью Маурси Климовой с Мих.Эпштейном:
http://magazines.russ.ru/slovo/2006/50/ku38.html
ОТТУДОВА:
Постмодернизм обнимает собой две большие системы мысли: многокультурие и деконструкцию. Они глубоко противоречат друг другу, хотя это противоречие почти не вскрывалось и не осознавалось ни одной из сторон (отчасти из страха ослабить свою сплоченность перед общим врагом – истеблишментом, логоцентризмом, культурным каноном и т.д.). Многокультурие – это представление о всеобъемлющем детерминизме, который задает каждому культурному действию параметры его изначальной физической природы, расово-этнического, гендерного происхождения. Это мышление в терминах "представительства": если ты мужчина, значит, и представляешь во всех своих писаниях сугубо мужскую, а следовательно, исторически репрессивную, патриархальную культуру. С этой точки зрения, как известно, наибольший культурный потенциал у лесбиянок африканского происхождения. Деконструкция, напротив, восстает против любого детерминизма и даже стирает само представление о первоначалах, о подлиннике, о происхождении. То, что в историко-генетическом, детерминистском подходе выступает первичным, на самом деле вторично; то, что мы считаем своим "началом", "истоком", "средой", нами же и порождается. Мы сами конструируем свою идентичность, включая расовую, этническую, гендерную.
На мой взгляд, это сильный загиб – ведь несомненно, что мы откуда-то происходим, кем-то являемся, прежде чем начинаем себя конструировать. Я принимаю тезис многокультурия о том, что мы разнимся по своим природам и идентичностям, что каждый из нас рожден мужчиной или женщиной, со своим цветом кожи и т.д., и что это небезразлично для нашего самоопределения в культуре. Но вектор движения, на мой взгляд, верно указывает именно деконструкция: мы расприродниваем, развоплощаем себя по мере культурного становления и самовыражения. Разумеется, "природная" идентичность имеет свою культурную ценность и, видимо, свои окна и двери, если она дозволяет своим "выходцам" из нее выходить. Но если в ней оставаться, приковывать себя к ней цепями "принадлежности" и "представительства", она становится тюрьмой. Иными словами, я согласен признать свою идентичность в начале пути, но я не согласен до конца жизни в ней оставаться, быть зверьком, репрезентирующим наклейку на своей клетке. Я не согласен определяться в терминах своей расы, нации, пола, класса... Культура только потому и имеет какой-то смысл, что она преображает нашу природу, делает нас отступниками своего класса, пола и нации. Для чего я смотрю кино, хожу в музеи, читаю книги, – наконец, для чего пишу их? Чтобы остаться при своей идентичности? Нет, именно для того, чтобы обрести в себе кого-то иного, не-себя, познать опыт других существ/существований, чтобы мне, мужчине, стать женственнее; мне, русскому еврею, стать американистее, французистее, японистее; чтобы мне, уроженцу 20-го столетия, вобрать опыт других столетий, пройти через ряд исторических, социальных, даже биологических перевоплощений. Культура – это метампсихозис, перевоплощение душ, переселение души из тела в тело еще при жизни
Что значит принадлежать к постмодерну в этом новом смысле? Писательница принадлежит к постмодерну в той мере, в какой она не принадлежит к разряду "писательниц", когда она осознает свою фемининность лишь для того, чтобы совершить побег из нее. Нужно знать место своей тюрьмы, чтобы проложить свой точный маршрут от нее, чтобы какая-нибудь петля представительства не захлестнула в нее обратно. Речь не только о гендере, этносе, расе, ориентации, классе... На самом деле, у каждого из нас не пять-шесть, а множество тюрем, "природ" – но не меньше и свобод, и только сами о себе мы можем знать, откуда и куда совершать побег.
Другие статьи в литературном дневнике:
