Бахманьёр

ЖИЛИ-БЫЛИ В САРМАДДЕХЕ . . .
Рассказы Дух золотых тануров

...Что самое печальное в этом мимобегущем мире?
Лик дряхлого царя зверей льва? лицо старого клоуна, сожженное густым гримом? похороны родных, когда не знаешь — в рай или в ад уходят навек их скорбящие души?..
Однажды, в голодном детстве моем, я камнем сбил воробьиное гнездо на белом тополе, чтоб съесть млявых пуховых птенцов. Гнездо упало на мою голову, и птичьи безвинные яйца потекли по моему юно¬му лицу убийцы.
И досель текут они..
Самое печальное в мире — это разрушенное гнездо.
Нынче таким разрушенным, «текущим» гнездом стал родной мой город Душанбе. И многие другие города и селенья... Политики сладо¬страстно рушат живое бытие и безумствуют, а народы покорно без¬молвствуют. И люди бегут и покидают родные гнезда свои...
Некогда на Киевском вокзале меня потрясла одна картина: среди замученного, заплеванного, кишащего зала ожиданья цыганская семья стелила прямо на полу белоснежные простыни, и подушки, и одеяла и спокойно укладывалась спать средь вокзального ада.
Теперь многие неповинные люди в нашей разрушенной стране ста¬ли цыганами, и негде им постелить крахмальные простыни свои... Смрадный дух великого кочевья охватил землю нашу и ее безвинных обитателей... А там, где кочуют, — там и воюют.
В чем высокий смысл этих страданий нежданных? За что Господь карает нас— и без того не самых счастливых на этой земле? Я не знаю... Быть может, Аллах карает нас за то, что некоторые хотели изгнать добрых гостей-инородцев и нарушить великий закон таджик¬ского гостеприимства?
Я мечтал поселиться в старости на берегу родной моей хрусталь¬ной реки Душанбинки. Даже домик тут присмотрел — прямо у волн, алмазно-изумрудных. Я хотел, чтобы сюда приходили мои друзья-пи¬сатели и поэты. И средь них — застенчивый и мудрый писатель Бах¬маньёр, который пишет о сокровенности таджикского очага, дувала, хавли, танура, о сладких снах и виденьях молодого кишлачного отро¬ка... Теперь этот отрок с автоматом в слепых руках убивает своего сосе¬да из недальнего кишлака... Кто бросил огонь в сухие камыши? Народ мой всегда казался мне самым кротким народом в Азии — кормилице нашей, а сказано: «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю»...
И вот кроткие убивают друг друга... Какая-то тревога, какие-то тяжкие предчувствия были и в снах и мифах Бахманьёра... Пожарник чует огонь!
В небесный язык Саади и Хафиза ворвались кровавые слова: пуля, автомат, танк, гранатомет... Но я надеюсь, что Аллах остудит, охладит горячие головы моих братьев и они бросят в ледяные реки автоматы огненные, и обнимут друг друга, и зарыдают...
Самое сладкое на земле — это простить и полюбить врага... И по¬жар уйдет из камышей... А я вселюсь в лазоревый блаженный домик у реки Душанбинки и тут буду ждать смерть-цыганку, Божью стран¬ницу.
И сюда придут дорогие возлюбленные мои гости — таджикские писатели и поэты — и будут читать свои сочинения и пить вино дружбы и любви.
И средь них нежный Бахманьёр — певец таджикской исстрадав¬шейся души — необъятно щедрой, и трепетной, и слезной.
А пока послушаем его новеллы, вдали от того домика, вдали от родных кишлаков, и рек, и городов, и мечетей, и горящих тануров-пе-чей, в которых томятся без нас золотые, златопышущие лепешки... Сюда, до самой златоглавой Москвы, доходит их родимый, непобеди¬мый, златохлебный дух...
Тимур Зульфикаров

Написать личное сообщение    Добавить в список избранных