Гл 05 Дружба с врачом

- у меня после моего Дэна никого не было, - сказала Стиэ, догадываясь, что Ан хотел бы выяснить, отчего Стиэ так моментально ему отдалась, но из деликатности не может придумать, с чего начать, - но Вы не думайте, что я на стенку лезу оттого, что у меня нет мужчины. Если бы мне хотелось просто насытиться, я бы нашла, с кем этим заняться. Я для себя выбрала такую линию поведения – если мужчина хочет меня и добивается меня, и он мне нравится, я ему сразу отдаюсь, при первой возможности.

- почему так?  - смог только выдавить из себя потрясенный Ан, - а муж… Ой, простите, что я такое ляпнул…

-зачем извиняться? Вы думаете, лишний раз напомнили мне о моем горе?  А я и без любых напоминаний не забываю и никогда не забуду Дэна. Мы в первое утро, когда проснулись вместе, дали слово быть верными друг другу. Не могу судить, правильно это было или не правильно, но мы выполнили обещанное.

Ан погладил Стиэ по голове и поцеловал её висок. Она прильнула к нему и продолжила:

- а почему я предпочитаю сразу отдаваться… Когда мужчина добивается женщины, некоторые из мужчин стараются казаться более пристойными и скромными, чем они есть на самом деле, некоторые – более развязными и решительными, некоторые – более умными и всезнающими.  Это всегда выглядит неестественным и смешным.  Не лучше ли будет, если мужчина сразу получит то,  что хочет, и станет самим собой. А я уже посмотрю, стоит ли продолжать отношения…

Ан развернул Стиэ лицом к себе и впился губами в её губы. После затяжного поцелуя он сказал:

- что ж, Стиэ, Вы дали мне возможность остаться самим собой. Я не знал, что Вы такая… такая…

- какая такая?

Ан задумался, не зная, какое слово подобрать. Наконец, придумал подходящее слово:

- мудрая

Стиэ от изумления широко раскрыла глаза, и вдруг рассмеялась:

- вот уж не думала. Меня никто еще ни разу не наделял таким свойством. Даже я сама

- но Вы говорите такие необычные вещи. Ни от одной женщины я такого не слышал. Впрочем, ни от одного мужчины тоже

- так получилось. Я живу половой жизнью с 12 лет. Начало не было связано ни с изнасилованием, ни с глупой безрассудной детской любовью.  Я осознанно приняла такое решение под влиянием обстоятельств.

Ан догадался, в чем дело и проникся жалостью к Стиэ. Он отодвинул нависшие над лицом распущенные волосы Стиэ и поцеловал её в лоб:

- несчастная девочка. Вы были вынуждены продавать свое тело от бедности, безысходной бедности

- вижу, Вы тоже в свое время начитались душещипательных историй про чистых благородных девушек, которые, ради того, чтобы избавить своих близких от голодной смерти, выходили на панель. Я и сама в детстве столько прочитала таких историй, столько слез пролила на эти книжки.  И каждый раз в уме примеряла такие обстоятельства к себе, размышляла, способна ли я на такой подвиг. Но необходимости в подвиге не было – семья наша была весьма зажиточная. Все у нас было.  Каждое лето мы отправлялись в путешествие, один раз даже добрались до Тэннамары.  Это, как раз тот случай, когда мы проездом были в Люанмилоро – пересаживались с поезда на океанский лайнер.

В Тэннамаре, на берегу океана удалось провести всего пять дней от отпуска – слишком уж долгая дорога. Зато по дороге останавливались на три дня в Маллоране. Обошли там все музеи, а музеев там не меньше, чем в Люаниринили

- вы были в Люаниринили?  А я там пробыл только два дня, по дороге на фронт. И то с вокзала нельзя было отлучаться

- а мы были, и не один раз. Так что, как видите, ни о какой нужде речи не было. А началось все у меня с музыки. У нас дома был проигрыватель и два шкафа пластинок.  Родители заставляли нас с братом часами слушать музыку, и не просто слушать, а потом еще и отчитываться о прослушанном. А если чего-то недослышали или недопоняли – пороли ремнем. Впрочем, и с книжками использовались те же приемы освоения материала.

Сначала для меня слушать музыку было мучением. Но потом втянулась как-то, стала подпевать, когда что-нибудь мне нравилось, за что получала подзатыльники от брата. А если брат жаловался родителям, что я мешаю ему слушать, мне доставалась внеочередная порка. Меня наказывали чаще, чем брата – он был куда как послушнее меня. А потом мне захотелось самой научиться играть на каком-нибудь инструменте. На беду, в доме никаких музыкальных инструментов не было. Я попросила родителей купить хоть что-нибудь, хоть какой-нибудь инструмент. На что мне ответили, что инструментов дома не потерпят. Слушать пластинки – пожалуйста, хоть сутки напролет, а самой ни играть, ни петь нельзя. Это – не наше дело. Когда я попросила хотя бы направить меня в музыкальную школу или разрешить брать уроки музыки, родители разъяснили мне, что все эти художники, музыканты,  артисты и прочая нечисть – пьянь, развратники и бездельники. По поводу пьянства и разврата я не могла ничего возразить – я ведь не вращалась в кругах, связанных с искусством.  А вот с тем, что это – бездельники, я никак не могла согласиться. Я, благодаря настойчивости родителей, была девочкой начитанной, и понимала, что пластинка с музыкой стоит дороже, чем пустая пластинка без музыки.  Следовательно, разница стоимости - это труд сочинителей и исполнителей. Но привести эти доводы я не осмелилась – я понимала, чем это для меня обернется.

Вместо этого, я, через одноклассниц, нашла одного старичка-музыканта, который давал частные уроки. Я, по наивности своей, надеялась, что родители, в конце концов, согласятся платить за мое обучение.

- Вы еще и музыкантка? – с удивлением и восторгом спросил Ан

- в общем, да. С пением у меня не слишком хорошо, не те данные, а играть я умею практически на любом инструменте

- ни разу не слышал, как Вы играете

- по местным понятиям баба с гармошкой выглядит дико

- не более дико, чем женщина за рулем грузовика

- это – необходимость военного времени. Так вот. Я стала брать уроки, учитель был мною доволен. Я обещала ему заплатить попозже, когда у родителей появятся деньги – пришлось начать врать, недоговаривать, обманывать, хотя для меня так поступать всегда было невыносимо. И до сих пор я этого не могу…

И тут Стиэ пришла в голову мысль, ошеломившая ее: «а сейчас я что делаю? Да, я рассказываю всю правду о себе. Но я ведь скрываю от этого парня свои истинные намерения. А он, кажется, действительно, искренне, запал на меня. Да и мне он становится небезразличен».

Ан заметил, что что-то изменилось в Стиэ, но истолковал это по-своему:

- Стиэ, милая, если Вам тяжело про это рассказывать, не рассказывайте. Я все хочу знать про Вас, но, давайте, Вы расскажете как-нибудь позже

Оттого, что Ан не понял, в чем дело, Стиэ стало еще более стыдно и более больно. Слезы навернулись на её глаза, и она еще теснее прилипла к Ану:

- нет-нет, что Вы. Если уж я начала это печальное повествование, я должна его завершить. А, с другой стороны, может, вся эта история и не столь печальна.

Так вот.  Когда настало время платить за уроки, я, наконец, решилась попросить деньги у родителей. И вновь мне отказали. Поскольку положение мое было безвыходным, я упрашивала очень уж настойчиво. Настолько настойчиво, что завершился разговор очередной поркой. И, после порки, добавили, что если я еще раз заведу этот разговор, меня убьют – все равно от такой непутевой дочери толку не будет. Тогда я взяла в долг у соседа. И стала думать, как вернуть долг. А, к тому же, вскоре надо будет вновь платить за уроки. Я пыталась найти работу – мыла полы, мыла посуду, нянчила деток, разносила почту. Но все эти виды деятельности возможны только на регулярной основе, а с этим у меня никак не складывалось. Единственной доступной мне работой с ненормированным рабочим днем оказался сбор стеклянной посуды. Но здесь я столкнулась с жесткой конкуренцией – народ у нас в Каман-Бери бедный, и тем же самым занимались множество стариков и детей из нищих семей. Конечно, я откладывала все карманные деньги, которые родители давали на школьные завтраки и на булочки. От голода я падала в обморок.

Дома я стала бывать редко. Родителям я говорила, что задержалась в школе или ходила делать уроки к подружке, хотя подружек у меня никогда не было. Нередко меня ловили на обмане. Родители решили, что я окончательно отбилась от рук. Я надеялась, что на меня махнули рукой и оставят, наконец, в покое. Но не тут-то было. Пороли меня нещадно.

Когда я поняла, что вернуть долг соседу не смогу, я решила предложить ему в оплату себя.

Естественно, он отказался, предложил простить долг, а если для меня так важно вернуть долг,  можно подождать, пока я вырасту большая и выйду на работу.

Но подачку в виде прощеного долга я посчитала для себя унизительной.  А ждать несколько лет,  когда на мне висит неоплаченный долг – это невыносимо. И я сказала ему, что, если он откажется, я выйду на панель или найду какой-нибудь притон. Малолетки в любом случае стоят дорого, я заработаю и верну ему долг.
В конце концов, я его уговорила. Для мужчины, у которого все отлично работает и стоит, почти невозможно отказаться от такого предложения.

Когда я разделась, сосед был в ужасе от того, что было на моей спине и на попе. После недавней очередной порки я не могла лечь на спину, мне пришлось встать на колени перед кроватью, и он вошел в меня сзади.

Отработав долг, я успокоилась. Вначале было больно, но не так, чтобы совсем уж невыносимо. Никакого наслаждения я не испытала, но и совсем противно не было. Я пришла к выводу, что ради музыки можно иногда немного потерпеть. Я была довольна тем, что обрела надежный постоянный источник дохода, и не буду более метаться в отчаянии, не зная, чем заплатить за уроки.

Но после этого случая сосед стал меня избегать. Подходил очередной срок оплаты за уроки. Однажды мне удалось подловить его в нашем дворе. Я попросила у него снова денег, на тех же условиях, но он наотрез отказал. Когда я вновь сказала ему, что иначе пойду на панель или в притон, он ответил, что никуда я не пойду, а если вдруг, все-таки пойду, влагалище мое собственное, и ему нет никакого дела до того, как я им распоряжаюсь. И нечего его пугать, ему не страшно.

Я решила, назло соседу, пойти заработать деньги, расплатиться за уроки, а остаток швырнуть ему в рожу. Я обошла все улицы Каман-Бери, город у нас небольшой, но не нашла ни панели, ни хотя бы одного притона.  Откуда домашней двенадцатилетней девочке было знать, куда надо отправиться на поиски.

Так, не найдя никакого заработка, я пошла на очередной урок музыки. После урока я попросилась остаться, чтобы поговорить. И призналась музыканту-учителю в том, что родители денег за уроки мне не дают.

Старичок ответил мне, что у меня все хорошо получается, он радуется моим успехам, и готов заниматься со мной бесплатно.

Я подумала о парнишке, который обычно занимался на пару со мной. Приходил он всегда босиком, в заштопанных штанах, из которых, видно, давно уже вырос. И рубашка у него тоже была, хотя всегда чистая и свежая, но всегда одна и та же, и изрядно потрепанная. И он платил за уроки. Причем каждый раз понемногу. Иногда платил чуть меньше, когда не хватало денег, но, обычно, на следующем уроке доплачивал. А я, сытая, отъевшаяся, в дорогом платье, в шелковых чулочках, в модельных туфельках, буду брать уроки бесплатно?!

А мне иногда так хотелось ходить босиком.  У нас во дворе полгода все дети бегали босиком – и из бедных семей, и из состоятельных. И в школе полкласса ходили босиком. И мне хотелось быть как все – но родители запрещали, мы же были удачной зажиточной семьей, и всем должны были это показывать. Босиком получалось ходить только по песочку, на берегу моря.

Зато теперь мы с Тиньяном от снега до снега ходим босиком. А Тиньян и в мороз бегает по снегу босиком. Он говорил мне «мама, попробуй, знаешь, как это здорово». Я однажды попробовала, вышла на снег в мороз, ноги как ошпарила, и сразу в дом. С тех пор никак не могу еще раз решиться.  А Тиньян смеется: «какая ты, мама, мерзлячка». А когда мы в мороз выходим вдвоем на улицу, я в валенках, вся укутанная, а он бегает вокруг меня босой, да еще норовит запрыгнуть в самый глубокий сугроб и дразнится…

«Она только про своего Тиньяна и думает. Второй раз разговор про него заводит» - зародилась в душе Ана легкая, ничем, вообще-то, не обоснованная ревность

- ах да, извините, я отвлеклась, - продолжила Стиэ, - Вам, наверное, вовсе не интересно слушать про то, как мы живем с сыном. Так вот, я понимала, что сам учитель был настолько влюблен в музыку, что готов был бы учить всех желающих бесплатно. Но материальное положение ему этого не позволяло, и он вынужден был принимать деньги за уроки.

Я сказала учителю, что расплачиваться я могу только своим телом, больше мне деньги взять негде. А найти работу я не могу, у меня получается регулярно ходить только на уроки музыки, и то для этого приходится прилагать неимоверные усилия.
Учитель сказал, что он должен посоветоваться с женой. Оказалось, что жена постоянно находилась в соседней комнате, за закрытой дверью. Она давно и тяжело болела, и большую часть времени проводила в кровати.

Когда мы вошли, жена, тетя Нилини, моментально натянула одеяло под самое горло.
Я вновь рассказала о состоянии своих дел. Мне предложили в качестве оплаты помогать по дому – делать уборку, готовить, ходить за продуктами. Но, так же, как и я, врать они не умели и не любили. Поэтому они проговорились, что к ним для этого приходит одна студентка из бедной семьи. Для меня было совершенно неприемлемо лишить несчастную девушку заработка, и я отказалась.

Я сказала, что единственное, чем они могут мне помочь – это найти мужчину, которому я буду оказывать интимные услуги. Тем более, я уже не девственница.

«А зачем искать» - сказала тетя Нилини, - «чем тебя не устраивает этот мужчина. Я не в состоянии уделять ему достаточно внимания – ты видишь, я еле ползаю. Я уже и на улицу несколько лет не выходила».

«Не будешь ревновать?» - спросил учитель. «Конечно, нет» - ответила тетя Нилини, - «Вспомни,  сколько у тебя было любовниц, сколько у меня было любовников. Это не помешало нам прожить в согласии столько лет».

Я, конечно, была поражена, услышав такое. Подумала, что правы были родители, утверждая, что люди искусства – развратники. Но можно ли считать это развратом? Это – всего лишь другой подход к интимным отношениям, более разумный и более спокойный.

Когда тетя Нилини увидела мою спину и мою попу, она расплакалась: «Неужели такое бывает до сих пор?». Я удивилась таким словам, и лишь позже узнала их смысл. Потенция у учителя угасала, и первый раз поднять удалось с большим трудом. Но за несколько сеансов удалось повернуть процесс угасания вспять.  И у него стало неплохо получаться, иногда даже не хуже, чем у некоторых молодых. Наши отношения продлились одиннадцать лет, до самой его смерти. Только последние два года начались сбои. Но я к тому времени стала уже достаточно умелой дамой, и могла справляться с такими трудностями. Теперь я знаю, что из этих одиннадцати лет жизни несколько лет подарила ему я.

Однажды тетя Нилини попросила разрешить ей поучаствовать в процессе. Когда она разделась, настал мой черед приходить в ужас и плакать – на ключице у нее было выжжено имя «Нил», а пониже были три клейма: перечеркнутая лошадь, перечёркнутая собака и заяц.

Поскольку я была весьма начитана, я сразу поняла, в чем дело. Мне рассказали историю. Тетя Нилини была рождена в рабстве. Первые восемнадцать лет жизни она провела на плантации, в беспросветном изнурительном труде. К восемнадцати годам она успела пять раз родить. На счастье, попался ей сосед, крупный аристократ-рабовладелец. Этих южных аристократов постоянно тянуло на Север. Учить детей они предпочитали в северных университетах.  Те, у кого было неплохо с деньгами, предпочитали жить на Севере, почти круглый год. Тут они организовывали театры, картинные галереи, музеи. Вот этот сосед и купил тетю Нилини певицей и танцовщицей в свой театр. И отвез ее в Каман-Бери.

Здесь она и познакомилась с учителем. Учитель мой происходил из местных помещиков, не слишком богатых. Отслужив в армии, поступил учиться на инженера-путейца, но учился не слишком прилежно, больше его тянуло к музыке. Он подрабатывал в театре, и однажды в качестве награды ему на ночь дали тетю Нилини, правда, тогда ее звали Нил. После первой ночи они решили не расставаться. Учитель с трудом собрал деньги – часть выпросил у родственников, часть взял в долг, купил тетю Нилини, и с тех пор они не расставались до самой его смерти.

От того, чтобы завести детей, они отказались сразу и сделали тете Нилини операцию. Вы же знаете, какие законы о рабстве принял Император Маник Третий. И эти жуткие законы действовали в неизменном виде полтора тысячелетия.

Но одно дело читать про это в учебнике истории, а совсем другое – общаться с живой свидетельницей тех ужасов. Рабство по тем законам было пожизненным, а любой ребенок, рожденный рабыней, сразу становился рабом, вне зависимости от того, кто был его отцом. Нил уже рожала восемь раз – пять раз у первого хозяина, на юге, и три раза уже в Каман-Бери. И они решили больше не плодить несчастных бесправных рабов. Откуда им было тогда знать, что через несколько лет случится революция, и рабство будет отменено.

Так я и общалась с этой парой одиннадцать лет. Через некоторое время я достигла такого уровня в освоении музыки, что мы начали давать уроки на пару с учителем. Но деньги брать я отказывалась, как меня ни упрашивали учитель и тетя Нилини. И интимные отношения с ним я тоже не прекратила – я понимала, что ему это необходимо, да и сама уже привыкла. Когда я стала постарше и начала гулять с парнями, я приводила их иногда в дом к тете Нилини и учителю – а где еще подросткам можно предаваться любовным утехам без спешки и без опасения, что нас застукают. Там я и выработала свою линию поведения в интимных делах. Я предложила считать то, что мне предоставляют постель для встреч с моими избранниками, платой за мое участие в уроках и за то, что я отдаюсь учителю. На том все и успокоились.

Когда учитель умер, тетя Нилини осталась одна, совсем беспомощная, и я, как могла, поддерживала ее. Продолжила, уже одна, давать уроки. На заработанные деньги покупала ей поесть, ну, и, конечно, выполняла все работы по дому. И так до тех пор, пока не появилась ее старшая дочь, шустрая злобная старушка. Она моложе тети Нилини всего на 12 лет.

- какая необычная история. Такое может произойти только с такой удивительной женщиной, как Вы

- что во мне удивительного? Была глупенькой городской домашней девочкой, стала одинокой деревенской бабой.

- Стиэ, мне неловко задерживать Вас... Но, если Вы не против, можем мы повторить?
- конечно, с большим удовольствием

Стиэ сняла сарафан, скатала его валиком, и легла на спину, подложив валик под поясницу. Такие действия на миг насторожили Ана, но ему было не до этого.

После безумного соития они спустились вниз, к большой тропинке

- Ан, - впервые Стиэ назвала его по имени, - Вам ведь на самом деле не нужно было домой

- вообще-то, да

- нежелательно, чтобы нас видели вместе. Давайте встретимся послезавтра утром. Я поеду на станцию, а Вы выходите пораньше и ждите меня после первого поворота дороги. Надеюсь, Вы не против еще одной встречи

- просто не представляю себе, как я проживу эти полтора дня. А раньше никак?

- увы… А сейчас разбегаемся. Я еще успею дома немного поспать. После такой бесподобной разминки засну мигом

Стиэ всегда тяжко переживала те случаи, когда приходилось быть неискренней. А для выполнения своего замысла приходится утаивать свои истинные намерения.

В то же время, она понимала, что, когда она скажет Ану о своей беременности, и Ан предложит ей создать семью и вместе растить ребенка, она не сможет отказать. Но как такое воспримет Тиньян?

Они встречались регулярно, где-нибудь в лесу, каждую следующую встречу назначала Стиэ, но непременно не на следующий день, а через день или два.

Настал момент, когда Стиэ убедилась в том, что долгожданная беременность настигла ее.

- Ан, - сказала она на очередной встрече, - сегодня соитие отменяется. И мы с тобой больше не будем встречаться

- что случилось? Я тебя обидел? Ты нашла другого?

- нет, дело в том, что я беременна от тебя, - ответила Стиэ

Продолжение http://proza.ru/2022/02/25/393
Начало книги 1 http://proza.ru/2022/02/05/1270
Начало книги 2 http://proza.ru/2022/02/15/1813