Сергей Жадан. Стихотворения

“Жадан, негде правду деть, и до убийства силлаботоники был очень сильным поэтом, но теперь, окончательно освоив стихи, которые своей структурой напоминают облака (или отраженные в глазах случайных мотыльков лабиринты наших городов, или расчерченную измученными венами кожу наших рук, или наши закономерно разорванные прокуренные лёгкие), он... как бы это сказать стал тем, кем его хотела видеть история культуры начала столетия: её безнадёжно простуженным горлом” (А.Бойченко)


1. Тереза (часть 3)

                “дбаючи спадок – залишки вір,
                зжовкле письмо – цю данину свободі,
                з тим, щоб колись, наче сік у траві
                вперше відчути на самому споді
                горла той протяг – чорний, Господній,
                з котрого, власне, і родиться вірш.

                Все, що миналось, і все, що всотав, -
                мапи держав, ворожіння на слові,
                стоси листів, повітові міста,
                зібраний епос, важка промисловість,
                вся анатомія, чесність і совість,
                вся переповненість, вся висота.”

(из книги “Цитатник”, изд. “Фолио”, 2008, Харьков, стр. 68)



                В записях старых черновиков
                тесно и пёстро – улиц центральных
                брусчатка, гирлянды из завитков
                гипсовых. В меру континентальный
                климат страны. Удивляет ментальность
                первопроходцев. Неярких мазков

                стремительный ряд заполняет сукно
                остатками краски. И поволока
                рассохлась на солнце. Теряется дно.
                В мокром просторе повисли волокна
                осени. Влага стекает по окнам.
                Так и расти, распахни же окно,

                всё, что осталось от веры, греха
                преподнеси это в жертву свободе,
                чтоб ощутить, удивившись слегка,
                как пролетев сквозь обрывки мелодий,
                в горле сквозняк  этот – чёрный, Господний,
                предвосхищает рожденье стиха.

                Всё, что сбывалось, и всё, что впитал,
                карты, пересечённая местность,
                линии жизни и чёрный металл,
                в самом начале листа бессловесность,
                вся анатомия, совесть и честность,
                вся переполненность, вся высота.


Трудности перевода.
Главная строфа, ради которой, собственно, как мне кажется, и появилось стихотворение, - третья, главная строка - «в горле сквозняк этот чёрный, господний». Она сохранена.
Подстрочный перевод этой строфы:
 
«сохраняя наследство – остатки вер,
пожелтевшее письмо – дань свободе,
с тем, чтобы когда-то, как сок в траве,
впервые ощутить глубоко внутри
горловой тот сквозняк – чёрный, Господний,
из которого, собственно и рождается стих».

Эта строфа более других отличается от подстрочника, жаль, что не встроились в текст «пожелтевшее письмо» и особенно «сок в траве», как символ движения, но, надеюсь, смысл передан. В переводе:

всё, что осталось от веры, греха
преподнеси это в жертву свободе,
чтоб ощутить, удивившись слегка,
как пролетев сквозь обрывки мелодий,
в горле сквозняк  этот – чёрный, Господний,
предвосхищает рожденье стиха.

Любите ли вы Жадана, как люблю его я? (по аналогии: “Любите ли вы театр...”)
Я хочу поделиться с вами своей любовью. Я собираюсь долго и вдохновенно рассказывать о его стихотворениях. Возможно, вы утомитесь или вас ожидают другие дела, не беда, приходите в следующий раз, читайте дальше. Текст специально не разбит на отдельные публикации, чтобы одно стихотворение перетекало в другое, несмотря на мои субъективные комментарии-связки. Надеюсь, что они будут не слишком скучными и затянутыми, но без них, боюсь, уйдет часть образов, метафор, хочу поделиться с вами своими находками, хочу дополнительными разъяснениями устранить шероховатости перевода.





2. *** (первая строка: «полевые командиры, чьи сердца покрыты туманом»)

                «– Ну що, комполка, гортаєш свій молитовник?
                Чекаєш на пошту,
                аби прийшла скоріше?
                – Та яка там пошта, – відповідає полковник. –
                Мені все одно
                ніхто не пише.»

(из книги “Эфиопия”, изд. “Фолио”, 2009, Харьков, стр.15)



                Полевые командиры,
                чьи сердца
                покрыты туманом,
                только и ждут, когда же туман растает.
                Партизан только до тех пор считается партизаном,
                пока есть враг,
                в тылу которого
                он партизанит.


                Ваши длинные волосы, падающие на лица,
                ваши черные береты и рваные мундиры
                развеваются на ветру,
                как сладкая пшеница,
                в которой лежат
                испуганные дезертиры.

                Но каждой ночью появляется тень повстанца
                и кружит за окнами, как боевая химера,
                и лежат на дне его кожаного ранца
                нидерландский табак
                и книжка Аполинера.

                – Ну что, комполка, уже решил, кто  виновник?
                Письма ждешь от друзей
                или от кого свыше?
                – Какие, к чёрту, письма,– отвечает полковник. –
                Мне всё  равно
                никто не пишет.


Знаю, что переводить на русский, как на самый близкий из языков, задача простая только на первый взгляд. Несмотря на схожесть, самая распространенная печаль для переводчика – изменение ударения. Выбрать можно путь дословного, подстрочного перевода, максимально сохраняя лексику автора и рифмы в тех местах, где они смогли сохранится естественным путем. Второй путь – задаться целью сохранить ритмику, чередование ударных-безударных слогов, соответственное рифмование строк между собой и обязательное сохранение количества слогов в каждой строке. Но в таком случае, часть авторского текста видоизменяется, в худшем случае – опускается или заменяется на соответствующий содержанию.
Но у читателя появляется возможность оценить произведение в целом, уровень владения стихосложением, ради чего, собственно, и пишутся стихи – в отличии от верлибра и стихотворений в прозе.
Был избран второй путь, чтобы была оценена музыка этой поэзии.

Трудности перевода.
Первые три строфы переведены слово в слово, совпали и рифмы и ударения в двух языках, а вот последняя строфа в подстрочном переводе: «Ну что, комполка, листаешь свой молитвенник? Ждешь почту, чтобы пришла скорее?» никак не поддавалась переводу, нельзя ни убирать, ни менять местами «полковник», «никто не пишет». (мы все читали Маркеса, фраза культовая). Рифмы к полковнику одна нелепее другой – шиповник, черноголовник, уголовник, любовник и никак не молитвенник (как чудесно совпало в украинском). И «виновник» сел там "так себе", но зато –  «полковнику никто не пишет!»
Любимые строки (это означает, что им находится место для цитирования в обычной жизни):
«Партизан только до тех пор считается партизаном,
пока есть враг, в тылу которого он партизанит.»




3. Марадона

                “Тому що кожному, хто вкладався і вписувався,
                щедро воздасться зрештою за кожен із траблів,
                за кожен із листопадів, що на нього осипався,
                за тишу і темряву, до яких він потрапив.

                І повернувшись до кожного, з ким довелось триматися
                одних законів під прогнутим небом відчаю,
                я кажу – кожному з вас буде чого стрьоматися,
                згадуючи про мене
                і про мої свідчення.”

(из книги “Марадона”, изд. “Фолио”, 2008, Харьков, стр.166)



                Тот, кто продавал кокаин Марадоне,
                кто подавал на губке уксуса остатки,
                и кто пробивал дубас на микрорайоне,
                знают, что жизнь – это штука с сильным осадком.

                Жизнь – это то, чем начнёшь расплачиваться
                в самом конце,
                когда плохие предчувствия начинают сбываться,
                это то, ради чего ты вынужден изворачиваться
                и ради чего ты соглашаешься продаваться.

                То, что закладывается в тебе вместо агрессии,
                то, что обязан платить до последнего цента,
                жизнь как бизнес, на который отсутствует лицензия,
                бог как менеджер из аптеки, который не продаст без рецепта.

                Жизнь как курс бакса, который никогда не стабилизируется,
                как банковский счет, на который всегда опираешься,
                и если ты думаешь, что тобой все планируется,
                то я думаю, ты глубоко ошибаешься.

                Потому что каждому, кто пытался и вписывался,
                щедро воздастся в конечном итоге за траблы,
                за каждый листопад, который на него осыпался,
                за всю темноту, за боль, за случайные грабли.

                И повернувшись к каждому, с кем довелось мне держаться
                одних законов искривленного мироздания,
                я говорю – каждому из вас придется попонтоваться,
                вспоминая меня
                и мои показания.

                Кто знает, каким будет продолжение,
                часто жизнь и ограничивается свидетельством о рождении.

                Большинство вещей даже не пытаешься повторить.
                Чем больше видел, тем меньше хочется обо всем говорить.

                А зная текст, как досмотреть спектакль себя заставить.
                Часто последнее желание – желание всех подставить.

                Как говорил Иисус, раскинув руки, –
                Я вернусь еще, суки.


“пронзительный тенор эпохи” – к стыду в памяти сохранилась лишь фраза, но ни имя её сказавшего, ни кому она посвящена (или Блоку?, или Есенину?), но именно она всплыла из глубин памяти, как только понадобилось охарактеризовать творчество Сергея Жадана.  ("трагический тенор эпохи" - Ахматова о Блоке. “У времени есть свой бас, свой тенор. И у него есть свой фальцет. Если угодно, Цветаева – это фальцет времени. Голос, выходящий за пределы нотной грамоты. <…> Этот трагический звук…” – Бродский о Цветаевой.)

Можно было бы надёргать из интернета выдержек о нынешнем состоянии поэзии, но ограничусь только одной простенькой собственной сентенцией. У меня есть свой критерий оценки литературы, а особенно поэзии – современная и устаревшая. Помните в школьных хрестоматиях, сноски внизу страницы: “ланиты”, “витязь” – (устар.). Смешны сейчас все эти “чрез”, “средь”, я бы назвала такое творчество - “иль и я ль” в русской поэзии. И наоборот, очень органично выглядит в стихах современная терминология – “Подумай об остальных, подумай в конце концов об остальных – пополни счёт, заряди батарею, вернись в зону” (Г.Крук) или “теперь она действительно совсем сама и доросла, как компьютерный воин до семидесятого левела” (С.Поваляева). А ещё нравится к месту приставленная ненормативная лексика и жаргон, и смешны закатывающие глаза бабёшки при слове “говно” и отставные полковники, которые в своей жизни уже слышали-переслышали, но придерживающиеся мнения, что поэзия – это художественный набор красивых и литературных слов. С моей точки зрения, именно такая реальная, в чём-то брутальная поэзия, с матом, со условными скабезностями, с лёгким порно, но от этого не менее не искренняя и лиричная, и есть современная поэзия. Ещё я бы сказала – модная.
Но к Жадану словосочетание “модная поэзия” не очень-то применимо. Он вне моды, он над модой, он парит над нами всеми. Всегда был кто-то, кто шёл впереди своей эпохи, кто вырвался вперед, кто находил новые каналы для общения со вселенной и на кого, предварительно гневно поспорив, равнялись потом все собратья по цеху.

Украинскому читателю остаётся гордится, что есть Жадан. Если вы сомневаетесь, почитайте его прозу, его лирику, это действительно явление в мировой литературе. И то, что его произведения уже переведены на 30 языков, только подтверждение этому.




4. Грибы Донбасса

"Знаешь, что главное, когда выращиваешь грибы?
Главное, чтобы тебя пёрло, точно, друг, – главное, чтобы пёрло.
Нас – пёрло, поверь мне, нас и сейчас прёт... 
А главное – всех прёт! Всех прёт и без грибов!" – вот, когда живешь с подобным ощущением, то хочется поделиться таким ясным чувством. Когда я выхожу на прогулку, а живу я в пригороде города-миллионника, в  слободе, брошенной этническими немцами в угоду пмж, где новые коттеджи, как вставные зубы на фоне стареньких, но миленьких домиков, так вот, все встречные, особенно дети, здороваются, вне зависимости, знакомы или нет, и можно получить бандероль без паспорта. Меня от этого прёт. Еще прёт от профессии и той работы, которую я выполняю, от вида из окон, от отношений со своими близкими и от книг, которые я читаю. Я читаю Жадана. Я делюсь с вами своей прухой.


"Все, що ти робиш своїми руками, працює на тебе.
Все, що ти пропускаєш крізь власну совість, б'ється
в такт із твоїм серцебиттям.
Ми залишились на цій землі, щоби нашим дітям недалеко
було ходити на наші могили.
Це наш острів свободи,
розширена свідомість
сільського господарства.
Пеніцилін і Калашников – два символи боротьби,
Кастро Донбасу веде партизанів
крізь туманні грибні плантації
до Азовського моря."

(из книги “Марадона”, изд. “Фолио”, 2008, Харьков, стр. 40)



Донбасс весной тонет в тумане, и солнце прячется за сопками.
Поэтому надо знать места,
надо знать, с кем договариваться.

Это был работник бывшего насосного цеха,
мужик, потрёпанный алкоголизмом.
–  Мы, – сказал он при знакомстве, – работники насосного цеха,
всегда считались элитой пролетариата, ага, элитой.
В своё время, когда всё полетело к ****ям, многие
опустили руки. Только не работники
насосного цеха, только не мы.
Мы тогда собрали независимые профсоюзы горняков,
захватили три корпуса бывшего комбината
и начали там выращивать грибы.

–  Как грибы? – не поверил я.
–  Так. Грибы. Хотели выращивать кактусы
с мескалином, но у нас,
в Донбассе, кактусы не растут.

Знаешь, что главное, когда выращиваешь грибы?
Главное, чтобы тебя пёрло, точно, друг, – главное, чтобы пёрло.
Нас – пёрло, поверь мне, нас и сейчас прёт, возможно потому,
что мы все-таки элита пролетариата.

Ну, и значит что – мы захватили три корпуса
мы посеяли наши грибы.
Ну, и там – радость труда, чувство локтя,
сам знаешь – это пьянящее ощущение трудовых свершений.
А главное – всех прёт! Всех прёт и без грибов!

Проблемы начались уже через пару месяцев.
У нас серьёзный район, сам видел,
недавно сожгли заправку, причём – милиция
там всех и накрыла, они даже
заправиться не успели, так хотели её сжечь.
И вот одна бригада решила на нас наехать,
решила забрать наши грибы, ты представляешь?
Я думаю, на нашем месте будь-кто
прогнулся б, такой порядок – прогибаются все,
каждый в  меру своего
                социального
                статуса.

Но мы собрались и подумали – хорошо, грибы – хорошо,
но дело не в грибах, и не в чувстве локтя,
и даже не в насосном цехе, хотя это был аргумент.
Просто мы подумали – вот сейчас взойдут урожаи, вырастут
наши грибы, вырастут и, условно говоря, заколосятся,
и что мы скажем нашим детям, как мы посмотрим им в глаза?
Просто есть вещи, за которые ты должен отвечать, от которых
ты не можешь просто так отказаться.
Вот ты отвечаешь за свой пенициллин,
а я отвечаю за свой.

Одним словом, сошлись просто на грибных плантациях.
Там мы их и завалили. И когда они падали на теплые
сердца грибов,
мы думали –

Всё, что делаешь своими руками, работает на тебя.
Всё, что ты пропускаешь сквозь собственную совесть, бьётся
в такт с твоим сердцебиением.
Мы остались на этой земле, чтобы нашим детям недалеко
было ходить на наши могилы.
Это наш остров свободы,
расширенное сознание
сельского хозяйства.
Пенициллин и Калашников – два символа борьбы,
Кастро Донбасса ведет партизанов
сквозь туманные грибные плантации
к Азовскому морю.

– Знаешь, сказал он мне, – ночью, когда все засыпают
и тёмные грунты впитывают туман,
я даже во сне чувствую, как они растут –

Грибы Донбасса, неслышные химеры ночи,
выходя из пустоты, вырастая из каменного угля,
пока сердца стоят, как лифты в ночных домах,
грибы Донбасса растут, растут, не давая умереть
от тоски всем разуверившимся и пропащим,
потому что, чувак, пока мы вместе,
до тех пор есть кому перерывать эту землю,
находя в её теплых внутренностях
чёрный цвет смерти,
чёрный цвет жизни.


Трудности перевода. Ни одной. Хочу обратить ваше внимание на эти строчки:

"У нас серьёзный район, сам видел,
недавно сожгли заправку, причём – милиция
там всех и накрыла, они даже
заправиться не успели, так хотели её сжечь."

"но дело не в грибах, и не в чувстве локтя,
и даже не в насосном цехе, хотя это был аргумент."

"пока сердца стоят, как лифты в ночных домах"

В 2007 году, когда была издан "Гимн демократической молодежи" Жадана, мой любимый мужчина начал читать украинскую прозу. А надо отметить, что язык он знал на слух, благо политических ток-шоу у нас хоть отбавляй, он ознакомился с некоторыми отличиями на письме букв "і – и", "е – є", с буквой "ї" и с отсутствием спаренных "л", "м" и "с". И начал читать. Вот она сила искусства!
"Грибы Донбасса" – первое стихотворение на украинском языке, которое он мне читал вслух.
Уже только поэтому я должница Сергея. Хочется написать ещё что-нибудь про "лоно украинской литературы" по аналогии с лоном церкви, но в голову лезут какие-то скабрезности.



5. *** (первая строка: "Вже кілька днів стояла спека")

                Вже кілька днів стояла спека,
                і сонце ховалося між тополями.
                В будинку напроти була аптека,
                де вони купували бинти і знеболювальне.
                ...
                Нагрівалися фінки і відмички,
                одяг із запахом никотину,
                нагрівались бензинові запальнички,
                в яких уже давно не було бензину.
 
(из книги “Эфиопия”, изд. “Фолио”, 2009, Харьков, стр.27)


                Асфальт был, как горячий противень.
                Солнце пряталось в деревья и кусты.
                Они заходили в аптеку напротив
                покупали обезболивающее и бинты.

                Кварталы раскалялись и лежали,
                как рассыпанные монеты.
                В квартирке, которую они снимали,
                каждую ночь нагревались все предметы.

                Нагревались финки и отмычки,
                одежда с запахом никотина,
                нагревались обувь, сигареты, спички
                и пустые зажигалки без бензина.

                Ей на веки тени тяжело ложились,
                и деревья за окном отбрасывали тени.
                Нагревались порезы на ее сухожилии,
                нагревались пули в его теле.

                И когда она трогала воздух рукой,
                нагревался вокруг воздух – чёрный, как горе.
                До утра было тихо, и тишина была такой,
                что слышно было, как им снится море.


На круглом столе (в смысле – мероприятии), посвященном презентации книги "Метаморфозы.10 украинских поэтов последних 10 лет" был задан вопрос о том, чтО влияет на появление стихотворений с рифмами или без. Присутствующий Жадан говорил, что писать с рифмами легче, т.к. они выстраивают конструкцию, как бы ведут, что до 98 года он писал только рифмованные стихи, но сейчас по большому счету, ему всё равно, как писать с рифмами или без. Львовская поэтесса Галина Крук говорила о том, что ей рифмы навязывают мысли, отвлекают, подталкивают к другим темам, и что она даже преднамеренно прячет рифму внутри строки, чтобы сохранить стройность смысла.
Поэт в праве выбирать, а вот переводчик, если он намерен сделать эквиритмичный перевод, а не просто перепев с подходящими словами, он движется в узком тоннеле, со всех сторон его сжимают рифмы, ритмы, мысли поэта и прочие анапесты с амфибрахиями. И только, когда свет забрезжит, т.е. когда стихотворение, состоявшее сразу из отдельных кирпичиков подстрочника начнет приобретать формы сооружения, тогда можно с облегчением вздохнуть и спуститься в кухню за свежим чаем.
А ещё во время обсуждения всеми употреблялось красивое слово "силлаботоника".




6. Преимущества оккупационного режима

Так вот, если следовать правилам этой пресловутой силлаботоники (королевы рифмованных строк), то не представляется возможности силлаботонически перевести на русский известную каждому украинскому школьнику фразу классика (М. Рыльского): "троянди й виноград – красиве і корисне" (13 слогов) – "розы и виноград – красивое и полезное"(15 слогов), при том, что второй слог ударный (ямб), что не соответствует ударению в слове "рОзы"! Ну только, если перевернуть: “полезно и красиво, как виноград и розы”, но тогда из этой фразы вообще выхолащивается динамика.

                "7
                Тому життя ніколи не втрача
                своїх прозорих гомінких проекцій.
                Стрімкий юнак, легке дитя ерекцій,
                бере за руку втомлене дівча,
                і вже вони – аж дня не вистача –
                займаються конспектуванням лекцій,
                зневаживши вимоги контрацепцій.

                8
                І лиш зоря над містом пролягла,
                юнак змахне краплини із чола
                і молодечо усмішкою блисне.
                Бо попри те, дала, чи не дала,
                у щастя людського два рівних є крила:
                троянди й виноград – красиве і корисне."

(из книги, “Цитатник”, вид. “Фоліо”, 2008, Харків, стор. 121)



                1
                В один из дней вернётся к нам весна.
                И с южных, чуть подтаявших границ
                вернутся пташки, чтобы пробудить от сна,
                и пересвист отечественных птиц,
                озвучит сотни посеревших лиц
                и грубый крой солдатского сукна,
                и ещё много разного говна.
            
                2
                Поэтому желанье тлеет, не горит.
                Печаль дырявой шалью всё накрыла,
                пока поэт тревожно говорит: 
                я есть народ, а в нём есть правды сила;
                я женщину люблю, которая просила.

                3
                Печаль – извечный спутник поражений.
                И мещанин, не замечая сооружений,
                бредёт и бредит, удивляя артистизмом.
                Поток его словесных извержений
                наполнен нездоровым эротизмом
                и бытовухой с антисемитизмом.

                4
                И исколов босые ноги о стерню,
                сел Перебендя старый и устало
                бурчит о скурвившихся на корню
                лукавых детях, праведных не стало,
                забыли стыд, свою страну просрали,
                забили на духовность и запали
                на непроизносимую фигню.

                5               
                Растет наш город. Бросили фрезу
                рабочие, затеяв перебранку,
                лампичат косяки, бузят бузу,
                разводят спирт, заводят варшавянку,
                размазывая сопли и слезу,
                маёвку превращают в пьянку.

                6
                В селе наш дух народный берегут.
                Село как корень нации, как воды,
                что смоют берег. Молодые на лугу
                вслед заводиле сельскому бегут
                к костру, откликнувшись на зов природы,
                стыдливо водят хороводы.

                7
                Поэтому жизнь никогда не потеряет
                своих прозрачных трепетных проекций.
                И нежный юноша, дитя эрекций,
                стремительно за руку увлекает
                подругу – и вот дня им не хватает
                заняться конспектированием лекций,
                забыв про требования контрацепций.

                8
                и только первый луч зари блеснёт,
                наш юноша с улыбкой пот со лба смахнёт,
                ведь настроение отличное – железно. 
                И несмотря, дала, чёрт, не дала,
                у счастья всё равно два равных есть крыла:
                цветы и виноград - красиво и полезно.


Это, на мой взгляд, самое сложное, глубокое, как для восприятия, так и для перевода стихотворение в этой подборке. Вот подстрочный перевод второй строфы:

Но печаль садится на поля.
Нужда голимые расправляет крылья,
до тех пор, пока поэт тревожно произносит:
я есть народ, которого правды сила (известная цитата),
эту женщину я люблю, она просила.

Сравните с переводом, он достаточно далек от подстрочника:

Поэтому желанье тлеет, не горит.
Печаль дырявой шалью всё накрыла,
пока поэт тревожно говорит: 
я есть народ, а у него есть сила;
я женщину люблю, которая просила.

Но зато силлаботоника, понимаете ли, присутствует.
Единственное, что могу сказать в своё оправдание, во всех остальных строфах практически ничего не опущено и ничего не добавлено, за исключением в 1 строфе: “озвучит фермы и фабричные стены”(у автора)  – “озвучит сотни посеревших лиц”(в переводе); в 4 строфе: “забили на духовность и борьбу и вообще творят какую-то фигню”(у автора) – “забили на духовность и запали на непроизносимую фигню”.
И ещё раз хочу извиниться перед Сергеем Жаданом и Максимом Рыльским: “Ну не смогла “розы и виноград” перевести, не смогла!”
Моя любимая строфа:

"Растет наш город. Бросили фрезу
рабочие, затеяв перебранку,
лампичат косяки, бузят бузу,
разводят спирт, заводят варшавянку,
размазывая сопли и слезу,
маёвку превращают в пьянку."




7. музыка для толстых

Боюсь кого-либо обидеть из наших писателей, но для меня современная украинская литература началась с "Московиады" Юрия Андруховича, это он, как Данко, повел всех за собой. И, несмотря на то, что у нас есть и классики-корифеи, такие, как Лина Костенко (наша Ахматова), именно Андрухович явлется признанным гуру для начинающих и не очень писателей. Как говорил мой институтский консультант по проектированию, выдавая новое задание: "Влезайте на плечи гигантам!", современным языком: "пиарьтесь на знаменитых".
Жадан пиарится на Андруховиче, я – на Жадане, а Андрухович пишет президенту, хотя тут уже вопрос, кто из них более популярен.
Читайте, наслаждайтесь, очень симпатичная фантазийная штучка!

"юрій андрухович в цьому притулку для літніх
сварливий сімдесятирічний письменник
                автор напівзабутих детективів
доглянутий містом і профспілками
                він – із купою старечих заморочок
з нетлями у кишенях піжами
з фенечками на жилавих зап'ястях
з бритвами і виделками посеред комнати
переводить стрілки годинника на зимовий час
                віддихується слухає голос за кадром:   
сальман рушді – індієць
юрий андрухович – українець
якщо ти не схибив
поезія твого народу зрозуміла іншим
без перекладу
навіть коли тобі на це насрати"

(из книги “Цитатник”, изд. “Фолио”, 2008, Харьков, стр. 75)



юрий андрухович в этом доме престарелых
сварливый семидесятилетний писатель
                автор полузабытых детективов
на попечении города и профсоюзов
                он – с кучей старческих заморочек
с мотылями в карманах пижамы
с фенечками на жилистых запястьях
с бритвами и вилками посреди комнаты
переводит стрелки часов на зимнее время
                отдышавшись слушает голос за кадром:
сальман рушди – индиец
юрий андрухович – украинец
если ты не прокололся
поэзия твоего народа понятна другим
без перевода
даже если тебе на это насрать

тридцать лет без войны
тридцать лет без будущего
тридцать лет старой музыки

                пустопорожнее писательство
                страна с аграрным драйвом
вот они  твои чемоданы
                твои почки
                твоя литература

когда тебе исполняется 64
когда кровь притормаживает чтобы подумать
куда ей течь дальше
в этом месте
да именно
в этом месте
вселенская швейная машина рыдает до утра
крутит свои измученные механизмы
не останавливаясь
ни на миг

и наконец приходит утро под окна приюта
и небо коричневое после дождя
и рыбы на сковороде лежат будто
любовники на раскаленной августом постели
и юрий андрухович которого тут все знают в лицо
просматривает вчерашние газеты и
                подчеркивает маркером свою фамилию
                подчеркивает понравившиеся мысли
                подчеркивает имена умерших друзей
                подчеркивает интересные радиопередачи
                на следующую неделю
стая слов и толпа прохожих
такое дахау остается от целого поколения
 
и выходя к завтраку
позже
замечает как бы между прочим:
тёплый воздух
сухой воздух
жаль только нет птиц
впрочем их никогда и не было
в этом бараке


Из того, что мне особенно нравится: "страна с аграрным драйвом" и "когда тебе исполняется 64 когда кровь притормаживает чтобы подумать куда ей течь дальше".





8. *** (первая строка: “юго-западная дорога железная”).

Когда-то давно у меня был друг Лёша Питон. Попал ко мне в друзья по принципу: “друг моего друга – мой друг”. Друзья менялись, а Питон оставался со мной, кстати, прозвище своё он получил за свои гигантские размеры и силу мастера спорта. Как часто бывает, со временем наши пути разошлись, я слышала, что он связался с наркотиками, изредка он заезжал, просил денег, чтобы отдать карточный долг или джинсы купить, я видела его исколотые руки, но деньги давала, я же обычная подруга, а не реабилитационный центр. А потом он сгинул. Куда-то уехал, пропал. И я ни разу его больше не видела.
И тут я читаю о Питоне, чёрном химике, производившем наркотики, о том, как Жадан (конечно же, его ЛГ) вез в полиэтиленовом пакете голову Питона. Не та ли это голова, которую я столько раз по-дружески обнимала?..


                “Південно-західна залізниця.
                Третя ночі, година рання.
                На два вагони одна провідниця
                забезпечує пересування.

                Ходить, ніби матір Тереза,
                непевна, як погода осіння,
                блукає – темна і нетвереза,
                розганяючи сновидіння.”

(из книги “Метаморфозы. Десять украинских поэтов последних 10 лет”, изд. “Клуб сімейного дозвілля”, Харьков, 2011, стр.29 )



                Юго-западная дорога железная.
                Ночью время в пике сужения.
                Проводница не очень трезвая
                обеспечивает передвижение.

                Невнятная, как погода осенью,
                крестит спящих, как мать Тереза,
                поправляет волосы с проседью
                чуть дрожащей рукой в порезах.

                Я проваливаюсь в глубь вагона,
                обречённо, как шахтеры в забой,
                я везу пакет с головой Питона – 
                чёрного химика из Лозовой.

                Он когда-то был королём гидравлик,
                поставщиков имел в зарубежье,
                жил как мог, контролируя трафик
                от Приднестровья до Левобережья.

                Травил забодяженным суррогатом
                молдаван и разных узбеков,
                даже когда-то был депутатом –
                мажоритарщиком – от эсдеков.

                Мне не спится, хоть снов лавина
                накрывала трижды, и вот в конце 
                я слушаю, как его щетина
                и дальше растет на его лице.

                –  Как ты? – спрашиваю. – Проспался?
                Может тебе сигарет нарыть?
                –  Брат, – отвечает он мне, – не парься –
                с моими проблемами только курить.

                – Страшно, – спрашиваю, – на том свете?
                – Не страшно, – говорит, – непривычно.
                Намного страшнее было тем летом,
                когда в Ростове сожгли шашлычную.

                А тут – ищешь что-то хорошее,
                а надо память, как парашют, волочить.
                Ходишь и забываешь прошлое.
                Забываешь – и не можешь забыть.

                Только чувствуешь последним нервом,
                зубами и складками жировыми
                тонкую грань, что проходит небом
                между живыми и неживыми.

                В этом тихом, как песня, вагоне
                вези меня, брат, поскорей домой,
                вези мою память, мою агонию,
                невесомые, как весь шар земной.

                Отдай товарищам по оружию –
                печальным бандитам, пусть между собой
                решат, поминая былую дружбу,
                как поступить с моей головой.

                И пусть запомнят мои привычки,
                голос, звучащий замерзшей трембитой,
                лёгкие – чёрные, как рукавички
                боксёра безнадёжно избитого.

                А женщине той, что любить умела,
                передай, что было у нас без фальши.
                И всё, что я смог для неё сделать –
                это умереть от неё подальше.

                Чем же ещё наша жизнь разнится?
                Давай сигарету, курить охота.
                Смерть – как вот эта вот проводница –   
                честно выполняет свою работу.

                Тёплые сны и даты случайные
                память выхватит из круговерти.
                Всё, за что так держался отчаянно,
                как и волосы, живёт после смерти.

                Поговори же со мной, браток.
                Палёный найк, арафатка-платок,
                Ночь на исходе, вагон болтается,
                воздух вдыхается,
                выдыхается.


Трудности перевода. Возникли сразу, с первых строф. В украинском прекрасно рифмуются “залізниця – провідниця” (“железная дорога – проводница”) и “матір Тереза – нетвереза” (“мать Тереза – нетрезвая”). Причем, все четыре слова – ключевые, жалко потерять, хоть одно, замену им подобрать тоже не просто. Как пасьянс пришлось раскладывать, пока хоть как-то срослось.
Самые разнящиеся строфы:

Так что вези меня, брат, домой,
в тихом, как песня, вагоне,
вези мою бесконечную усталость
и невесомые воспоминания. (в подстрочном переводе)
В этом тихом, как песня, вагоне
вези меня, брат, поскорей домой,
вези мою память, мою агонию,
невесомые, как весь шар земной. (в переводе)

Тёплые сны, случайные даты.
Всё, что ты успел запомнить,
всё, что увидеть привелось,
живёт после смерти, как волосы. (в подстрочном переводе)
Тёплые сны и даты случайные
память выхватит из круговерти.
Всё, за что так держался отчаянно,
как и волосы, живёт после смерти. (в переводе)

Пусть помнят все мои привычки
голоса мерзлые глубокие озёра (в подстрочном переводе)
И пусть запомнят мои привычки,
голос, звучащий замерзшей трембитой (в переводе)

Скажи той женщине, что умела любить,
пусть выходит из печали своей. (в подстрочном переводе)
А женщине той, что любить умела,
передай, что было у нас без фальши. (в переводе)

“Уж не тот ли это Питон?!” - всрикнул бы Радзинский. Тот, не тот, какая разница, у каждого своя грустная история...




9. Тереза (часть 4)

Я начинала эту подборку стихотворением Тереза (часть3), а хочу завершить последней частью “Терезы”. Не могу сравнивать с венком сонетов, но пусть это будет нашим украинским веночком, “националь герихт”.
Надеюсь, что вы захотите прочитать и другие произведения Сергея, надеюсь, что я смогла передать вам часть своего пиетета, передать вам часть своего уважения и любви к его творчеству. У медальки всегда две стороны, если вам понравилось, я смогла вас увлечь, то вы купите книгу, чтобы прочитать ещё, получите удовольствие, а поэт, благодаря этому вашему действию, скушает вечером котлетку. Ну а мне что? А мне вода от яиц. Неправда-неправда, я получаю удовольствие, занимаясь этим.
Трудности перевода. С украинского  “літун-одинак” очень трудно переводится – это никак не “одинокий летун”, причём, вспоминается советская сатира о часто меняющих место работы, и “одинак” звучит намного пронзительнее, даже трагичнее, чем “одиночка”. Более того, “одиночка” потянул за собой слегка водевильные рифмы: “точка”, “оболочка”. Эта строфа у Жадана намного надрывнее, глубже, чем в переводе. Извини, Сергей.
Еще очень жаль одну метафору, которую я так и не смогла втиснуть: “признак причастности к поколению мы сберегли как птицы кислород”(в подстрочном переводе), и куцая, урезанная в переводе: “А потому мы, как птицы легки”. Но тем не менее, я очень старалась, чтобы и вам понравились стихи моего любимого украинского поэта.
 
Вот это последнее стихотворение. Одно из самых зачитанных.


                “Падає сніг. Засинає лоза.
                Тонко ступивши на трави і ріки,
                бог роздивляється, як заслиза
                в урвище степу обрис шуліки.
                З божого ока, зім'явши повіки,-
                здібний пластун – виповзає сльоза.

                Вранці, без розпізнавальних ознак,
                з голих дерев оббиваючи іній,
                падає янгол – літун-одинак,
                рушить химерну довершеність ліній,
                з чим і вмирає, лишивши, однак,
                срібній тривожний дюралюміній.”

(из книги “Цитатник”, изд. “Фолио”, 2008, Харьков, стр. 69)



                Падает снег. Засыпает лоза.
                Тонко ступивши на травы и реки,
                бог замечает, как стал ускользать
                коршуна абрис в урочище степи.
                Из божьего ока, царапая веки, –
                скаут умелый – сползает слеза.

                Утром стремительно движется точка,
                с голых деревьев сбивая весь иней,
                падает ангел – летун-одиночка,
                рушит химерную правильность линий,
                и умирает. И лишь оболочка –
                смятый серебряный дюралюминий.

                Мы сберегли наши письма, стихи,
                сборники прозы, молитвы и бдения.
                А потому мы, как птицы легки,
                знак принадлежности к поколению
                очень волнителен. Для поклонения
                к яслям подходят волхвы, пастухи,

                чтоб соответствовать той глубине.
                И утешенье – не пережиток
                в возрасте нашем. Падает снег.
                Падает снег. Всё забыто, прожито.
                Раскрепощенно, победно ложится
                на яркий свет фонарей и огней.