59. В. Шкловский О теории прозы

59. В. ШКЛОВСКИЙ «О ТЕОРИИ ПРОЗЫ» (Извлечения)

О ВЕЛИКИХ НЕУДАЧАХ ГЕРОЕВ ЛИТЕРАТУРЫ

В античной древности мифы рассказывали не столько о подвигах, сколько о неудачах. Великих неудачах героев.
Герои овладевали солнечной колесницей, но мальчик, который по крови был родня Гелиосу, не мог управлять солнечными конями.

Колесница упала на Африку, и произошел вечный загар африканцев. Но люди говорили, что человек погиб в великом предприятии.
Дон Кихот и герои Шекспира как бы выбиваются из своего времени, предупреждая будущее.

Королям, потерявшим корону, приходится попадать в толпу бедняков.

Корделия казнена, потому что она подняла восстание против своих законно преступных сестер.
Корделию повесили. Она вне своего времени.

Лишенный короны Гамлет сталкивается со своим временем. Но его несчастье не повторение, не зеркальное повторение несчастий Ореста.
Его враг – враг будущего. Будущего мрака, но пока он сталкивается со временем самого Шекспира.
Мир – тюрьма.
Когда Гамлет говорит это, он добавляет, что его родина Дания наихудшее отделение тюрьмы.

Дездемона полюбила мавра, и перед смертью своей от рук обманутого мужа, обманутого сплетней, Дездемона поет песню, которую слышала от служанки. Песнь об иве.

Женщины Шекспира часто погибают, выйдя из устаревших замков.
Герои мучаются в тесных государствах, в нациях, еще не созданных.

Герои Шекспира – это доангличане. Они дети времени, когда история сливала язык германский с языком французским. Так, Корделия приводит в Англию французское войско во имя своего отца.

Все сталкивается в поэзии. Все сталкивается для Гоголя, а он поэт. Он может создать птицу-тройку, но он переименовывает ее, он не может найти седока птице-тройке.

А до этого, как бы в другом варианте, в сумасшедшем доме умолял об этом же сумасшедший Поприщин.
Он же испанский король.
Так столкнулся быт России с небывалым бытом поэтической Испании, родины Дон Кихота.

Люди снашивают свою поэзию.
Хорошо, что сейчас существуют моды на обувь. Когда я был ребенком бедным, я стирал подошвы.
Вспоминая о себе, Маяковский в поэме говорил о дырочках-овальцах. Да, когда протираешь подошву, то дырка овальная.

Маяковский любил свою молодость с ее нуждой. Овальца получаются от движения вперед. Это движение стирает подошвы, потому что ты ходишь не по кругу – не танцуешь.
А время шло вперед.

В «Илиаде» люди рубят друг друга. Исчезает поколение. Недаром плакала жена Гектора Андромаха, отпуская героя на сражение. Она оплакивала мужа, себя, которая может стать рабыней, но она могла еще плакать о сыне – младенец испугался перьев на гребне шлема отца.

Плачьте, дети. Этот мальчик остался на крышах укреплений старой Трои.
Люди боялись детей героев. Убивать было неловко, и они дали младенцу упасть с крыши.
Слезы трагедии справедливы.
Ошибки истории понятны.

Дон Кихот не был понят временем.
Правда, Сервантеса кормили. Правда, сестра его выкупила из плена. Но говорят, что для этого ей пришлось стать проституткой.
Вот так впервые в тексте книги мы произносим великое имя Антигоны.
Антигона, дочь Эдипа, последовала за своим слепым отцом – изгнанником, преступившим закон; и похоронила своего брата, несмотря на запрещение.
Он должен был остаться непохороненным.
За это ее заживо замуровали.

*****

О ЖЕНСКИХ И МУЖСКИХ РИФМАХ

Существует и сейчас в Европе мощное, неутихающее течение – структурализм, которое не менее сорока лет со мной спорит.
Структуралисты во главе с Романом Якобсоном говорят, что литература – явление языка.
Нет Ромки – остался спор.

Существует стихотворение Шарля Бодлера «Кошки».
Вот это стихотворение структуралисты выбирали и выбрали в качестве своего примера.
Авторы – люди с большим европейским именем: ученик Шахматова Роман Якобсон и знаменитый Клод Леви-Стросс.

Стихотворение Бодлера прочтено как группа самостоятельных сонетов. В нем сговариваются почтенные люди – суровые ученые, любовники и кошки, влюбленные в покой и тепло.

В литературе давно живет установившаяся традиция деления рифм на мужские и женские. Названия так укоренились, что структуралисты уже не могут определить, что живет за названиями.

Слово само по себе не существует в речи, во фразе, прозаической или стихотворной.
Слово живет в мире. Получается так. Сейчас смотрю на пол, я говорю, что это слово мужского рода.

Посмотрю, слово «стенка» – женского рода.
Из этого нельзя сделать выводов и относиться к словам так, как относятся к жизни между мужчиной и женщиной.

Мужские и женские рифмы чередуются в определенном установленном порядке – живут в мире. Порядок установлен поэтом не только для данного случая, – большой, хороший поэт, во многом великий, в исследовании двух авторов, как бы разыгрывает сцену между мужчиной и женщиной.
Однако в русском языке существует собака и пес, эти существа разного наименования бывают одного пола.

Это всё собаки, и в русском языке бытуют для кошачьего рода слова «кот» и «кошка»; у русских есть и шутливая загадка: сидит кошка на окошке, и хвост у нее, как у кошки, но все-таки не кошка.
Разгадка – это кот.
В работе структуралистов все кошки – женщины. И все собаки в этом стихотворении – мужчины.

Само стихотворение – включение в повествование драмы между мужчиной и женщиной. Эти два лагеря считаются постоянными.

Пылкие любовники и суровые ученые
Равно любят в свою зрелую пору
Могучих и ласковых кошек, гордость дома,
Которые, как и они, зябки и, как они, домоседы.
Друзья наук и сладострастья,
Они ищут тишину и ужас мрака;
Эреб взял бы их себе в качестве траурных лошадей,
Если бы они могли склонить свою гордыню перед рабством.
Грезя, они принимают благородные позы
Огромных сфинксов, простертых в глубине одиночеств,
Кажутся засыпающими в сне без конца;
Их плодовитые чресла полны магических искр,
И крупицы золота, как и мельчайший песок,
Туманно усыпают звездами их мистические зрачки.

В этой короткой поэме, строго организованной, в сонетах определенные строки несут разгадку.
Это можно сравнить с онегинскими строфами, где последняя строка несколько печально и в то же время юмористически подытоживает смысл всей строфы.

У Пушкина описывается Петербург, последняя строка будет такой:
«там некогда гулял и я,
Но вреден Север для меня».

Строка написана человеком, высланным из Петербурга.
Драма между кошками и людьми не только как бы объяснена в работе структуралистов, но даже имеет свой чертеж, рисунок которого похож на паркет.
В первой части статьи авторами рассматривается вопрос о мужской и женской рифме, чередовании слогов, устанавливается классификация рифм и как вывод важная роль грамматики.

Во второй части статьи на основании освещенного таким образом материала устанавливаются этапы движения стихотворения от плана реального (первое шестистишие) через ирреальное к сюрреальному; другими словами, движение от эмпирического к мифологическому.
Дается чертеж.

*****

РАЗНОЕ. ЛИТЕРАТУРНЫЕ НАБЛЮДЕНИЯ

• Сюжет прозаического романа и стихотворного романа дышат как бы одним воздухом; – но все-таки это разные решения разной постройки – разные моменты человеческого осознания.

Движение прозы и движение стиха различны: стих движется ритмически, и ритм стихотворной речи семантичен. Он связывает строки, подкованные ритмом, звуком ритма. Потому что здесь осмысливаются совпадающие по звуку слова.
Ритм прозы иной, потому что проза иначе переосмысливает.
Поэзия больше всего пользуется для противопоставления смысла звуками.
Проза сталкивает положения, события, характеры.

•Традиции рассказов в отличие от традиции романа в том, что в начале рассказа всегда говорилось, кто именно рассказывает.
Это хорошо видно у Боккаччо, у которого рассказывание, как знак передачи какой-то эстафеты из рук в руки, оговаривалось впрямую.
И в наше время в романе, вернее повести, то есть при поведывании чего-то, как сюжетный прием приводится описание рассказчика.

• Молодой Лев Толстой переводил Стерна. Он учил английский язык, и, кроме того, он учился у Стерна.

• Шекспир, Сервантес, Рабле, Стерн преодолели инерцию старого романа приключений, расширили материал романа и создали психологию героя, показав диалектику души, противоречивость человеческого существования.

• Стерна знал Толстой.
Стерна знал Достоевский.
Стерна знал Пушкин.
Вывод: Стерна знает великая русская литература.

• Диккенс, превосходный писатель, способный вызывать участие у самого опытного читателя, способный у предубежденного вызвать слезы, работает, как бы предвещая детективный роман, работает столкновениями героев с мнимыми смертями, с их раскрытиями для самих действующих лиц. Это джазовый оркестр, с подчеркиванием множества как бы неслиянных партий разных инструментов.
Романы Диккенса прекрасно написаны: в них большую роль играют завещания, спрятанные где-то, нарушенные воли умерших людей.

• Так распинал прекрасные романы вышедший из бедняков Диккенс, человек с благополучной судьбой. Он любил одну прекрасную женщину маленького роста. Все женщины в романах Диккенса маленькие красавицы с прекрасными волосами. А женился Диккенс на очень красивой женщине нормального роста, и кроме того, она была дочерью владельца большого издательства.
Линии романов ужасов, пародийного романа и благополучного романа как-то перекрещиваются у Диккенса.

• Чехов писал очень легко; сохранилось в его письме сообщение, что он один рассказ написал в купальне; но он требовал от редактора корректуру, требовал настойчиво. Чехов говорил, что только в корректуре он домысливает вещь.

• Толстой начинал «Анну Каренину» с резкого осуждения. Анна была как бы фундаментом для возвышения своего мужа, ученого человека, своей любовью как бы покрывающего преступление жены.
В беге вариантов, смены предложений и предположений Толстой не мог спасти Анну от колес поезда.

Толстой видел, сам видел раздавленную поездом плоть. Эта женщина пошла на незаконную любовь и бросилась под поезд, когда узнала, что ее любовник может стать мужем другой.
Когда вы смотрите корректуру Толстого, то вам кажется, что вы видите какую-то ограду, какой-то узор букв, написанных над строками, приписанных косо к строкам.

Писатель видит мир через узор поправок, через узор истории, через узор вариантов. Вот почему на заседании Союза писателей, когда Константин Симонов предоставил мне слово, – а разговор шел о кино и телевидении, – я начал так...

• Батюшков – утро нашей поэзии – загадывал судьбы героев в осуществленных поэмах – поэмах о несчастье.
Искусство освещает дороги, но не создает их. Оно – разведка.
И оно реальность.
И когда Пушкин в своем «Памятнике» говорил о будущем, о признании, о том, что его современники колеблют треножник его славы, то он говорил о реальном.
Великий Белинский при жизни гениального Пушкина оплакивал падение его таланта.
История противоречивее жизни.

• Пушкин писал «Евгения Онегина» семь лет. Толстой «Казаков» – десять лет.
Мы, читатели «Евгения Онегина», принимаем его как целую вещь, как будто сразу написанную. Но ведь есть человек, он же автор, и вокруг него все изменяется: он одновременно пишет вещи, куски, которые имеют по его и не по его воле разное направление.

Время, длительность написания входит, а нередко и определяет ход произведения, сам результат. В литературе время как бы ведет человека, оно определяет видение. В литературе время часто является главной причиной изменения вещи.

• Нам не суждено или редко кому из нас суждено посмотреть на себя, что мы сделали.
Главная тема, главное решение задачи уходит. Или достигается иногда потом.
«Потом» в искусстве – это не то, что «потом» в обыденной жизни.
Когда при Юрии Карловиче Олеше дома говорили «потом», он отвечал: «Мы уже все потом».

«Потом» в искусстве – это «потом» прочтенный Шекспир или только «потом» не понятый «Дон Кихот» Сервантеса.
Я сам не заметил, что Сервантес как бы поглощен Дон Кихотом. Тема поглощена своей частью. Потому что сказанное сейчас – потом звучит совсем иначе.

• В книге «Гамбургский счет» рассказывается о том, как среди борцов было в ходу такое выражение. Этот счет для себя, не для публики. Без условной значимости побед и поражений. Честный счет.

Писатель подписывает свою рукопись, и он сам отвечает за свой «гамбургский счет». Говорил и приводил доказательства, что Хлебников великий поэт, а мы его современники, а среди современников, по существу, со мной не было согласных.

Вера в слово, которое умирает и воскресает. Это неверно.
Настоящее слово не умирает. Оно изменяется. Оно выговаривается иначе.
Сейчас, читая Горького, слышу голос его молодости, голос иной литературы, даже лубочной литературы, книжек, которые читают дети. Но эти книжки стали романтическими знаменами будущего времени.

• Непонятно, но это истина. Анна Каренина любит Вронского, но она почти любит Каренина, заставляет их смотреть друг на друга, хвалит их в бреду и удивляется тому, что они оба Алексеи. Это как будто задано – дано изначально.
Кити правится Левин, потом ей понравился Вронский. Вронский нравился и матери Кити. Он богач, он блистательная партия, а Левин партия только хорошая. Когда Левин признается в своей любви к Кити, она ему отвечает «этого не может быть», а потом она становится женой Левина, и для Левина она самая любимая.
Любовь мерцает, как снег и свет.

• Лев Николаевич писал, что форма романа не то, что свойственно русской литературе.
Одновременно он считал, что «Мертвый дом» Достоевского, записки Аксакова, «Записки охотника» Тургенева, то есть то, что не романы, – это лучшее, что есть в русской литературе.
Но Толстой всегда говорил, что открывает для себя новую форму, новые возможности.

• Горький привез Толстому молодого Бальмонта. Толстой слушал, он поверил очень тогда любимому Горькому. Толстой хотел, чтоб ему нравился Бальмонт, – рассказывал Горький. Но Толстой говорил, «аромат солнца» – какая глупость.
Здесь встретились два поколения.

Толстой жил тогда среди хорошего леса у подножия сильно раненной горы, которая приносила к дому камни, как будто дом ей уже надоел.
А внизу, у моря, в небогатой даче, жил приехавший Чехов. Его многие любили, особенно приезжие женщины, их звали «чеховки», перефразируя слово «антоновки».

Чехов и Толстой – они перебирали звенья понимания в цепи жизни. В великих цепях, сделанных из разноколючих правд.

*****

ОСТРАНЕНИЕ

Остраннение – это видение мира другими глазами.
Жан-Жак Руссо по-своему остраннял мир, он как бы жил вне государства.
Мир поэзии включает в себя мир остраннения.

Тройка Гоголя, которая несется над Россией, она русская тройка, потому что она внезапна. Но в то же время она тройка всемирная, она несется и над Россией, и над Италией, и над Испанией.
Это движение новой, утверждающей себя литературы.
Нового видения мира.

Остраннение – дело времени.

Остраннение – это не только новое видение, это мечта о новом и только потому солнечном мире. И цветная рубашка без пояса Маяковского – это праздничная одежда человека, твердо верящего в завтрашний день.
Мир остраннения – мир революции.

Достоевский говорил о Сервантесе, что «Дон Кихот» принадлежит к числу книг, написанных на много столетий вперед. Дон Кихоту удалось заступиться за мальчика, которому не заплатили, но он не мог спасти мальчика от побоев, потому что он верил – вернее, думал, что мир незлобен.

• Хлебников считал, что в пересмотре явлений мира – смысл и задача искусства.
Литература – это спор, спор толкований, теорий, мировоззрений.
И когда история вскрывает замерзшие реки, и льды спорят друг с другом, разбиваются, шуршат, и набегают на устои мостов через Неву, раскалываются; а иногда схватываются морозом, и тогда все снова покрывается коркой льда.
Столкновение и смерть от этих столкновений.

Одновременно это спор религии с попыткой нерелигиозного понимания мира.
Это спор Великого инквизитора и человека, который назывался Иисусом Христом.
Вот тема Достоевского.

• Теперь попробуем вернуться к роману.
Роман – это не соединение новелл. Это не лестница, которая поднимается на четвертый, на двадцатый этаж.
Это сложная игра с вниманием человека.

В «Дон Кихоте» и в других старых книгах дается вставная новелла. И вдруг после этого остросюжетный момент, разрешающий те линии, на которые только намекалось.

Отношения между людьми изменяются. Бой. Состояние перед массовой атакой. Все заброшено, отброшено, и все вокруг напрягается.

Анна Каренина, ушедшая от своего мужа, потерявшая живую связь со своим сыном, начинает подозревать Вронского в неверности. Дается два-три как будто повода. Потом они все окажутся ложными.

Женщина пишет записку мужу и получает от него очень короткий, явно недовольный ответ. Ее как будто не хотят выслушать. Тогда она едет неизвестно куда. Она едет неизвестно куда, но давно, в самом начале романа, Анна Каренина ехала в поезде, разговаривала с матерью Вронского и читала роман с приключениями и благополучным концом.

Анна вспомнила о человеке, который бросился под поезд или случайно упал. Она вспоминает о том, что Вронский дал большую сумму денег семье раздавленного человека.

Начинается мобилизация далеко идущих линий. Великая женщина давно думает о самоубийстве.
Толстой получал письма от своей высокопоставленной тетки, которая уговаривала его, чтобы не было самоубийства, – это пошлость, недостойная его.

Женщина делает последнюю попытку связаться с неверным человеком. Она едет на станцию, которая носит мрачное название Обираловка. Мимо нее проходят люди, очевидно горничные, оценивают ее кружева, не обращаясь к ней, но говорят о настоящем. Проходят люди, которые изображают из себя аристократов и плохо говорят по-французски. Это все ужасно. Потом провозят пьяного. И женщина говорит себе: «Вот этот может лучше всех получить забвение». Люди едят грязное мороженое.
То есть мир рассыпается.

Несчастье – разрыв с человеком, для которого она отказалась ото всех. Она читает объявления. Вывески. Вывески смешные. Какой-то человек со сверхрусской фамилией называет себя куафером. И она думает, как будет смеяться ее муж, теперешний муж, когда она это расскажет. Потом она вспоминает, что ей некому рассказывать. И решение как будто такое, что она не решается вернуться домой. Это все время попытки. Как с телефоном – опять занято, опять не подошли к телефону.

Потом она опускается к рельсам.
В искусстве мы хотим получить максимальное ощущение, потрясти человека. Но крик, пожар – это мало. Начало войны – тоже мало. Ожидается внезапная атака.
Она подходит к рельсам железной дороги. Это не подход, это возврат к началу романа, когда она была великосветской дамой, имела мужа, имела сына и уже увидела того человека, который даст ей настоящее – саму плотскую любовь.

Идет поезд. Но она еще жива. У нее в руках красная сумочка. Очень привычная сумочка. Которую она оставляла, вероятно, под зеркалом, теряла, находила. И вот когда проходят вагоны, ей мешает сумочка. Она не знает, куда ее положить. Сумочка – это обыденность.

Сумочка отрывает нас от ужаса. Потом показывается поезд. И она отбрасывает запутавшуюся в ее руках сумочку, бросается под поезд.
И перед смертью, перед решением женщина как будто забывает всех, отказывается от всего. Отказывается даже от страха.
Вот это затягивание события. Большая тишина перед громом – это очень обыкновенное дело в театре.

В старом театре говорили, что если публика считает, что актеры говорят слишком тихо, то надо попробовать говорить еще тише, чтобы люди прислушивались. А потом вернуться к громкому голосу.
Вот эти внезапные переходы – они необходимы.

«Сюжет – это отвержение мнимых разгадок во имя истинной разгадки.
В Англии пишет великий Диккенс.
Он устраивает личное счастье главных героев. Они получают признание, их любят. Приходит слава. Проходит слава, как песок.

Диккенс, когда королева Виктория просит его приехать к ней во дворец и почитать ей свои романы, отвечает, что выступает в театрах, предлагает место в первом ряду, но он не умеет ездить во дворцы.
И все-таки один человек не может научить мир думать по-своему. Ложное благополучие после Великой французской революции говорит о том, что страна, которая побеждала, которая создала новую металлургию, все еще пузырь земли.

Диккенс сам любил молодую женщину, бедную женщину. Прославился. И женился на дочери большого издателя. Ибо получил не тех читателей, не ту славу, не то место, о котором мечтал.
Искусство, театр, драма, поэма отличаются тем, что мы показываем обычную жизнь с необычными смыслами. Она как боксерское состязание, когда кажущийся победитель вдруг падает в нокауте.

Снова скажу, что Теккерей писал и напечатал, что он хотел, чтобы лакей, который чистит его ботинки и брюки, потом доканчивал его романы. Ему стыдно за эти сладкие окончания.
Так вот что такое сюжет. Сюжет – это способ пересматривают жизни.

• Что такое теория прозы – спрошу у себя в который раз.
Это листы, которые лежат на столе, прежде всего на них пишут карандашом. Не забывайте, что слово старее записи, слово старее стихов. Рифмы помогали запоминать, рифмы в первое время помогали продумывать и соединять далеко отстоящие друг от друга ряды.

• Прозе необходимы подробности, неожиданности, потому что они увеличивают внимание. Проза родилась около костров – остановок в пустыне. Прозой говорили о необычайном, разговаривали усталые люди, и надо было сохранять внимание слушателя. Поэтому проза часто была интимной, часто сообщала о вещах непривычных.

Прозаическая фраза держится на сообщении. Она должна содержать в себе информацию. И так пошло, что начиналась она с упоминания, кто говорит и кому говорит.
Путешествие, остановки в дорогах, разговоры на палубах, разговоры в ожидании, когда же, наконец, придет корабль. Разговоры на пристанях, разговоры об умерших, восхваление их, прощание с ними, изменение отношения, разговоры о самом замечательном и самом страшном в жизни человека – все это темы прозы.
Тема прозы – это спор о том, кто виноват, и о том, где можно найти доктора, который вылечит болезни.

Проза любит неожиданности. Она сообщает то, что удерживает людей у костра, заставляет их дослушать, дополнять.
Так, как ребенок держится за платье матери, а она утешает его, так держится за страницы книг и рукописи читатель.

И мы им, нашим друзьям, соседям, рассказываем, кого-то оправдываем, кого-то обвиняем. Или, спросив у идущего, куда он идет, досказываем, как надо идти.
Проза изменяет пути жизни. Проза говорит о необходимой смене жизни.

Пушкин писал в маленьких трагедиях:

Не бросил ли я все, что прежде знал,
Что так любил, чему так жарко верил,
И не пошел ли бодро вслед за ним,
Безропотно, как тот, кто заблуждался
И встречным послан в сторону иную?
Книги, как и люди, имеют свои судьбы.
Изречение это, как почти и все изречения, ложно. Ложно потому, что люди умирают, а книги нет.
Толпа книг как бы противоречива. Книги достигли бессмертия, мы достигли способов лечиться. Один из способов быть бессмертными книги получили, найдя способ пародирования. Когда книга пародирует книгу, они обе ощущаются. В конце приключений, иногда в сказках, возьмем «Конька-горбунка», герои бросаются в кипящее молоко и вылезают в новом издании – молодыми, добрыми. Люди этого делать не умеют.

• Пьесы сейчас имеют занавесы; прекрасный занавес для современного театра в Москве придумал режиссер Любимов.
Он придумал занавес из света. Рампа сильным светом может отделить сцену от зрительного зала. Свет нужен сильный. Вот этот свет я помню в театре Любимова, когда там был поставлен «Гамлет» Шекспира.

Гамлета играл Владимир Высоцкий, которого по-разному, но внимательно любила Москва.

Можно сказать, что стихи Высоцкого часто говорят про жизнь «нет». В мире они поются так, что читатель или слушатель, как читатель великого нашего писателя, полузабытого Зощенко, понимал, что ему нужно вырасти и душевно переодеться.

• Герои Библии – они не жалуются, они бандиты, предшественники бабелевского Бени Крика. Давид, изгнанный Саулом, шлялся со своей бандой по Иудее. Ему нужно было питаться, он потребовал провиант у одного богача. Тот не дал, но жена втихомолку исполнила это требование. Муж не узнал, но, когда Давид пришел к нему как бы с благодарностью, тот умер от страха.

Герои эпоса тоже мало жалуются.

• Невозможно рассказать, насколько это трудно, но Сервантес в ходе работы над романом «Дон Кихот» вел анализ собственного романа, и этот анализ он снова ввел в роман и уже успевал вывести оттуда нити для нового обдумывания; говорю о вещах гораздо более сложных, чем разница между первым и вторым томом.

Про Дон Кихота надо сказать: жил безумным, умер мудрым.
«Дон Кихот» рассказывает, какая должна быть женщина и как должен любить мужчина.
Люди думают, что «Дон Кихот» – это пародия, а «Дон Кихот» – это наибольшая добродетель.
Это возрождение.

Дон Кихот – Ахиллес Нового времени. Вот проповедь новой Европе.
Вот кто был союзником русских во время 1812 года.
Кутузов не достигает положения Дон Кихота, он платит женщинам.
Роман стал бессмертным не потому, что Дон Кихота били и смеялись.
Роман стал бессмертным потому, что Дон Кихот боролся.

• Никак не могу привыкнуть, что мне девяносто лет. Кажется все время, что семьдесят. Вы заметили, я все время оговариваюсь, что мне семьдесят.
Семьдесят два, если говорить точно – по «гамбургскому счету».
Интересная штука возраст; вот этот кринолин тела, что одет на твою душу.
Уверен, что последние три-четыре года пишу как бы наново.
Писать ясно. Писать надо даже наивно.

• Точное пересказывание иногда бывает пародией.
Пересказывание чужого рассказа или стихотворения иногда является враждебной критикой, изображением возможности, оскорбительности существования такого восприятия.
Так пишут внутренние рецензии в издательстве.

Толстой отрицает творчество Шекспира. Делает это через точный рассказ о том, что пишет Шекспир, но подставляет слова одного времени, одного понимания предмета в другое время.

Но если показать пьесу Толстого на сцене и рассказать то, что он хотел сказать нашим современным языком, то получится такая же пародия, как и толстовское переложение Шекспира.

Описание в литературном произведении может быть прочитано и произвести впечатление только тогда, когда нам подсказал автор, для кого это сделано, кто смотрит. Процитировать хороший текст очень часто значит скомпрометировать его. Описывая жизнь, мы непременно вкладываем в нее свое видение.

Можно сказать иначе.
Наше видение мира, вещи – и есть наше мировоззрение.
Это две картины, повешенные рядом.
Автопортрет в зеркале.

• Снова скажу, в шекспировском театре больше всего платили шутам. Они имели право на импровизации. Они создавали и досоздавали свои роли. Шут смеялся над королем – и это было в рамках времени.
Тогда возникала радость неожиданной оценки.
Так работал Олег Даль.
Перемещение заинтересованности и самооцениваемости того, что происходит, – великая сила.

Искусство справедливо.
Поэтому человек может смотреть на трагедию.
Искусство не только протирает стекла, которые открывают перед нами мир.
Искусство учит нас видеть и понимать мир, который так часто бывает обманут и окровавлен.

• Искусство видит завтрашний день, но говорит сегодняшними словами.
Мы открываем любую книгу и видим в ней прежде всего желание остановить внимание. Вырезать из обыкновенного необычайное. Но для этого необычайное должно быть показано обычным.

Книги имеют свою судьбу, как имеют свою судьбу поиски золота и нефти. Приходится ехать не туда, куда собрался ехать. Земля и даже вся земля – это уже ограничение для путешествия.

• Литература идет то впереди жизни, то по следам жизни. Но подводит она человека, как поводырь, ориентируясь на дальние встречи.
Литература не отражает жизнь. Или, как говорят, отражает, но не зеркально. Литература отражает борьбу с жизнью. И в нее приходят люди так, как в цирк, посмотреть, кто кого победит.

• Толстой с 1851 по 1857 год чувствовал себя неудачником, чувствовал точно и как будто радостно даже.
У него были уже четкие представления о том, что он может многое сделать, и должен много сделать, и хочет многое сделать, хочет славы.
Он начертил себе схему будущей жизни, и вот во имя этой схемы он бросается из стороны в сторону.

• Нельзя понять Пушкина, не зная, для чего он жил. Чего он хотел? Чего добивался?

Нельзя понять Толстого или Достоевского без осязания времени. Без попытки понять предметы узнавания, исследования. Нельзя, как мне кажется, или не нужно, или затруднительно читать Достоевского, забывая о событиях, о предмете их спора. Как нельзя забывать даже жужжания фонарей, которые пытались что-то осветить, или если взять безмолвие старых фонарей, то нельзя не понимать их цели.

Толстой переосмысливает даже шумы концов улиц, на которых он живет. Видит деревья, ямы для добывания угля и видит сменяющиеся поколения.

• Иногда бывает, что книга или ответ жизни сам к тебе придет и поговорит с тобой, и ты удивишься, что знаешь; так и не понял, как же это вышло, как соотносятся разные вещи.
Вы читаете книгу, и прежде всего не перебрасывайте много страниц зараз, будьте умеренно заинтересованы.

• Теперь я только затрону тему, ее нужно хотя бы назвать, хотя бы для себя: времена Лира – это распад рода – выделение семьи из рода.
Судьба рода не равна судьбе семьи.
Орест убил свою мать, мстя за отца.
Гамлет не мог убить мать, ему запретил отец.
Каин убил Авеля.
Братья Иосифа продали Иосифа в рабство.

С этим явлением связан перенос интереса с одного героя на другого, в чем, может быть, и состояло равновесие рода.
Вместо рода появилась семья со своими семейными отношениями, с наследствами, с необычными как бы обычными смертями.

Отелло убивает жену.
Дочери короля Лира преследуют отца и губят сестру.
Позднышев в «Крейцеровой сонате» убивает свою жену.
Убийство происходит в повести «Дьявол».
Сыновья Карамазова враждуют с отцом; Дмитрий пришел отнимать у отца деньги и мог бы его убить; Иван презирает его и не хочет спасти «гадину». Убивает Смердяков.

Борьба внутри семьи дает удобное, хотя и страшное, обоснование для построения замкнутой коллизии, причины которой как бы не выходят за пределы семьи и поэтому обозримы для читателя.
Тома Джонса Найденыша в романе Филдинга и Оливера Твиста в романе Диккенса преследуют братья-злодеи.

Николаса Никльби преследует дядя.
Противоречия в семье как бы стягивают внутри себя противоречия мира.
Многое в этом объясняется борьбой за имущество и борьбой за власть в семье, но сама эта борьба порождена теми скрытыми силами, что стягивают семью в целое, как систему.

Кроме того, система семьи даст возможность показать градацию характеров.
Ведь и в «Анне Карениной» характеры распределены по семейным группам.

Родство – только один из способов создания многократности характеров. Писатель разлагает характер, как будто бы освещая одну сущность потоками света, направленного с разных сторон.
Единый характер показан в своих разных возможностях; он как бы сдвинут и раздроблен.

Эпос и миф первыми подхватили и вывели на сцену жизни великие события семьи.
Семья – вот подлинная «бродячая» фабула литературы.

Книга защищает, вернее защищена, как корешком или досками, своим возрастом. Ее нужно читать уверенно, умея.
На столе будет новая книга.
Есть одно музыкальное произведение, его играют при горящих свечах, и по мере развития темы уходит то один, то другой музыкант, а оставшиеся на своем месте со своим смычком остаются с ощущением смычка в руке, что пальцы через дерево на самом деле понимают строй.
Они уходят, их становится все меньше, а мелодия становится все яснее.

Шекспир глубоко вошел в русскую жизнь, в русский театр и в русскую литературу.
Попытки рассмотреть смысл совершающихся событий его пьес были.
Здесь надо выделить Белинского.
В советский кинематограф Шекспир вошел очень разнообразно.
Страна, которая хочет перестроить самосознание человека, очень нуждается в Шекспире.

Шекспир – это пересмотр уже существующей фабулы, который может показаться повторением, но наше время, время новых высказываний, нуждается в сюжетах Шекспира.

Не будем перечислять всех успехов и достижений в прочтении и постановке пьес Шекспира.

Они общеизвестны.
Но есть и потери.
Это «Король Лир», с которым спорил Толстой; он отодвигал его к тем временам, когда появилась сама фабула власти.

• Великий исследователь человека – это Шекспир.
И самый великий из его исследователей – Толстой, который распустил ткань истории короля Лира и говорил «невозможно» и что «старые мотивы лучше».
Толстой сам утвердил великое очищение себя от того владычества, которое, казалось, не связано с богатырской силой.

Той силой, что заставляет сражаться оленей и людей.
Я не умею легко решать вопросы, потому что давно живу не в реальной литературе, а в реальностях литературы.
Это моя обретенная родина.

Король Лир – Толстой наказан тем, что ограничивали его пользование его же денежным могуществом.
Они не позволяли ему стать тем, чем он хотел быть.
Толстой хочет быть изгнанником.
Толстой в лучшем положении, чем король Лир.

Главное имущество – корона – авторские права после 1881 года – все еще оставалось у Толстого.
Но одно то, что король прикасался к короне, лишало его силы.

Его сила была в отречении.
Искусство не знает обычного вчерашнего дня, оно живет всеми днями в неделю; годами и тысячелетиями.
Удивительная особенность шекспировской пьесы в том, что там есть та знаменитая капля, которая собирает в себя весь мир.

• И если Сервантес в начале романа дает как пошлость слова, лозунг, что свобода выше всего, то в конце романа, почти перед смертью Дон Кихота, в описании того, как Санчо Панса и Дон Кихот уезжают из пышного дворца герцога, Дон Кихот восклицает о счастье свободы.

Дон Кихот перерос самого себя. Это – герой, созревший в романе, герой познанный. Это познание начиналось в первом томе, когда Дон Кихот при первом выезде, попавший к козопасам, пастухам скота бедняков, начинает говорить о равенстве людей, равенстве, которое должно лежать в основе рыцарства. Для Дон Кихота равенство начинается с того, что он, бедный идальго, сидит рядом с бедными пастухами. Но он преодолел призрак дворянского запрещения что-либо делать, кроме игрушек такого построения, как птичьи клетки, то есть явно мало кому нужных вещей.

Дон Кихот едет через роман, и вместе с ним едет вперед, преодолевая предрассудки своего времени, Сервантес.
Роман построен как бы в гору. Дорога Росинанта идет вверх.

Ошибки Дон Кихота изменяются.
Отношение к нему тоже меняется.
Не забудьте, что это единственный роман, может быть единственный в Европе, в котором герой едет среди людей, которые знают его как уже описанного в романе – в его первом томе.

Великий философ, великий человек Гегель, рассматривая материал как бы в его бытовом смысле, не понимает, что та часть, или тот кусок смысла, с которым ты споришь, он должен быть большим; большим в том понимании, что часть должна быть взята как часть целого.

Дон Кихот сделан героем.
Он выдуман бедняком, который только по четвергам ел мясо.
Это блюдо называлось блюдом уныния, как я говорил уже, ибо это мясо не заколотых, а сдохших животных. Выбрасывать жалко, приходится съедать, как-то наспех соединив с ощущением беды мира.

И Дон Кихот питается вместе с Санчо Пансой голубями, а когда они едят в трактирах, то потом Санчо Панса подбрасывают на одеялах за неоплаченный счет.
Роман был задуман как пародийный, но книга сама растила себя. «Дон Кихот» – это один из первых психологических романов.
Причем герой освещен как бы дважды.

Это роман о бедном человеке.
Это роман о гордом, храбром человеке, но осмеянном, имеющем как бы неправильные претензии.
Герой как бы дважды уязвим.
И нет противоречия в том, что Дон Кихот первый свободный герой.

• Шекспир и Сервантес – современники, они как бы однополчане литературы, расположенной на двух разных берегах. Но у Шекспира действующие лица трагедий разделены на королей, героев, вообще знать – и шутов. Шуты всех умнее. Шуты думают о трудностях коллизий, в которые попадают герои.

В смехе вырастает новая мораль.
Дон Кихот – герой, мыслящий человек, храбрый человек, который вызывает к себе уважение, хотя уважение это сопряжено со смехом, – но чей это смех?
От «Дон Кихота» происходят герои английского романа.
Достоевский хотел создать несмешного Дон Кихота.

Он пытался это сделать в «Идиоте», в «Подростке» и не отвоевал мужества своего героя.
Может быть, ему помешала попытка сделать своего героя религиозным и смиренным.

От «Дон Кихота» дорога идет к новой литературе, к героям героическим, трогательным, но как бы дважды непонятым, героям заблудившимся.

• Я знал изначально, кто такой Сервантес, новейшие сведения о его атомистических знаниях не удивили бы меня и в те годы, когда происходила беседа с ученым-испанистом.

Однорукий, изрубленный воин, Сервантес, сражавшийся на палубах кораблей, которые хотели освободить Средиземное море от пиратов, прошедший через алжирский плен, тюрьму и через унижения сборщиков налогов в стране, где все уже собрано и содрано, он пишет повествование о как бы ненужных подвигах.
Вот эта остолбенелость, околдованность, разлитая в жизни как бы застылость, замороженность в некоем сосуде с прозрачными стенками.

Ее пытался расколдовать Дон Кихот.
Ее пытаются расколдовать чуть ли не во всех сказках всего фольклора народов.

К Дон Кихоту обращались все.
Над сценами поражения Дон Кихота плакал молодой Гейне, плакал, читая детское издание, где был спутан Караско с цирюльником, который брил Дон Кихота, а это совсем разные люди.
Достоевский прочитал Дон Кихота не глазами Гейне-мальчика.
Достоевский освобожден от случайных ошибок.

• Почти сумасшедший становится мудрым, а Сервантес навеки становится человеком, равным Шекспиру.

Люди вырастают по мере того, как художник их познает.
«Евгений Онегин» вырос в стихах Пушкина. Но Пушкин не хотел, чтобы Онегина считали только воплощением Пушкина в стихах. Об этом он писал много в иронических строфах.
Сервантес остается над своим героем. Это вторая Ваша ошибка – путаница между спором об авторстве и отождествление автора с героем.

Вы пропустили такой замечательный эпизод, как Дон Кихот на охоте. Он сильный, бывалый и смелый охотник, и лучше всего оставить этот эпизод, потому что когда ошибается нами нелюбимый человек, то это не печалит и не восхищает. Герой должен быть выращен волею автора.

Мудрый Дон Кихот, друг мавров, защитник арестантов-каторжников, которые попали на должность гребцов испанского флота, – это настоящее понимание истории. На понимании истории классики учились уважать искусство – работая на него.

Делать Дон Кихота кандидатом в святые ошибочная работа. Когда умер Толстой – тоже снимали картины люди, желающие заработать. У них Толстой поднимался прямо на небо, и его как сотоварища принимал бог. Это дурной вкус.

24.05.2021 г.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 30.05.2021. О разногласиях с оппонентом
• 27.05.2021. 60. Шестидесятники и не только
• 24.05.2021. 59. В. Шкловский О теории прозы
• 21.05.2021. 58. В. Шкловский об А. Карениной, Дон Кихоте и др.
• 18.05.2021. 57. В. Шкловский о Писателях
• 15.05.2021. 56. Карабчиевский об Окуджаве, Галиче, Высоцком
• 12.05.2021. 55. М. Веллер о Литературе
• 09.05.2021. 54. Ф. Искандер о литературе
• 06.05.2021. 53. Евтушенко о Бродском, Быкове, Антологии
• 03.05.2021. 52. А. Вознесенский о поэзии