Нанайская девочкаСижу в ванне под горячей струей и проговариваю Бродского – наизусть, громко. То есть монотонно пропеваю, подражая ему самому. ГМ пишет, что "Н.Н." его любимое стихотворение. И как бы передо мной встает задача выбрать свое любимое. Но у меня все выученные – любимые. Ни одному из них не могу отдать предпочтение. И даже "Большую элегию Джону Донну" (правда, до нее черед еще не дошел), хоть она и была оглушительна для меня и держится особняком, не выделю в самые-самые, не скажу, что превосходит другие. Размышляю. Наверное, это у далекого поэта можно выбрать что-то более или менее близкое. А когда он целиком близок? Когда читаешь стих и вдруг чувствуеешь, что вот он, автор, рядом, даже можно потрогать. И даже тебе кажется, что про каждое стихотворение ты не только понимаешь, почему оно сочинено, откуда взялось, но и странным образом знаешь то состояние, в котором автор низал слова. Допустим, вечные антиподы (по-женски, по-творчески, по-человечески – в моем понимании) – Цветаева и Ахматова. Первую приняла всю. У второй еще в юности вычленила "Песню последней встречи": Как беспомощно грудь холодела, но шаги мои были легки. Я на правую руку надела перчатку с левой руки. Эта деталь – надетая не на ту руку перчатка – такая простая и трогательная меня и покорила. У Ахматовой много прекрасных стихов, но не мои, не мои. А вода все льется. Я успела помыть голову. Не заставили себя ждать примеры, опровергающие мою догадку, толпятся на входе, каждый норовит просочиться первым. У глубоко почитаемого мною (во всех его изъявлениях!) Ходасевича я больше всего люблю... Э-э-э... Ну же! Эта журчащая струя не дает мне сосредоточиться! Боже мой! Неужели забыла?! Неужели Бродский лег не рядом, а на? Восемь строчек Ходасевича я в течение многих лет могла проговорить даже в бессознательном состоянии. Это был самый великолепный мой козырь. Помню только нож и алый жгут и что плечи должны прорасти крыльями. Слова закувыркались, закаруселили перед глазами... Сначала нашелся правильный порядок для ножа и жгута: мой нож проводит алый жгут. К этой строчке приросли три другие – воскресли из небытия нежная плоть и целованность. Дольше всего сопротивлялись почему-то первые две строчки. И наконец: Не верю в красоту земную По нежной плоти человечьей (Изящную трактовку этого восьмистишия обнаружила на Стихире: А Набоков? Свет моей жизни, огонь моих чресел... (Преувеличиваю, конечно, немного, да.) Вода льется. Уже долгое время не пытаюсь начинать новую жизнь. Если нужно что-то полезное воплотить в жизнь, самое действенное – путем мелких итераций возвести это что-то в ранг ежедневного ритуала. Ритуал должен быть необременительным. Хочешь учить стихи, начинай не с "Двух часов в резервуаре", хотя это было бы монументально, впечатляюще, а со "Снег сено запорошил сквозь щели под потолком". Хочешь, чтобы дома всегда была еда для детей, просто научись регулярно варить (тут суть не в "научись варить", а в "научись регулярно") то, что не требует много времени, какие-нибудь простые супы, например. Хочешь побороть вечного женского врага, трехглавого дракона – "толстый зад, жирные ляжки, отвислый живот" – не обещай себе с понедельника начать ходить в спортивный зал и заниматься там до семи потов, а каждое утро, входя в ванную, протягивай руку за щетками и делай себе пятиминутное сухое растирание (когда-то давно я прочитала, что оно хорошо помогает от целлюлита, правда, вместе с ароматерапией, но возиться со всеми этими маслами долго, а вот щетки – быстрое дело. Вжик-вжик.). Подвиги обессиливают. Совершив один, на второй уже не отваживаешься. У меня всегда так было. Правда, авиатор сегодня напомнил, что снег стаял, пришла пора побегать по окрестностям. Он, конечно, прав. Но я не знаю, как сделать ритуал из ежеутреннего бега. Пока он мне представляется ритуалищем, граничащим с подвигом. А еще у меня нет кроссовок. Короче, нам бы ваши заботы, Марьиванна. © Copyright: Шура Борисова, 2009.
Другие статьи в литературном дневнике:
|