Чарльз Кларк. Дуэль

   Перевод рассказа Чарльза Хебера Кларка (Charles Heber Clark, 1841-1915) “How Jack Forbes was avenged” из книги “Random Shots”, 1878 г.
   Перевод: Олег Александрович. ©, 2013
***
   В том, что Дженни Браун поиграла с Джеком Форбсом чересчур уж жестоко, сошлись все: мировой судья, пастор, говорливые престарелые леди на своих ежедневных посиделках за пяльцами, булочник, молочник, члены Музыкального Клуба, — словом все без исключения более или менее авторитетные граждане городка Бэнглбери. Не стоило, пожалуй, этой милой девушке наносить такие тяжкие душевные раны влюбленному в нее доброму молодому человеку.

   Началась вся история так: в мае к судье Бейтсу приехала его племянница мисс Браун — расцветшая, словно роза, после веселого зимнего времяпровождения в городе, где жили ее отец с матерью. Шептались, впрочем, что погостить ее к дядюшке отправили для того, чтобы разлучить с одним молодым человеком, который якобы произвел на красавицу сильное впечатление; однако всегдашняя бодрость духа этой жизнерадостной девушки понуждала почти всех сильно сомневаться в таких слухах. Так или иначе, Джеку Форбсу они ничуть не помешали влюбиться в Дженни на второй уже день их знакомства и начать выказывать ей обычные в таких случаях знаки нежного внимания. Девушка, казалось, принимала их вполне благосклонно; и Форбс, хотя и не обрел пока в себе смелости для признания, быстро уверился в ее ответных к нему чувствах.

   Каждый вечер вел он Дженни то на концерт, то на какую-нибудь лекцию, то в Музыкальный Клуб, то на вечеринку, развлекал ее танцами, пел с нею в хоре; и в канун ночи — при свете звезд, либо луны — провожал до дома. Сердце его колотилось неистово о ребра грудной клетки, словно решившись высадить их наружу, душа полна была нежной робости, а с языка срывались одни лишь глупейшие в своей неуместности, самые банальные фразы.

   Однако же Форбс, надо признать, повел себя неумно. Вряд ли надо ему надеяться, что Дженни бесконечные фланирования с ним под руку по окрестностям сочтет делом благоразумным, тем более когда городок уже вовсю обсуждал их отношения. Поэтому никакой нужды ему не было злиться, когда мистер Далкитт, новый учитель музыки и пения, едва успев обосноваться в их городке, преступил его межу и, к досаде Джека, стал быстро отвоевывать у него как внимание мисс Дженни, так и часы времяпровождения с нею.

   Мистер Далкитт был деликатным молодым человеком со светлыми волосами и слабыми глазами в очках. Для жилья снимал он комнату в пансионе миссис Мегонигал; там же он практиковался поздними вечерами в игре на своей флейте, — до поры, когда взбешенные соседи принимались неистово колотить в стены и громко слать мистера Далкитта купно с флейтою в место, в коем, будем думать, никогда он все же не окажется, и где его флейта гляделась бы странно.

   Но коньком его, надо нам признать, было пение. Всех поражало, что столь тщедушному субъекту по силам было выдавать звуки такой неслыханной мощи и громкости; кто-то расфантазировался даже, что внутри его тела скрыты, вероятно, пустоты, подобные трубам и мехам органа. Так или иначе, певцом и хоровиком он был замечательным, — никаких сомнений в этом ни у кого и быть не могло; и когда в городском зале собраний размахивал энергично руками он, стоя перед хором своих адептов из Музыкального Клуба, энтузиазм публики был таков, что бедному Форбсу — с его ужасающим басом — оставалось, стоя с краю в последнем ряду, лишь досадовать, что особыми певческими и музыкальными талантами природа его наделить не соизволила.

   И неизменно досада его оборачивалась едва сдерживаемой яростью, когда Далкитт, поискав Дженни кротким своим взором, предлагал ей руку и шествовал со своей спутницей к выходу, не удостаивая соперника и взглядом. Положение усугублялось еще и тем, что в курс дела посвящены были все, — и всякий раз в эту минуту Джек неизбежно попадал под перекрестный обстрел многочисленных пар глаз, с интересом наблюдающих его реакцию.

   Всем такое поведение красавицы казалось в высшей степени бестактным и даже вызывающим: юным леди — оттого, признайся честно они себе в этом, что Форбс с Далкиттом соперничают не за них, а любой юный джентльмен счел бы такую ветреность извинительной, если б на месте Далкитта оказался он сам.

   Однажды морозным декабрьским вечером Далкитт, после репетиции предстоящего рождественского концерта, провожал — уже по привычке — мисс Браун до ее дома.

   В тот вечер Форбс надумал, наконец, покончить с неопределенностью своего статуса самым решительным способом: он дождется, когда Дженни расстанется с Далкиттом возле ворот, перепрыгнет незаметно через забор в сад судьи, встретит свою ветреную возлюбленную у входа в дом и объяснится с ней. Дом его стоял напротив дома судьи; Джек натянул поглубже на голову свою шляпу и вышел на улицу. За ним с радостным лаем и прыжками выскочил его пес, но хозяин строго на него прикрикнул, дал пинка, и тот, взвизгнув, ретировался восвояси — во двор. Форбс спрятался в закоулке и стал поджидать там свою беспечную Дженни — под руку с самодовольным волокитой.

   Они прошли мимо, вполголоса о чем-то беседуя, — к досаде несчастного Джека так тихо, что не смог он разобрать ни слова. Остановились у ворот. Далкитт оживленно продолжал что-то говорить, а продрогший Форбс с нетерпением дожидался его отбытия. И вдруг — Далкитт проследовал вместе с мисс Дженни прямо в дом!

   Джек Форбс издал громкий стон и перемахнул через изгородь — в сад судьи Бейтса.

   На втором этаже, в библиотеке зажегся свет; мисс Браун приблизилась к окну, сняла шляпку и поправила прическу. После чего отошла вглубь комнаты.

   Отчаявшийся Джек пошел на то, что назвать наверняка можно поступком недостойным — неизвиняемым даже для несчастного обожателя. Он решил взобраться на дерево, что росло рядом с окном, и хоть одним глазком взглянуть на происходящее в комнате, — чтобы похоронить последние сомнения и надежды.

   После серии непростых акробатических упражнений, в порванном сюртуке и с ободранными руками Форбс примоститься, наконец, на толстый сук, откуда комната просматривалась достаточно хорошо. Так и есть! — Дженни сидела в кресле возле камина, и с нею рядом, покоя руку на спинке этого кресла, стоял Далкитт. И смотрел на нее тем взглядом своих блеклых глаз за стеклами очками, каким раньше, бывало, не раз обозревал свою мисс Дженни несчастный Джек.

   Форбс, с разбитым сердцем, твердо вознамерился тем не менее просидеть на своем суку хоть всю ночь, — чтобы увидеть, чем эта парочка намерена там заниматься и выяснить, насколько далеко зашло у них дело. Но тут Дженни подошла к окну и задернула штору.

   «Вот и всё!..» — с горечью подумал Джек и стал спускаться с дерева. Неожиданно дверь дома открылась, и наружу кто-то вышел. Было уже совсем темно, но Форбс сумел различить смутную фигуру — судьи Бейтса, понял он, когда тот, насвистывая, направился к своей конюшне.

   И вдруг Джек заметил во дворе подвижный силуэт огромной собаки. Он вспомнил, как на днях судья обмолвился, что намерен для охраны своего домовладения взять у кого-то пса — особой, по его словам, свирепости.

   Форбс подумал, что благоразумней будет подождать, пока судья не воротится в дом. И тут, к ужасу его, собака, уловив, вероятно, запах чужака, подбежала к дереву, на котором сидел Джек, и громко залаяла. Бедный Джек уже приготовился к неизбежному его обнаружению и позору, но, на его счастье, судья, вернувшись из конюшни, проигнорировал лай своего пса и прошел в дом. Полаяв еще немного, зверюга улеглась возле дерева, вознамерившись, очевидно, провести под ним всю ночь. Мистер Форбс с высоты своего насеста с тоской глядел вниз на смутные очертания немилосердного и неподкупного стража. Дул зябкий ветерок.

   «Господи! — размышлял он. — А вдруг тупая скотина и впрямь просидит здесь до утра?!»

   Он решил, что дождется, когда собака уснет, после чего сделает попытку осторожно и без шума слезть вниз.

   Прошло минут десять; затем, наверное, полчаса. Мистер Форбс попеременно отогревал дыханием коченеющие ладони — одной рукой ему приходилось удерживаться за сук, чтобы не потерять равновесия. Наконец начал он спускаться, — но после первых же шевелений в кроне дерева собака вскочила на ноги и вновь зашлась в громком лае.

   Вновь потянулись бесконечные минуты ожидания на суку и крепчающем морозе.

   Когда после второй попытки юноши спуститься наземь, пес затих и улегся на землю, Джек заметил на оконной шторе два целующихся, как ему показалось, силуэта, и свет в библиотеке вдруг потух. Он услышал, как хлопнула входная дверь, и вскоре заметил мистера Далкитта — отплясывающего в свете уличного фонаря фанданго.

   У несчастного мистера Форбса мелькнула, было, мысль позвать его на помощь. «Нет уж! — решительно отбросил ее прочь юноша. — Лучше уж замерзну в сосульку, побери меня дьявол!» И припечатал сук кулаком, — на что пес, пробудившись, отозвался злобным лаем.

   «Попробовать с ним по-доброму?» — подумал Форбс. Он извлек губами несколько звуков, похожих на поцелуй, — какими обычно подзывают собаку, и передать которые буквами невозможно.

   — Хороший песик! Добрый песик! Ко мне, песик! — (звуки поцелуев опять, и затем тихий посвист)

   Пес зашелся в неистовом лае и принялся прыгать вверх; казалось, все блага на свете воплотились для него теперь в кусок мяса, который сумеет он вырвать из ноги мистера Форбса.

   — Ну! Песик! Собачка! Дружище! Джек! — (посвист вновь)

   В ответ — очередная, совсем уж неистовая демонстрация кровожадных намерений взбешенного пса.

   Мозг Форбса работал с лихорадочной отчаянностью приговоренного к смерти:

   — Джек! Песик! Крысы! Крысы! — попробовал он так. —  Фас! искать! взять их, Джек! Вон там! Искать!

   Но, похоже, «Джека» крысы соблазняли сейчас куда меньше, чем мясистые икры мистера Форбса: лай его вперемежку с завыванием стал исступленным, голова в прыжках взлетала выше нижних ветвей.

   — Лечь, сэр! — решил попытать Джек другой способ. — Лечь! Домой, сэр! на место! а ну, домой!

   Он спустился фута на три вниз; возбужденная собака тут же оперлась передними лапами на ствол — в надежде на шанс ухватить Форбса хотя бы за пятку. Лаять она продолжала как заведенная.

   Джек переместился повыше и поискал более комфортное и безопасное место, на котором, с неохотой признал он, придется ему все-таки сидеть теперь до утра.

   Собака успокоилась и тоже устроилась на ночь — под деревом. Джек сидел на суку верхом, опершись спиной на ствол, отогревал в карманах руки и смотрел на звезды. Они мерцали в морозном воздухе и, казалось, подмигивали ему: «Что? влип, старина?! То-то же!»

   В голову лезли мысли о деревья вообще. Всплыл вдруг в памяти исторический вяз в Пенсильвании, под коим Уильям Пенн заключил договор о дружбе с вождем делаваров Таманендом; припомнились злоключения некоего приговоренного к смерти роялиста: более года прятался он в дупле толстого дерева; даже картина есть на этот сюжет: юная поселянка, его возлюбленная, передает ему в дупло питье и пищу. Джеку представилось, как мисс Дженни выходит вдруг тайком из дома в сад и протягивает ему вверх на дерево чашку горячего кофе. Вспомнил он и старую историю с британским королем Карлом Вторым, которому однажды на вершине дуба пришлось прятаться от солдат враждующей стороны. Мистер Форбс подумал, что предпочел бы, пожалуй, иметь под своим деревом хоть целую неприятельскую армию, чем одного этого адова пса.

   Звезды в небе закружились в танце, стали сливаться, расплываться; Форбс качнул головой и едва не свалился с дерева — после чего усилием воли постарался прогнать сон.

   Джек слышал не раз, что сонливость — верный симптом начала замерзания насмерть. Поэтому, чтобы согреться, он решил полазить немного вверх и вниз по кроне дерева, — на что пес, пробудившись, отреагировал незамедлительно и очень шумно. Вдруг распахнулось окно из комнаты судьи.

   — Брысь, гаденыш! — В ствол дерева чуть повыше головы Форбса врезался метательный снаряд — старый сапог, удалось распознать юноше. — И ты, скотина, — а ну вон пошел! — Второй сапог судья запустил в собаку.

   Терпеть дальше такое положение Джеку было уже невыносимо.

   — Мистер судья! Мистер Бейтс! — негромко крикнул он с дрожью в голосе.

   — Э-эй! Кто там?! — настороженно отозвался судья.

   — Я; Джек Форбс; спасаюсь вот тут, на дереве, от вашей злющей собаки.

   — Моей?! Нету у меня пока никакой собаки!

   — Ну, не знаю — ваша, или не ваша — но спастись мне от нее удалось только на вашем вот дереве! Я так замерз! я почти насмерть замерз!

   — Подожди минуту, я оденусь, — сказал судья и закрыл окно.

   Спустя несколько минут судья с фонарем в руке вышел из дома; в тот же момент в доме распахнулись три окна: в комнатах супруги, мисс Дженни и той, где жили три девушки-служанки. Обитательницы этих комнат, накинув на себя шали, наблюдали сцену в саду с живым интересом.

   Судья осторожно приблизился к дереву и посвистал собаку. Та сразу подбежала к нему виляя хвостом.

   — Джек! Но это же твоя собака!

   — Как, моя?! Не может быть!

   — И, все ж таки, твоя! Вот, смотри! — Мистер Бейтс приблизил фонарь к собачьей морде и расхохотался.

   Что правда, то правда! Причиной тому оказались, конечно, нервозность и темнота: демонстрацию его любимцем своей преданности и озабоченности напуганный Джек принял за остервенелость чужой злобной псины.

   Сокрушенный Джек быстро соскользнул с дерева. Судья между тем хохотал, уже не в силах будучи остановиться. Форбс попросил его, ради Бога, никому не рассказывать об этом происшествии. Двери открылись, и на веранду выбежали заинтригованные дамы — миссис Бейтс, мисс Дженни и три девушки-служанки. Мистер Форбс, не медля ни секунды, перемахнул через забор, добежал до дома и, стараясь никого не разбудить, все еще трясясь от озноба залез в постель.

   Сохранить историю в тайне оказалось, конечно же, делом безуспешным. Разве под силу было бы судье подавить искушение рассказать приятелям — по секрету, разумеется, — такой замечательный анекдот! Но если даже допустить, что судья вдруг все-таки и сохранил молчание… Ну, в общем-то всё понятно — поскольку зрителями водевиля стали еще пять душ женского пола. К вечеру другого дня о ночном происшествии в саду судьи знал уже весь Бэнглбери, и мистер Форбс тут же стал объектом всеобщих насмешек. Даже члены Музыкального Клуба, которые прежде в большинстве выказывали Джеку свое сочувствие, открыто смеялись теперь остротам мистера Далкитта на его счет.

   Джек дал себе клятву в том, что никак и ни за что не оставит такую низость своего, наверное, уже и не соперника без достойного отмщения. Однако, какого же? Подстеречь Далкитта в темном закоулке и заколоть ножом для разделки мясных туш, проникнуть в кухню пансиона миссис Мегонигал и подмешать в фарш порошок от тараканов, отправить музыкантишку в прорубь с камнем на шее или же просто прострелить ему лоб из пистолета — всё это грозило весьма неприятными последствиями ему самому. Может быть, разбить вдребезги ему очки хорошим ударом кулака? Или отстегать кнутом? А быть может, трость, или, еще лучше, дубинка сподручнее будет? С мыслями подобного жанра Джек дошел до дома и стал укладываться спать.

   Но едва коснулся он головой подушки, как его осенило вдруг! Это именно то, что сработает наверняка, подумал он, и тут же вскочил с кровати на ноги и сплясал фанданго — с таким грохотом, что к окну тут же подбежал его верный пес и вопрошающе залаял.

   В постель Джек улегся с чувством радости вперемежку с блаженством. Ладно уж, выставил он себя идиотом — этим злосчастным своим приключением на дереве, однако с Далкиттом, размышлял он со злорадством, за все его дурацкие шуточки поквитается он так, что мало тому не покажется!

   Через день, вечером в городском зале собраний все было готово к началу большого рождественского концерта. Хористы уже стояли на сцене с нотными тетрадями в руках. Далкитт деловито и важно расхаживал перед ними — расставляя исполнителей, выдавая ноты, нашептывая последние напутствия — в своей привычной манере, которая всегда и неизменно привлекала к нему внимание всей публики.

   Зал был полон под завязку; сидели даже на подоконниках. Галерку оккупировала ребятня; дети звонко перекрикивались и топали в такт ногами по полу. В первом ряду, в самом центре сидел мрачный Джек Форбс; на многочисленные вопросы, почему он не на сцене, он отвечал, что чувствует себя неважно, и потому петь сегодня не будет. На что Далкитт заметил вполголоса своим подопечным, что рад даже, что избавился хоть на сегодня от этого певца, чей бас мало отличим от шума пилорамы.

   Первым номером программы объявили хорал «Аллилуйя!» Мистер Далкитт занял место на возвышенности перед пюпитром, ударил два раза по нему палочкой и небольшой оркестрик живо проиграл коротенькую увертюру. И вот хор грянул свою песнь! Восторженные зрители с замиранием сердца внимали бравым исполнителям и любовались дирижером, который стоя к ним спиною отбивал такт обеими руками и даже головой.

   Угрюмый мистер Форбс засунул руку в карман своего пальто и медленно извлек из его недр огромный лимон. Задумчиво повертел ярко-желтый с зеленоватым оттенком фрукт перед собою в поднятой руке, поднес ко рту и снял зубами кожуру на верхушке. После чего принялся неторопливо, с перерывами, подавливая лимон пальцами, высасывать из него сок.

   Быстрота и действенность реакции превзошли все ожидания. Естественно, выдерживать темп пения, успевая при том сглатывать обильно потекшую из ротовых желез слюну, для тех хористов, что успели заметить трапезу мистера Форбса, оказалась задачей невыполнимой: хор тут же выдал серию ужасающих диссонансов и стал сбиваться с ритма. Далкитт отчаянно продолжал отбивать такт всем своим телом, уже пританцовывая даже.

   Неожиданные сбои озадачили тех хористов, которые лимона пока не видели; они оторвали глаза от своих нот, огляделись, сразу все поняли и, в свою очередь, отреагировали соответственно: разлад стал всеобщим и хорал оказался безнадежно скомканным.

   Публика недоумевала; мистер Далкитт оглянулся — и понял причину. Однако он принял решение игнорировать своего недруга: подбежал к хористам, громким шепотом велел им отвести глаза от Форбса и продолжать пение. Тщетно — лимон и все с ним происходящее успели прочно запечатлеться у каждого в памяти. А тут еще и с оркестром беда приключилась: флейта, кларнет, тромбон, гобой стали выдавать звуки, которые привычней слышать в свинарнике, но не на концерте. Из некоторых инструментов даже вылетали брызги. Публика засвистала, юноши и девушки в передних рядах, углядевшие маневры Джека со своим лимоном, повалились лицами в колени от хохота, ребятня на галерке улюлюкала. В конце концов и музыка, и пение смолкли.

   Вышедши из себя от досады и злости, Далкитт спрыгнул со сцены и ударил Джека — с нетерпением ждавшего подобной реакции — своей палочкой по лицу. И тут же — приняв в физиономию мощнейший удар увесистого кулака — отлетел под сцену с разбитыми очками и носом; однако быстро вскочил на ноги и бросился на Джека, но неприятелей быстро разняли и стали удерживать.

   — Ты думаешь, на этом кончено все?! — кричал взбешенный Далкитт, отчаянно пытаясь вырваться. — Будем драться! Знай! На пистолетах! На пистолетах! — да! — до смерти!

   Форбс презрительно ухмыльнулся, но промолчал. Далкитта увели. Зрители, ничуть не огорченные, впрочем, что концерт получился не совсем таким, какой ожидали, стали расходиться. На сцене, безучастная к общему веселью и несколько, казалось, растерянная Дженни Браун присела на стул. Из зала поднялся и подошел к ней вдруг какой-то незнакомый Джеку молодой мужчина; он наклонился и проговорил ей несколько слов; Дженни улыбнулась ему, встала со стула, оделась и в сопровождении молодого человека направилась к выходу.

   Домой Джек Форбс шествовал триумфатором. Мелькали, правда, в голове его тревожные мысли о новом, незнакомом провожатом мисс Дженни, однако они нисколько не мешали наслаждаться чувством полного удовлетворения и радостью от успеха его гениальной задумки.

   Едва он вошел в дом и разделся, как явился к нему один из друзей Далкитта с запиской от него — вызовом на поединок.

   — Передайте, я буду ждать его в лесовладении мистера Дьюлби завтра в семь утра, — заявил он пренебрежительным тоном. — Оружие — пистолеты!

   Секундант мистера Далкитта удалился, а мистер Форбс прошел в спальню, лег в постель и стал размышлять. «Пистолеты!.. хм… А есть ли вообще какой-либо смысл стреляться с этим болваном из-за девушки, — размышлял он, — которая, быть может, флиртовала с ним для того лишь, чтобы проверить мои к ней чувства? Положим, я пристрелю его; меня арестуют, осудят — и повесят за убийство. А если Далкитт застрелит меня? Что, глаза у него слабы? Ерунда! В поединках всякое возможно. Сколько угодно случаев, когда опытнейшие бойцы гибнут от пули новичка, впервые в жизни пистолет в свою руку взявшего! Итак, завтра в семь утра я с разбрызганными мозгами свалюсь трупом в лесовладении мистера Дьюлби. Либо через сутки спать буду укладываться на тюремную уже койку — в ожидании суда. И что мне тогда Дженни Браун? И прочие все девушки на свете. Да лучше уж вообще холостяком остаться!»

   «Все! к дьяволу эту дурацкую дуэль! Отъеду утром шестичасовым поездом; оставлю записку, что у меня неотложное дело в городе, — окончательно решил мистер Форбс. — Идиоты пусть выставляют себя под свинец! — хоть ради девиц, хоть ради чертей самих!»

   В пять утра Форбс с дорожной сумкой в руке, оглядываясь, словно преступник, шел по темным улицам еще спящего городка в сторону железнодорожной станции. В душе его боролись противоречивые чувства: с одной стороны, страх ославиться трусом, с другой — сознание равной бесперспективности любого исхода возможной дуэли.

   Вблизи станции Джек остановился и задумался. До семи ждать еще и ждать, решил он спустя минуту, а потому лучше ему, пожалуй, посидеть и поразмыслить в тепле, чем на уличном морозе. Он пробрёл по перрону, отворил двери станционного зала ожидания и вошел внутрь.

   Возле печи сидел здесь, дожидаясь раннего поезда, один единственный пассажир. Подбородок его покоился в ладонях рук, локтями упертых в колени; рядом на скамье стоял матерчатый саквояж.

   Это был Далкитт. Он поднял голову и, увидев Джека, вскочил на ноги и сильно покраснел. У Форбса от замешательства лицо тоже полыхнуло пламенем.

   Первым оправился Далкитт и тут же предпринял попытку обратить случившийся конфуз в свою пользу.

   — Выходит, мерзавец, бежать ты надумал?! — прошипел он Джеку.

   — Я?! Отнюдь! Я разузнал, что это ты, трус, решил накивать пятками спозаранку, и потому пришел удержать тебя!

   — Лжешь! Нигде ты не мог такого разузнать! А я вот предчувствовал, что поймать тебя смогу утром именно здесь!

   — А зачем же, ответь мне, подлец, саквояж ты с собою прихватил?!

   Далкитт, в замешательстве, ничего не ответил, однако выразительно посмотрел на сумку мистера Форбса.

   — А… хм… — Джек тряхнул сумкой. — Здесь у меня с собой пистолеты!

   — Пистолеты?! Прекрасно! В лес! стреляться! Немедленно!

   Вдруг хлопнула входная дверь. Дуэлянты повернули головы — и увидели Дженни Браун. Под руку с незнакомым молодым мужчиной — тем самым, который накануне вечером увел ее с концерта.

   Форбсу захотелось провалиться сквозь землю.

   Далкитта, казалось, оглушили.

   Мисс Браун, завидев здесь обоих своих верных воздыхателей, тихо вскрикнула и едва не лишилась чувств, но ее спутник придержал ее за плечи.

   Оглядев Форбса и Далкитта, Дженни быстро все поняла и сердечно рассмеялась. Ее спутник улыбнулся. Оба соперника между тем оставались хмуры и злы.

   — Что ж, джентльмены, — заговорила мисс Браун, подойдя к ним, — ничего не поделать, придется поведать вам всё как на духу. Обещайте только не распространять это здесь в городке — до поры до времени. Этот джентльмен со мною — мистер МакФэдден; мы с ним обручены еще с весны, а сегодня я выхожу за него замуж. Извините, что не соизволила сразу посвятить во всё это обоих моих добрых друзей! Могу я надеяться на ваше молчание? — лишь на немножко, повторяю!

   — Мисс Браун, насколько глубока моя горечь от услышанного, настолько же твердым, надейтесь, будет данное мною вам слово, — ответил ей Далкитт и отвесил печальный поклон.

   Джек Форбс едва сдерживал себя, чтобы не разрыдаться.

   — Я тоже никому ничего не скажу, будьте уверены, — заговорил он срывающимся голосом. — Однако же, не думаю, что выбор ваш хорош. И со мной обошлись вы не совсем честно. Для чего заставили меня поверить, будто я вам нравлюсь? — скажите?!

   Мистер МакФэдден подступил к ним на шаг и дал ответ быстрей, чем Дженни:

   — Слушайте, вы, оба! Отстаньте от этой юной леди! Еще одно слово в таком тоне — и я вколошмачу ваши головы вам в желудки!

   Рост и комплекция мистера МакФэддена оставляли мало сомнений в способности его воплотить в действительность такое обещание. Джек вышел за дверь и в угрюмом молчании побрел домой; Далкитт последовал за ним.

   Форбс шел не спеша и позволил Далкитту поравняться с ним.

   — Думаю, Далкитт, уладим это дело? — Он остановился и повернул лицо к своему врагу.

   — Не против! — Далкитт протянул ему руку.

   Джек сердечно пожал ее и добавил:

   — И, мне кажется, будет лучше, если никто ничего лишнего об этом не узнает.

   — Бесспорно, ты прав. Не волнуйся!

   — Потому что, согласись, мисс Браун — это вовсе не та все-таки девушка, из-за которой кому-то стоило бы стреляться.