Николай Моршен. 1917-2001
Стихотворения
Публикуется по изданиям:
«Вернуться в Россию – стихами…»
(200 поэтов эмиграции): Антология /
Сост., автор предисл., коммент. и биогр. сведений В. Крейд.
– М. Республика, 1995;
«Мы жили тогда на планете другой…»:
Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990. В 4 кн. Кн. 3 /
Сост. Е. В. Витковский.
– М.: Моск. рабочий, 1994.
http://morett.ru/poems/texts/morshen/morshen.htm
* * *
Он прожил мало: только сорок лет.
В таких словах ни слова правды нет.
Он прожил две войны, переворот,
Три голода, четыре смены власти,
Шесть государств, две настоящих страсти.
Считать на годы — будет лет пятьсот.
***
ТЮЛЕНЬ
«Товарищи!»
Он опустил глаза,
Которых не удастся образумить.
«Кто за смертную казнь врагам народа,
прошу поднять руки!»
Все подняли. Он тоже поднял «за»,
Стараясь ни о чем не думать.
Но головокруженье превозмочь
И, отстранясь, скорей забыть про это.
Аплодисменты. Значит, можно прочь.
Из коридоров университета
На воздух. Сумерки. Земля
Апрелем пахнет. Дальше что? Постой-ка,
Теперь все просто: полтора рубля,
Стакан вина у неопрятной стойки
И папиросу в зубы. И — сады,
Туда, к реке, где ночь шуршит ветвями,
А звезды, отразившись от воды,
Проносятся, как эхо, над садами,
Где в темноте, друг другу далеки,
Блуждают одиночки по аллеям,
И, как кладбищенские огоньки,
Их папиросы плавают и тлеют.
И здесь бродить. Сперва — томясь, потом —
Уйдя в покой туманных размышлений
О постороннем: в частности, о том
По детским книжкам памятном тюлене,
Который проживает там, где лед
Намерз над ним сплошным пластом снаружи.
Тюлень сквозь лед отдушину пробьет
И дышит, черный нос с усами обнаружа.
* * *
Как круги на воде, расплывается страх,
Заползает и в щели и в норы,
Словно сырость в подвалах — таится в углах,
Словно ртуть — проникает сквозь поры.
Дверь на крюк! Но тебе не заклясть свой испуг
Конурою, как норы, понурой:
Он порочен, твой круг, твой магический круг,
Нереальной своей квадратурой.
За окном, где метель на хвосте, как змея,
Вьется кольцами в облаке пыли,
Возвращается ветер на круги своя
И с решетками автомобили.
Горизонт, опоясавший город вокруг,
Застывает стеною сплошною.
Где-то на море тонет спасательный круг,
Пропитавшийся горькой водою.
А вдали, где полгода (иль более) мрак,
Где слова, как медведи, косматы:
Воркута, Магадан, Колыма, Ухтпечлаг...
Как терновый венец или Каина знак —
Круг полярный, последний, девятый.
* * *
Он снова входит в парк. Давным-давно
Здесь был бассейн. Припомнилось опять,
Как у бассейна... Впрочем, все равно:
Он учится былое забывать.
И все ж туда из темноты аллей
Выходит он на ветер сентября.
Над водоемом светит Водолей,
А по бокам — два желтых фонаря,
Которые, расталкивая тьму,
Твердят о том, что высох водоем
И что не стоит больше одному
Скитаться там, где хожено вдвоем.
* * *
ПОСЛЕДНИЙ ЛИСТ
По-осеннему воздух чист.
Пала изморозь и не тает.
Обрывается желтый лист,
Обрывается и слетает.
И не может понять он вдруг,
Не в бреду ли ему приснилось:
Почему это все вокруг
Покачнулось и закружилось?
Кувыркаются облака,
Опрокинулось поднебесье,
И такая во всем тоска
Об утраченном равновесье.
* * *
ГРОЗА
Ты проснулся в полночь. За окном,
Полыхая, небо грохотало,
Как в тот день, когда стоял кругом
Скрежет, содрогание и гром
Разрывающегося металла.
Помнишь раньше грозы? Тютчев, Фет,
Мокрый сад и лужи на дорожке.
А теперь? И в восемьдесят лет
Первое, что вспомнишь ты, поэт,
Будут канонады и бомбежки.
* * *
1943-й
Смеется тощий итальянец,
Базар гогочет вместе с ним:
Ботинки продал он и ранец
И вопрошает путь на Рим.
При этом ловко кроет матом
«Тедеско», «порко Сталинград»,
А рядом дядько Гриць со сватом
И воз с картошкою стоят.
Из неуклюжей клетки чижик
Свистит о плене и тоске,
И букинист десяток книжек
Раскладывает на мешке.
И рыжий парень в полушубке
Отмеривает чашкой соль,
И женщина у перекупки
Кольцо меняет на фасоль.
Стоять с картошкою наскучив,
Подходит к букинисту сват
И томик с надписью «Ф. Тютчев»
Он выбирает наугад.
И, приподняв усы живые,
С трудом читает то впервые,
Что кто-то подчеркнул до дыр:
«Счастлив, кто посетил сей мир
В его минуты ро-ко-вые...»
* * *
...И развевался в отдаленье
Флаг на линейном корабле,
Когда по щучьему веленью
Исчезли люди на земле.
Еще крутился вал шарманки,
Дудя в какую-то трубу,
И попугай тащил из банки
Несбудущуюся судьбу.
И в подозрительном отеле,
Где ночевали, кто хотел,
Еще постели не успели
Изгладить отпечатки тел.
В дверях распахнутого храма
Сновала взвешенная пыль,
И выл из придорожной ямы,
Свихнувшийся автомобиль.
Аквамариновые шпили
Шли параллельно в эмпирей
И в бесконечности сходились
В равнобесцельности своей.
* * *
За каждою гранью — свое мирозданье.
Смотри, я сейчас поднимаю листок.
Ты видишь — под ним копошится созданье:
Стоножка? двухвостка? улитка? жучок?
За льдиной — тюлени, за глыбой — медведи,
За речкой — селенье, за стенкой — соседи,
Свое кукованье за каждой сосной,
И сердце — за каждою клеткой грудной.
Весь мир поделен на мирки, на мирочки,
Куда ни толкнись — номерки, номерочки.
Такие барьеры, такая раздельность,
Что вера невольно растет в запредельность.
...Зевали кефали, смотрели макрели,
Как в небо летучие рыбы летели —
Не то чтобы в небо, а чуточку ниже,
Но дальше от жижи и к солнцу поближе.
С восторгом проклюнувшегося орленка
Они прорывались сквозь влажную пленку
И мчались по новооткрытым орбитам,
Подобно болидам и метеоритам.
И мне бы промчаться зазубренной тенью
Сквозь все отрицанья и недоуменья,
Сквозь все средостенья прорваться и мне бы –
И рыбой, и рыбой, и рыбой — по небу!
* * *
ОТВЕТ НА НОТУ
«...то, что принято называть
парижской нотой...»
Из статей
А ты, бедняк, я вижу, заново
Поешь о том, что мы умрем?
Поверь, что жизнь так многопланова,
В ней столько тайного и странного,
Не обреченного на слом.
Пусть кролики с глазами пьяницы
Следят в испуге, как удав
К ним ближе тянется и тянется,
А ты бы загадал желаньице
Да помечтал бы, загадав:
«Хочу, чтоб создавало творчество
Из бунта храмы, а не храмики,
Чтоб побеждало смертоборчество
Второй закон термодинамики...»
Я на такое предложение
Твое предвижу возражение,
Что мысли эти — отражение
Моей игры воображения.
Не отрицаю. Но пойми:
Затем в бессрочное владение
Нам и дано воображение,
Чтоб приходило все в брожение,
Чтоб все играло, черт возьми!
Твое ж о смерти многослезие
Есть род трагической амнезии
(Долг поэтический забыт),
Капитуляция поэзии
Пред очевидностью (о стыд!),
Пред тем, что ведомо заранее.
...Глядим в небесное сияние,
Свои устало шепчем жалобы,
А там — в насмешку? в назидание? —
Летит крылатое желание,
Шестимоторное, Дедалово...
Желали ж люди небывалого.
* * *
Поэты атомного племени,
Мы не из рода исполинского,
Мы гибнем без поры, без времени,
Как недоносок Боратынского.
Мы тоже ищем в мире Зодчего,
Но, не желая долго мучиться,
Мы живы верою доходчивой
В идею всеведьникчемучества.
Мы тоже можем грезить демоном,
Но забываем то и дело,
Что задается эта тема нам
Не Лермонтовым, а Максвеллом.
И мы сгибаемся под бременем
Того, что быть должно бы знаменем,
Рождаясь в веке двоевременном:
Плоть — в атомном, а души — в каменном.
* * *
Повисла ива у обрыва,
Где, размывая берега,
О, как поет у корня ивы
Быстротекущая река!
С какою щедрою игрою
Уносит вдаль она свое
Непостоянное, хмельное,
Поверхностное бытие!
Но за сверкающею гранью
Течет, прозрачна и черна,
Таинственнее подсознанья
Медлительная глубина.
Где ограничило движенье
Свои свободы и права
И где вода, как вдохновенье,
Целенаправленно трезва.
* * *
В отходящем, уже холодеющем дне
Заменись желтизна синевою!
Догори, доиграй, допылай в тишине
Над пожухшей от пыли травою!
Чем еще любоваться в смятении нам,
Кроме смены тонов и оттенков,
В мире схем, конференций, таблиц, стенограмм,
В мире партий, программ и застенков?
Где полярные льды затирают весну,
Где подсолнух поник головою,
Где голодные псы по ночам на луну
Заунывно стенают и воют?
Где сгибают в бараний, как водится, рог
Всех, кто верит и мыслит инако,
Где надеются тщетно, седеют не в срок,
Говорят невпопад... И однако
В мире тусклых надежд и бездомных собак
По утрам расцветают цветы.
И встает Будапешт. И ведет Пастернак
Разговоры с бессмертьем на ты.
Возникают живые как ртуть полыньи.
Собираются в строчки слова.
Загораются солнца. Гремят соловьи.
И асфальт разрывает трава.
Другие статьи в литературном дневнике:
