***

Мы сильно недооцениваем роль психов в истории. Роль психов в литературе и искусстве, да и, наконец, значение психов в бытовой, повседневной жизни. В истории там всё понятно: в хрониках психи доминируют. Начнём с первоправителя Игоря. Вот какое замечательнейшее описание этого руководителя сделал мусульманский путешественник Ахмед ибн-Фадлан: «Из обычаев русского царя есть то, что во дворце с ним находится 400 человек из храбрых сподвижников его и верных ему людей, они умирают при его смерти и подвергают себя смерти за него. (…) Эти 400 человек сидят под его престолом; престол же его велик и украшен драгоценными камнями. На престоле с ним сидят сорок девушек (назначенных) для его постели, и иногда он сочетается с одной из них в присутствии упомянутых сподвижников. Он же не сходит с престола, а если желает отправлять свои нужды, то отправляет в таз». Как говаривал профессор Стравинский: «Скажите, он нормален?» О других, располагающихся к нам ближе во временном отношении, известно поболее, нежели о прекраснейшем Игоре, но тоже очень много всего весёлого и интересного. Иван Грозный, Алексей Михайлович, Павел… А в искусстве? Просто золотая жила! Упомяну только одно свидетельство, выдержку из записок А. Блока, дабы не писать по этому вопросу монографию: «Литературная среда смердит. Все ближайшие люди на границе безумия, больны, расшатаны. Ремизов, Гершензон – все больны …» Вернёмся теперь к нашей будничной, обыкновенной жизни – «подальше от начальства, ближе к кухне». Как-то я помогал своему сокурснику Саше Агафонову переезжать на новую квартиру. Он позвал меня, других своих друзей по Мухе и коллег по глянцевому журналу, в котором тогда работал. Перетащив все вещи, мы устроились отметить переезд в пустой комнате, сдвинув вместе все столы, которые имелись в наличии. Слово за слово – разговорились. В незнакомом мне обществе я веду себя очень тихо, больше слушаю и очень редко поддерживаю беседу. Мне проще, нежели другим, так поступать, поскольку вина я не пью, а самоутверждаться в случайной для себя среде, долбя всех своей эрудицией и насмешливостью, считаю делом совершенно лишним и недостойным. Ребята оказались мне совсем идейно неблизкими, зато между собой они являли достойный образчик согласного единомыслия. Вчерне их мировоззрение можно было представить как смесь либерального бодрячества с этаким здоровым эгоизмом, круто замешанным на исключительном невежестве. Ну, дураки, разумеется, подумал я, но не психи ж! И опять я тут, как всегда, ошибался! Сначала они просто плоско трепались и пошлили, затем стали дурковать уже не по-детски. Началась игра в Ремизова и Гершензона. А когда и Ремизов, и Гершензон стал тесен для их молодецкой природы, друзья стали играть в князя Игоря, начав с того, что повадились гадить где попало. И я тут решил, что необходимо покинуть эту компанию, и чем скорее, тем лучше. Надо сказать, что мне это удалось не без труда, но, покинув общество, я ощутил себя почти счастливым. На следующий день я рассказал своему приятелю Серёге Кудрявцеву о моих обидах на неподходящую для себя среду, в коей мне случилось вынужденно пробыть более четырёх часов. Но Кудрявцев не только не выразил никакого сочувствия, но и возрадовался, заявив, что это, кроме безусловной пользы для моего познания жизни, ещё и является лишним свидетельством в пользу его теории, что человек отличается от высших приматов наличием у него шизоидного комплекса. Я возразил Серёге, что наличие шизоидного комплекса исключает некоторые темы, которые присутствовали в той памятной вечерней беседе, например, разговоры о пресловутой русской идее, которые также имели место, и именно по этой теме прямые потомки князя Игоря пытались разъяснить меня более всего. Кудрявцев опять страшно обрадовался, заявив, что именно наличие шизоидного комплекса и предполагает педалирование национального вопроса, который, для носителей такой разновидности сознания является архиважным.
Но разные дурики и шизики меня интересуют мало, а вот русский вопрос отчего-то задел за живое: всех он волнует, одного меня – нет. С чего бы это? Не становиться же в один ряд с высшими приматами, даже если и Кудрявцев меня туда уже записал. Я решил выяснить, интересовала ли эта проблема людей, мне интересных? Блока, например? Да, оказалось, Блок был озадачен этой проблемой, он даже стремился создать новое славянофильство. Правда, непонятно как, ибо православие он не принимал, а русских видел лишь как деклассированных элементов, лишённых всяческих моральных обязательств перед людьми и обществом и занятых бессмысленным и беспробудным пьянством. Хотя, пожалуй, это представлялось ему совершенно невинным делом по сравнению с тем, что он наблюдал вокруг себя: чего стоило одно решение Казимира Малевича перебить эрмитажные статуи, древние копии с греческих образцов. Предположу, что уход в пьяный угар Блок понимал как рефлексию чувствительной души на нестроение современного ему мира, который он понимал слабо, несмотря на весь свой пророческий дар. Более того, прилежная учёба в университете сделала бы его гораздо свободнее от националистических настроений, которые, по многим свидетельствам современников, у него имелись. Я вообще считаю, что все «филы» и «фобы» в национальном и расовом вопросе рекрутируются из одной среды – среды «образованцев», как сказал бы Солженицын. Вот разъясним, для примера, западника, читай русофоба, князя Вяземского. К юному князю с раннего детства были приставлены лучшие педагоги и наставники, однако обучение шло вяло, без малейшего усердия и прилежания обучающегося. Отец, озабоченный необучаемостью сына, показал его Карамзину, который и посоветовал сдать его в Иезуитский пансион. Нетрудно догадаться, как ориентирован был тот самый зловредный пансион, и какое влияние он оказал на лишённого способностей ученика. Перевирая расхожую речёвку, подведём черту: «Европа большой, Рассия – маленький!» Сколько я не встречал вузовских Митрофанушек, они все были заряжены этой речёвкой, что свидетельствует только об их комплексе недоучки. Я же и в первом и во втором вузе отлично учился, и мне преклоняться перед западными интеллектуалами как-то не с руки, ну конечно, я получаю в несколько раз меньше, нежели любой выпускник Сорбонны или Оксфорда, но я ни разу его не хуже! Но и русофилы, орущие «Славься!» и рассекающие с повязкой с языческой символикой Сварога, также имеют задеревенелые мозги. Они и Запад знают плохо, он для большинства из них – тёмная сила, вот они и усердствуют на ниве любви к неизвестно чему. Опять вспомню любезного моему уму и сердцу Александра Сергеевича с его взвешенной позицией просвещённого человека, для которого национальные различия не имеют значения: «Не то беда, что ты поляк,…/Пожалуй, будь себе татарин, и тут не вижу я стыда,/Будь жид, и это – не беда!..» Конечно, мне могут возразить, что ты и твой Пушкин – черти нерусские, что пожалуй, будет правдой, особенно касательно меня, имеющим кровную родню среди бывших врагов – поляков и немцев. Да, всё верно, русским я себя ощущаю только тогда, когда какой-нибудь дремучий поляк указует, как России жить и чего держаться, когда невежда немец-американец готов, с невыполнимыми оговорками, признать в русских меньших братьев, кои непременно должны пресмыкаться перед новоявленным патроном и покровителем. Тут я чувствую себя исключительно потомком засранного князя Игоря, невзирая на все его мерзости и паскудства. Опять вспомню дурака-Вяземского указующего Пушкину на его неправоту в польском вопросе. Лучше Федора Тютчева, блестяще образованного человека и не скажешь:
/Напрасный труд – нет, их не вразумишь, –
Чем либеральней, тем они пошлее…/
А что до их желания «приобщиться к евроатлантическим ценностям», так опять же Тютчев тут зарубочку для нас оставил:
/Как пред ней не гнитесь, господа,
Вам не сыскать признанья от Европы:
В её глазах вы будете всегда
Не слуги просвещенья, а холопы./

Другие статьи в литературном дневнике:

• 29.09.2009. ***
• 25.09.2009. ***
• 22.09.2009. ***
• 16.09.2009. ***
• 14.09.2009. ***
• 06.09.2009. ***