Фрагменты арки

Читаю «Триумфальную арку» Ремарка. «Париж – единственный в мире город, где можно отлично проводить время, ничем, по существу, не занимаясь». За чтением отлично провожу время. По существу, можно больше ничего не делать, но имеет смысл растянуть удовольствие, оставляя следы, чтобы вернуться и вспомнить, не открывая книгу.

Нахожу текст в Сети. Копирую очередной фрагмент, не сразу узнав его в лицо.

«Он жив, разве этого мало? И вовсе не рвется строить нечто прочное во времена, когда все так шатко и вот-вот начнет рушиться вновь. Лучше уж сплавляться по течению, чем тратить понапрасну силы, ведь силы – это единственное, чего не вернешь. Главное – выстоять, покуда не покажется спасительный берег. Чем меньше растратишь сил, тем лучше, ибо силы еще понадобятся. А с упорством муравья возводить посреди рушащегося столетия гнездышко мещанского счастья, – сколько уж таких гнездышек разорено у него на глазах. Подобный героизм и трогателен, и смешон, но главное – бесполезен. Только попусту себя выматывать. Лавину, если уж сорвалась, не остановишь, под ней только погибнуть можно. Лучше дождаться, пока сойдет, а потом откапывать и спасать кого можно. В дальний поход надо уходить с легким багажом. А уж спасаться бегством и подавно…»

Перевод в Сети Михаила Рудницкого. Книга в обложке - переводе Б. Кремнева и И. Шрайбера. На бумаге фрагмент выглядит иначе, весь переписывать не стану, довольно финала: «Невозможно удержать лавину, катящуюся с гор. И всякий, кто попытается сделать это, будет раздавлен ею. Лучше переждать, а потом откапывать заживо погребённых. В дальний поход бери лёгкую поклажу. При бегстве тоже…»

Далее копирую объёмные фрагменты с экрана, беру лёгкую поклажу. Лавиной сойдёт ознакомительный фрагмент, а там посмотрим.

Такое ощущение, что, читая, перевожу на свой язык, но это перевод на язык кино и театра: в памяти остаются не слова, а сцены, эпизоды и реакция зала… да, реагирую. На шестидесятая страниц ресторан в подвале отеля «Энтернасьональ» (так в книге)… нет, всё же столовая.

«Столовая гостиницы «Интернасьональ» располагалась в полуподвале. Поэтому постояльцы без обиняков называли ее «катакомбой». Летом, правда, скудные лучи света еще как-то пробивались сюда сквозь толстые матовые стекла под потолком – эти окна-щели выходили во двор; зимой же электричество не выключали даже днем. Помещение служило одновременно курительной, канцелярией, гостиной, залом собраний, а также убежищем для беспаспортных эмигрантов – когда являлась с проверкой полиция, они могли отсюда двором пробраться в гараж, а уж из гаража смыться на соседнюю улицу».

Предвоенный 1938 год. Равич, центральный персонаж, эмигрировал из Германии, спасаясь от фашизма, но фашизм рядом. И русские эмигранты.

«Равич сидел сейчас с Борисом Морозовым, швейцаром ночного клуба… Морозов вот уже пятнадцать лет жил в Париже. Беженец еще со времен Первой мировой, он был одним из немногих русских, кто не бахвалился службой в царской гвардии и не рассказывал небылицы о своем знатном происхождении.
Они играли в шахматы… в этот час было пусто, за исключением одного столика, за которым собралась шумная компания, там много пили и то и дело провозглашали тосты.
Морозов раздраженно оглянулся.
– Равич, ты можешь мне объяснить, по какому случаю здесь сегодня такой галдеж? Какого черта эти эмигранты не отправляются спать?
Равич усмехнулся:
– К этим эмигрантам я лично отношения не имею. В нашей гостинице это фашистская фракция.
– Испания? Но ты ведь тоже там был?
– Был, но на другой стороне. К тому же только как врач. А это испанские монархисты фашистского розлива. Жалкие остатки здешней камарильи, большинство-то уже снова восвояси вернулись. А эти все никак не отважатся. Франко, видите ли, для них недостаточно утончён».

И так далее… испанцы перепились, драка не состоялась, но был весьма примечательный диалог с шахматистами.

Последний фрагмент, и довольно на сегодня. Прочитал на бумаге, нашёл на экране. Появляется пакет, адресованный некой дамой Равичу. В пакете деревянная фигурка мадонны, Равич видел эту фигурку в комнате дамы, случайной знакомой, которую, между прочим, сначала принял за русскую эмигрантку.

«– Странно, – задумчиво проговорил Морозов. – Сперва мы думаем, будто помогаем кому-то, а когда человеку тяжелее всего, перестаем помогать.
– Борис, я не армия спасения. Я видывал в жизни случаи куда хуже этого и даже пальцем не пошевельнул. И почему, кстати, ей должно быть сейчас тяжелей?
– Потому что теперь она оказалась по-настоящему одна. В первые дни тот мужчина хоть как-то, но все еще был с ней рядом, пусть даже мертвый. Но он был здесь, на земле. А теперь он под землей, все, его нет. И это вот, – Морозов указал на фигурку, – никакая не благодарность. Это крик о помощи.
– Я переспал с ней, – признался Равич. – Еще не зная, что у нее стряслось. И хочу про это забыть.
– Чепуха! Тоже мне, велика важность! Если это не любовь, то это вообще распоследний пустяк на свете. Я знал одну женщину, так она говорила, ей легче с мужиком переспать, чем назвать его по имени. – Морозов склонил голову. Его лобастый лысый череп под лампой слегка отсвечивал. – Я так тебе скажу, Равич: нам надо быть добрее – поелику возможно и доколе возможно, потому что в жизни нам еще предстоит совершить сколько-то так называемых преступлений. По крайней мере мне. Да и тебе, наверно… Жить – это значит жить другими. Все мы потихоньку едим друг друга поедом. Поэтому всякий проблеск доброты, хоть изредка, хоть крохотный, – он никому не повредит. Он сил придает – как бы тяжело тебе ни жилось.
– Хорошо. Завтра зайду, посмотрю, как она.
– Вот и прекрасно, – рассудил Морозов. – Это я и имел в виду. А теперь побоку все разговоры. Белыми кто играет?»

А теперь побоку все разговоры. Сыграть бы партию, но только с равным партнёром. Нет его рядом.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 19.03.2025. Арка во тьме
• 13.03.2025. Арка. Держи меня
• 12.03.2025. Арка, одиночество и русские
• 11.03.2025. Фрагменты арки