Давненько я не певал хором! Вот недавно смотрел по телевизору, как славно исполняет песню «Тяжёлые годы» толпа голодных и оборванных людей в грязном полуподвале. «Собачье сердце» всегда подкупало меня своим оптимизмом, но эта песня особенно брала за душу верой в светлое завтра и молодым задором. А что? Вот я – всегда уклонялся от хорового пения, в институте ли, на работе, даже в армии и то, никогда хором не пел. Не ощутил, так сказать, покатое плечо своего соседа по социальному общежитию. Отщепенец, что и говорить! И чтобы окончательно мне не упустить этого прекрасного чувства причастности к общему, обретения духовного родства с коллективом и возможности встроить свой отшельный фальцет в ровный хор единомышленников, решил я сходить на сборище, устраиваемое сетевой структурой. Сетевой маркетинг завсегда отличался чувством острого локтя и всенепременного и долгоиграющего рукопожатия. «Вот уж где оторвусь по части хорового пения!» – подумал я и устремился в обозначенный в программке окраинный ДК. Признаюсь честно, что я обожаю всяческое разводилово. А поскольку в последнее время разнообразное надувайло окрепло и умножилось, то положительные эмоции я получаю с самого утра и до позднего вечера. Лечилово, оформилово, производилово, сторожилово – столько всего интригующего и необычного! Разве при Советах было так интересно жить! Да скука была смертная, чуть что немного слохотронишь – глядь, и уже греешь лавочку в милицейском обезьяннике. Никакого многообразия бытия! Так я рассуждал, пробираясь по каким-то помойкам и пустырям, пока, наконец, не увидел заветное облупившееся зданьице в конце промышленного квартала, который на всём своём протяжении был завален ржавой строительной арматурой.
Стайки единоверцев тянулись туда с разных сторон, держа в руках полиэтиленовые пакетики с названием принимающей сетевой структуры, шли полностью погружённые в себя, с какими-то странными просветлёнными лицами и в их поступи читался уверенный и непреклонный шаг. Моя вихляющая походка сразу выдавала во мне чужака, а рассеянное лицо изобличало отсутствие понятной жизненной установки и ясно поставленной цели. Да, безусловно, я являл собой сложный материал-сырец, для которого требовалась очень длительная и упорная перековка. Ну, ничего, теперь-то, влившись в общее дело, обретя правильные ценности и почувствовав приятную тесноту коллектива, я забуду обо всех терзаниях своей мятежной совести и перестану мучиться неразрешимыми противоречиями мироустройства и собственной души. «Здравствуй племя, молодое, незнакомое!»
На входе в помещение стоял туземец этого племени с большим круглым значком на груди, на котором было написано: «Если хочешь разбогатеть, спроси меня как». На туземце были старые брюки-клёш, вышедшие из моды ещё в начале восьмидесятых прошлого столетия и ископаемый синий свитер, весь в катышках и с прохудившимися рукавами. «Подержанный» ловко выставил вперёд ногу и потребовал с меня денег. Я вынул бумажник и замер в нерешительности, но туземец справился с ситуацией, помог мне избавиться от пары сотенных бумажек и подтолкнул меня в зал, гудевший на все голоса и в котором играла негромкая музыка, памятная мне ещё по сеансам доктора Кашпировского. Я, знамо дело, подобно Буратине ринулся на самый первый ряд и на самое первое место, но оказалось, что два первых ряда уже заняты одинаковыми людьми в темно-синих костюмах, с одинаковыми проборами налево и в чёрных носатых полуботинках, покрытых сияющим лаком для пущего блезиру. Остальные посетители зала не являли столь очевидной спайки и были хаотично рассеяны по залу. Я виновато побродил между рядов и прибился к двум женщинам неопрятного вида, раскладывающими перед собой какие-то плакатики, на которых было изображено непонятно что, зато явно читалась красочное «О кей». Это-то меня и привлекло, ибо хорошо известно, что нет лучше места, чем рядом с теми, у кого всё и всегда «о кей». Между тем музыка стихла, и на сцену вышел настоящий Буратина, то есть человек с самого первого ряда и с самого первого места.
«Раз, раз, раз», – сказал его прекрасный баритон, и мне почему-то захотелось дать ему денег. Такое желание возникло, видимо, не только у меня, поскольку в зале появилась инициативная группа, с кошёлкой в руках, обходящая ещё неоформившиеся ряды слушающих и внимающих. «Раз, раз, раз», – повторил баритон, и я машинально бросил в набежавшую на меня кошёлку сотенную бумажку. «Раз, раз, раз», – призывно вещал в пространство «Буратина», и кошёлка стремительно наполнялась разноцветными бумажками.
Как хорошо-то, – подумалось мне, и приятная истома растеклась по всему телу. Дамочки с плакатиками что-то замурлыкали себе под нос, вызывая во мне встречное желание им подпеть, но я не знал слов этой песни, но чувствовалось, что ещё не всё потеряно, поскольку вдруг я поймал взгляд «Буратины», который понимающе покачал головой и поднял руку вверх, взывая к тишине.
«А сейчас, друзья, – сказал «Буратина», – мы будем чествовать наших коллег, повысивших свой статус! Попросим на сцену платиновую группу!» Его голос взорвал тишину зала, и зал ответил на это мощным аплодисментом, таким мощным, которого я не слышал даже на концертах рок-группы «Алисы». «А-а-а», – ревело у меня у меня в ушах и что-то больно отдавало в ладоши, пока, наконец, я не осознал, что в едином порыве с толпой я поднялся с кресла, и, мотая головой и делая большие махи руками, приветствую новоявленных представителей платиновой группы. «А-а-а!» – вкладывал я весь свой застоявшийся от неприменения голос в всеобщее и громогласное приветствие. Мне снова захотелось дать денег, но я не увидел, куда бы их можно было положить, поэтому судорожно достал из кошелька веер чириков и зажал их в кулак, мечтая избавиться от них при случае. Женщины на сцене перманентно кланялись и приседали, а «Буратина» звонко хлопал у них перед носом в ладоши. Хлопал и весь зал, хлопки были какие-то рваные, взрывные, наверное, это происходило оттого, что многие, как и я, хлопали зажатым кулаком по свободной ладошке. Наконец, появилась кошёлка, и нас избавили от такого неудобства.
«Теперь, друзья, у нас прибыло и в группе «Порошков»! Да-с! И в «Порошках» тоже», – победно объявил баритон. «Буратина» выдержал паузу и вдруг страшно заорал: «Приветствуем изумрудную группу!! Просим на сцену!» Зал загудел, слова какой-то торжественной песни прокатились по нему и выплеснули на сцену четыре женских фигурки в таких затрапезных платьицах, что становилось понятно, что они продали все имеющиеся у них порошки, даже те, которые позволительно было бы оставить для себя. «А-а-а», – снова ревело всё вокруг, снова сжимались и разжимались кулачки перед кошёлкой. Я сам того не заметил, как запел песню. Люди, охваченные воодушевлением, вдохновенно пели. Будь здесь поблизости Булгаков, он не преминул бы набросать для своего бессмертного романа примерно следующее, обогатившее бы мировую литературу описанием певших: «Запел Глухарев с поэтессой Тамарой Полмесяц, запел Квант, запел Жуколов-романист с какой-то киноактрисой в жёлтом платье. Пели: Драгунский, Чердакчи, маленький Денискин с гигантской Штурман-Жоржем, пела красавица архитектор Семейкина-Галл, крепко схваченная неизвестным в белых рогожных брюках. Пели свои и приглашённые гости, московские и приезжие, писатель Иоганн из Кронштадта, какой-то Витя Куфтик из Ростова, кажется режиссёр, с лиловым лишаем во всю щёку, пели виднейшие представители поэтического подраздела МАССОЛИТа, то есть Павианов, Богохульский, Сладкий, Шпичкин и Адельфина Буздяк, пели неизвестной профессии молодые люди в стрижке боксом, с подбитыми ватой плечами, пел какой-то очень пожилой с бородой, в которой застряло пёрышко зелёного лука, пела с ним пожилая, доедаемая малокровием девушка в оранжевом шёлковом измятом платьице…» Но нет, никогда мы не прочтём этих булгаковских строчек, ибо никогда не хаживал Михаил Афанасьевич на собрание сетевиков.
Чувства переполняли меня. Как в бреду я слышал приветствия со сцены, аплодисмент, выкрики, шелест денег. На словах: «поприветствуем бриллиантовую группу» моё сознание выключилось. Ещё долго в приёмном покое я пел песню, слов которой уже не помню. Эту же песню я спел и медсестре, и врачу, и соседям по палате. И долго стояли у меня перед глазами Буратина и какая-то женщина из бриллиантовой группы, со стрелкой на колготках, заклеенной «жидким стеклом». «А-а-а!» «Ы-а-ааа!» «Абыр-абыр!» «Абырвалг!!»
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
