Е. Гусляров Мандельштам на палочкеМандельштам на палочке. Зачем создаётся его культ? Агентство исторических расследований писателя Евгения Гуслярова. dzen.ru Это один из немногих персонажей, о которых мне никогда и ничего не хотелось знать. Но вот прочитал я просто-таки ослепительную фразу одного неудержимого мандельштамоведа — «человек, прочитавший Мандельштама, навсегда останется человеком, прочитавшим Мандельштама» — и кто-то инфернальный, наверное, дёрнул меня открыть сайт с его именем. Не буду анализировать его стихи, анализаторов таких и без меня предостаточно было, есть и будет. О стихах, подобных мандельштамовским, он сам мне неожиданно сказал исчерпывающе. Это когда я добрался до его прелюбопытного расследования о природе графомании, сделанного в небольшом тексте «Армия поэтов». С исключительным знанием дела, между прочим, написано это расследование. О стихотворцах определённого сорта Осип Мандельштам говорит тут на удивление прямо. Прямота и абсолютная определённость, доходит тут у него до откровений блаженного, не умеющего контролировать поток собственного сознания. Он ведь и самого себя тут, как я понял, не щадит, не совсем сознавая того. Как не умел осознать самоубийственного значения всех этих попыток полётов из окна, упражнений с бритвенным лезвием, неконтролируемых наскоков на невообразимые величины. Из всего этого и будут лепить потом нелепую его биографию. Вот что он пишет о сути некоторых творческих натур, невыносимое количество которых явилось вдруг в России с некоторого времени: «Знакомство, хотя бы и поверхностное, с кругом пишущих стихи вводит в мир болезненный, патологический, в мир чудаков, людей с поражённым главным нервом воли и мозга, явных неудачников, не умеющих приспособляться в борьбе за существование, чаще всего страдающих не только интеллектуальным, но и физическим худосочием… Это, конечно, болезнь, и болезнь не случайная, недаром она охватывает возраст от 17-ти до 25-ти приблизительно лет. В этой форме, уродливой и дикой, происходит пробуждение и формирование личности, это не что иное, как неудачное цветение пола…». Выборг, 1911 Но, толи он скуп на траты этой наличности, толи вся она такого мелкого достоинства, что никак не почувствовал я присутствия этих дарований в прочитанных мною его стихах. О которых Юрий Тынянов ещё в 1924-ом году, справедливо, по-моему, говорил, что поэтическая «работа» Мандельштама — это «работа почти чужеземца над литературным языком». Известно, что и Есенин не любил стихи Мандельштама. Он кричал ему однажды на каком-то вечере: А классик грузинской поэзии Тициан Табидзе ещё раньше очень сильно обиделся на заявления советской печати о том, что «новая русская поэзия бесспорно повлияла» на грузинскую. Обиду свою объяснил так: «Первым среди русских поэтов в Тбилиси поселился Осип Мандельштам. Благодаря человеколюбию грузин этот голодный бродяга, Агасфер, пользовался случаем и попрошайничал... Этот Хлестаков русской поэзии в Тбилиси потребовал такого к себе отношения, как будто в его лице представлена вся русская поэзия». Мандельштам влиял на грузинскую поэзию следующим образом, об этом рассказывает Илья Эренбург. Встретив на улице какого-нибудь оголодавшего знакомого, Мандельштам говорил: «Сейчас мы пойдем к Тициану Табидзе, и он нас поведёт в замечательный духан». Что немедленно и исполнялось. Не стерпел всё же Тициан Табидзе такого влияния. Так что и Тынянов, и тот же Табидзе, о Есенине и говорить не приходится, чувствовали верное. В мутном слове Мандельштама нет ясности и родниковой прозрачности до самого дна, чем всегда отличалась русская поэзия. Это ведь сразу становится ясно. Писатель Пётр Павленко. Изображение из открытых источников. В чём тут дело, я смог узнать ещё и из рецензии современного Мандельштаму писателя Петра Павленко, которого его жена (жену Мандельштама имею я ввиду) заклеймила званием доносчика и садиста. А он-то всего только выполнил свой служебный долг. Тогда создавался впервые Союз писателей, и этот Павленко обязан был по должности своей определять качество будущих его членов. Новый Мандельштам, вернувшийся из первой высылки в Чердынь и Воронеж, теперь позиционирует себя большевиком-сталинистом, хочет снова печататься и очень хочет быть принятым в Союз Писателей. Первое, вполне здравое в больной голове решение. Потому отвёз туда свои новые, воспевающие советскую власть и восхваляющие Иосифа Сталина стихи. Павленко написал честно: «Я всегда считал, читая старые стихи Мандельштама, что он не поэт, а версификатор, холодный, головной составитель рифмованных произведений. От этого чувства не могу отделаться и теперь, читая его последние стихи. Они в большинстве своем холодны, мертвы, в них нет того самого главного, что, на мой взгляд, делает поэзию — нет темперамента, нет веры в свою строку. Язык стихов сложен, тёмен и пахнет Пастернаком. Едва ли можно отнести к образцам ясности и следующие строки: Где связанный и пригвождённый стон? Где Прометей — скалы подспорье и пособье? А коршун где — и желтоглазый гон Его когтей, летящих исподлобья? Мне трудно писать рецензию на эти стихи. Не любя и не понимая их, я не могу оценить возможную их значительность или пригодность. Система образов, язык, метафоры, обилие флейт, аорий и проч., всё это кажется давно где-то прочитанным». «Пахнет Пастернаком», что тут имелось в виду? Может вот это. Как-то ленинградские студенты-журфаковцы, ещё при жизни Пастернака, затеяли совершенно наглую и несбыточную вещь — попросили написать Пастернака в свою факультетскую стенгазету воспоминания по поводу есенинской годовщины. Что их потрясло, Пастернак согласился. Воспоминания начал так: «В последний раз я видел Есенина в Питере на Невском. Он кричал мне с противоположной стороны улицы: — Эй, Пастернак, морда конская, доколе ты будешь курочить русский язык...». И вот какое интересное дело, это давнее заключение Петра Павленко показалось мне исчерпывающим, мне нечего к этому добавить. Я вообще считаю, что если стихотворная строчка требует пояснений, то это уже не поэзия, а так — ребус, способ занятий пустого человека. Между тем мандельштвмоведение дошло теперь до того, что каждому слову Мандельштама посвящает целый отдельный том толкований. И сами эти толкования ещё требуют толкований. И так до бесконечности. А литератор Пётр Павленко, между прочим, ведь по-настоящему значителен. Он написал сценарий, в числе многих, фильма «Александр Невский», как никак, а признанного классическим. Слова русского князя «Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет!» ведь до сих пор отдаются в сердце всякого нормального русского человека. Как же легко у нас память о существенном может быть испоганена ничтожным. Так что тут волей или неволей придётся мне продолжить. Вспомним, как начинался этот культ. Грянули нелепые и окаянные девяностые годы. Стало вдруг, возможно всё, что могло ускорить окончательную гибель России. Подняли голову те, кто до сей поры её ненавидели тайно. Теперь бояться было некого. Власть в России в очередной раз была втоптана в грязь. Там она до сих пор и обретается. Нелепость громоздилась на нелепости. Образовались разные шальные объединения, окончательно окреп и оформился со своими нечистыми позывами, например, правозащитный «Мемориал», настырный, как оказалось потом, идеологический враг России. Всякое объединение состоит из соответствующих людей. Так что люди, которые объединились при создании «Мемориала», понятное дело, все оказались яростные недоброжелатели России и её народа. Основателями общества были Лев Пономарёв (иноагент) и Андрей Сахаров, первый его председатель. Фото: Роберт Нетелев / ТАСС Надо ли гадать о том, каковы смысл и цель широко рекламируемого Мандельштамовского общества, которое учредил этот самый «Мемориал». И какой именно образ Мандельштама и с какой, опять же, целью вдалбливают в наше сознание в течение десятков лет активисты этого псевдоисторического, шовинистического и противоправного движения. С самого начала Мандельштамовское общество поставило целью своей доказать, что Мандельштам и есть величайший в истории русской культуры персонаж. Некто Антон Носик, один из организаторов недавнего ещё одного проекта «Мандельштам 1938» рекомендует нам созданного ими Мандельштама так: «Мандельштам получил высшее государственное признание — стал одним из признанных брендов России, её символом...». Других таких символов для «пятой колонны» не было и не будет. Его везде именуют не иначе, как «великий русский поэт». «Великими русскими поэтами» стали вдруг Пастернак, Багрицкий, Самойлов, Сельвинский, Галич, Окуджава, Высоцкий, Евтушенко, Бродский. Звание «русский», презираемое большинством этих «великих русских поэтов», стало вдруг приватизированным, приспособлено к их именам, по примеру того, как приватизированы теперь и национальные богатства России, приспособленные к нуждам той же интернациональной прожорливой саранчи. Для чего бы это? Имя Мандельштама написали на радужных знаменах борьбы с «репрессивным режимом»: «величайший из тех, кто пытался выжить в России при советском режиме, — которого хамское и слабоумное правительство преследовало и умертвило-таки в далёком концлагере». И это активно использовали потом для развала СССР. А 1991-й год стал не только годом очередной народной непреходящей беды, но и объявлен был на международном уровне годом именно Осипа Мандельштама. Так и сам Мандельштам, его имя, стало синонимом этой беды и частью той провокации, которая осталась нам в наследство от «Мемориала». Теперь при словах «русская культура» у всякого «цивилизованного», а, значит, начитанного человека, возникнет перед внутренним взором не образы Пушкина, Лермонтова, Тютчева, а светлый и возвеличенный страданием лик Мандельштама. Пушкина же теперь вообще усиленно переделывают в еврея. Глаза на то, что в жилах поэта текла еврейская кровь попытался не так давно открыть самому Путину глава МИД Израиля Авигдор Либерман. Во всяком случае теперь в Израиле памятные дни Пушкина отмечают с демонстративной помпой и вызовом. Всё встаёт с ног на голову. Но всё это нелепые и невинные игрушки. В сравнении с тем, как выглядит весь путь России, выстраиваемый мандельштамоведами всех мастей, с целью высветить многоцветную павлинью фигуру этого Мандельштама на беспробудно тёмном фоне всего нашего прошлого. Все эти общества и центры, запущенные «Мемориалом» упорно настаивают на том, что тот был сакральной жертвой российской истории, основанной ещё со времён Ивана Грозного на твердокаменном государственном антисемитизме, единственной и несменяемой основе русской цивилизации. И это всё, что надо знать о содержании русской жизни, прошлой и последнего времени. Варварская русская история не могла смириться с тем, что явился в ней Мандельштам, унизивший её невообразимой своей гениальностью, несовместимой с традиционной русской дикостью и инстинктивным желанием уничтожить всё, что выходит за рамки русской убогости. Это даже обсуждению не подлежит в приличном обществе. Но позвольте тут всё-таки напомнить, кто конкретно осуществлял этот нестерпимый террор и эти репрессии. Почти все «враги» поэта, о которых сообщает, например, жена Мандельштама — евреи. Она вспоминает, что ещё в 1917-ом году тот вызвал резко враждебное отношение к себе со стороны двух «вождей» — Каменева (Розенфельда) и особенно Зиновьева (Радомысльского): «Мы это остро чувствовали, когда жили в середине двадцатых годов в Ленинграде». Ещё через год поэт оказался в крайне остром конфликте с влиятельнейшим тогда деятелем ВЧК, Яковом Блюмкиным. Далее Н.Я. Мандельштам пишет, что в доме у известных Бриков, которые оба (и Лиля и Ося) были чекистами, на Осипа Мандельштама были составлены первые досье, в которых он значился под кличкой «Внутренний эмигрант». Эти досье (1922) имели большое влияние на его дальнейшую судьбу. В 1924-ом году «критик и литработник» Г. Лелевич (Кальмансон) печатно обличает Мандельштама не менее убийственно: «Насквозь пропитана кровь Мандельштама известью старого мира». Ещё из записок Надежды Мандельштам можно узнать, что влиятельный тогда литератор Абрам Ефрос «был организатором фельетона» Давида Заславского в 1929-ом году в «Литературной газете», с целью дискредитации поэта. Некий С. Розенталь в 1933-ем году с санкции Л. Мехлиса, тогда главного редактора газеты «Правда», обвинил поэта в «великодержавном шовинизме(!)». Вероятным доносчиком, передавшим в ОГПУ текст скандально знаменитой мандельштамовской эпиграммы на Сталина, был еврей Л. Длигач, а «подсадной уткой», много помогшей аресту поэта, Надежда Яковлевна называет некоего Давида Бродского. Приказ об аресте отдал в мае 1934-го года зампред ОГПУ еврей Я. Агранов (Сорензон). В постановлении «Особого совещания» («ОСО») НКВД от 2 августа сказано, что О.Э. Мандельштам «осуждён за контрреволюционную деятельность». Раздобыл данные для этого постановления и подписал его «ответственный секретарь ОСО тов. И. Шапиро». Распорядился об аресте Мандельштама замнаркома Фриновский. Утвердил 20 июля 1938-го года «Обвинительное заключение» по делу Мандельштама майор государственной безопасности Глебов (Зиновий Наумович Юфа). Был и ещё один из вершителей судьбы поэта — старший лейтенант Госбезопасности — некто Л.Ф. Райхман. Все эти люди как-то не очень подходят под категорию «русских варваров», не угадавших гениальный поэтический дар «птицеподобного» Мандельштама и сгубивших по неведению и традиционной нетерпимости к прекрасному это невосполнимое чудо. Оставив тем самым будущую Россию без той невообразимой культуры, которая готова была прорасти из этого волшебного, но «спалённого огнём традиционного российского хамства и невежества», семени. Интересным мне показалось узнать, а каков на самом деле был тот Мандельштам, которого подсовывают нам в качестве идеала, на которого теперь должна равняться Россия и каждый, кто в ней живёт? Вот только некоторые детали. Где- то в 1928-ом году довольно известные литераторы — Карякин и Горнфельд перевели для издательства «Земля и фабрика» (ЗИФ) «Легенду об Уленшпигеле» Шарля де Костера. Понятно, что всякое солидное издательство имеет на примете людей, которые редактируют принятые к печати тексты, устраняют возможные огрехи. Обычно, эта работа необременительна. Тем более, что переводчики были талантливые. В этот раз издательство выбрало для редактуры их переводов этого самого Мандельштама. Тот уже зарекомендовал себя к тому времени довольно бойким переводчиком. Каково же было изумление авторов перевода, когда они увидели вышедшую книгу: «Перевод с французского Осипа Мандельштама», стояло на обложке. Это было именно то, что во все времена называлось плагиатом, литературным воровством. В том и обвинили Мандельштама названные авторы. Тот нисколько не смутился. Да ещё и нагло отомстил им в своей «Четвёртой прозе»: «К числу убийц русских поэтов… прибавилось тусклое имя Горнфельда. Этот паралитический Дантес, проповедующий нравственность и государственность, выполнил социальный заказ совершенно чуждого ему режима…». Милое дело — украсть чужой труд, это, оказывается, по-Мандельштаму, нормально и морально, а призвать за то к ответу — аморально. Великолепный образчик нравственной культуры! И заметьте, как изящно Мандельштам скатывается до явного доноса. Оказывается, обвинив Мандельштама в покраже чужой собственности, этот Горнфельд выполнил заказ режима, чуждого существующему. Явная отсылка тут к знаменитой 58-ой статье тогдашнего смертоносного Уголовного кодекса. *** — С Мандельштамами — трудно, — вспоминал поэт Андрей Белый. — Они пускаются в очень «умные», нудные, витиеватые разговоры с подмигами. С «вы понимаете», «не правда ли». Словом, М. мне исключительно неприятен; есть в нём что-то «жуликоватое», отчего его ум, начитанность, «культурность» выглядят особенно неприятно… Есть такие люди. Могут оскорбить неявно — вроде и без ругани, а дать в морду хочется… *** Теперь о некоторых деталях невыносимой жизни Мандельштама, преследуемого советским режимом. Революцию он принял с восторгом. И даже согласился стать ответственным бюрократом в одной из контор Наркомпроса. С очень даже приличным окладом в целых шестьсот рублей. Оклад был настолько приличным, что советский чиновник Осип Мандельштам изволил постоянно проживать в роскошных номерах гостиницы «Метрополь». Но… не заладилось с работой. Систематические прогулы свои начинающая жертва системы объясняла приступами неконтролируемой истерии. Вот тогда бы и проверить его на вменяемость. Нормальное такое качество для совслужащего — неконтролируемая истерия. Эта ненормальность сказывалась потом часто. Тут-то он и переквалифицировался в гениальные поэты. Начинаются бесконечные его поэтические гастроли по стране. Началась вполне сладкая жизнь обласканного временем советского поэта непонятного достоинства. Жил он, Мандельштам, теперь на два города — Ленинград и Москву. В Москве ему была выделена отдельная комната в так называемом «Доме Герцена», общежитии литераторов. Этот «Дом Герцена» будет фигурировать потом под названием «Дома Грибоедова» в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Образовалась у него шикарная многокомнатная квартира и в Ленинграде. Она осталась за ним по наследству. Но очень ему хочется постоянно и с комфортом жить именно в столице. Он ловок оказался в этих делах, несмотря на прогрессирующую психическую свою болезнь. Обивает пороги высоких кабинетов, заводит нужные знакомства — обаял, например, Николая Бухарина — чуть ли не второе лицо в сталинской партийной иерархии, а также Лазаря Кагановича, будущего всесильного железнодорожного наркома, начинавшего почему-то с литературных дел. Готовилось создание союза писателей, и в 1932-ом году Осип Мандельштам был включён в список из пяти десятков видных советских литераторов, составленный этим Кагановичем по поручению Сталина. Бухарин тоже имел огромное влияние в литературной среде — ведь именно он занимался подготовкой первого съезда советских писателей. И готово — Мандельштам получает квартиру в новом писательском доме. А так как дом был кооперативный и требовалась немалая сумма на первый взнос, тот же Бухарин личным своим авторитетом пробивает издание сочинений нового гениального русского поэта. С выплатой аванса в небывалые тысячи рублей, на которые и была выкуплена квартира, между прочим, тоже роскошная по тем временам. Мандельштам и не подозревает ещё насколько гибельным для него станет это неслыханное приобретение. Кстати сказать, рукопись несуществующих стихов своих он так и не сдал тогда. Но и денег не вернул. Явное жульничество ведь, но и это сошло ему с рук. По количеству верноподданнических поделок, опубликованных в «Правде», он на втором месте, после Пастернака. Более того, по протекции Бухарина «за заслуги перед русской литературой» ему, сорокалетнему, была назначена пожизненная персональная пенсия, которую выплачивали до 1937-го года. Но уже в ноябре 1933 года Мандельштам пишет скандально известную антисталинскую эпиграмму «Мы живём, под собою не чуя страны», которую «по секрету» читает многим знакомым. И которая, по мнению многих мандельштамоведов, стоила ему карьеры и жизни. Такой вот оказался этот гонимый поэт… Продолжу о том, что у него там со Сталиным было. Все эти википедии и всё это мандельштамоведение упорно внушают, что именно за непотребные и рисковые антисталинские стишки, о которых будет написано ниже, и отправлен был Мандельштам в первую ссылку. Всё это враньё, разумеется. Истинную причину установить до крайности просто, оказывается. Вот, например, что пишет Сталину по поводу высылки Мандельштама и его жены Николай Бухарин. Довольно-таки экзотической оказывается действительная причина этого происшествия в описании могущественнейшего тогдашнего человека в советском государстве: «О поэте Мандельштаме. Он был недавно арестован и выслан. До ареста он приходил со своей женой ко мне и высказывал свои опасения на сей предмет в связи с тем, что он подрался (!) с Алексеем Толстым, которому нанёс “символический удар” за то, что тот несправедливо якобы решил его дело, когда другой писатель побил его жену». Дело было такое. В начале этого рокового 1934-го года Мандельштам жил, как мы знаем, в Москве в новой своей завидной квартирке. Был там у него несколько безалаберный сосед, писатель Сергей Бородин (писавший под псевдонимом Амир Саргиджан). Однажды этот Саргиджан одолжил у Мандельштама некоторую сумму денег и долго не отдавал. Болезненно невоздержанный, как мы тоже знаем уже, Мандельштам несколько раз напоминал о долге. Саргиджан легкомысленно отвечал всякий раз, что денег у него нет ни гроша, а как появятся, то тут же и непременно их отдаст. И вдруг видит Мандельштам, что жена Саргиджана принесла домой большую сумку со всякими колбасятинами из соседственной продовольственной лавки. Из сумки выглядывали даже две бутылки вина. «Ах так, это вместо того, чтобы потраченные денюжки вернуть, кому следует!», — взбеленился Мандельштам. Он ворвался к Саргиджану и в истерической форме потребовал немедленно вернуть причитающийся ему долг. Тут дело и до драки дошло. Более проворный Саргиджан сильно досадил тогда хилому Мандельштаму ещё и физически. Он, этот гнусный Саргиджан, даже влепил по вдохновению пощёчину явившейся на шум жене Мандельштама. Но этим дело не закончилось. Мандельштам затребовал товарищеский суд — популярный тогда способ разрешения подобного рода конфликтов. И был товарищеский суд Союза писателей, на котором председательствовал красный граф Алексей Толстой. Сам Толстой по дороге на разбирательство рассказывал художнику Миклашевскому: «Не успел я в Москве появиться, как на другой день сейчас же меня в председатели суда выдвинули. Там они все в этом Доме Герцена перессорились, перегрызли друг друга, по трёшнице занимают, потом, конечно, не отдают, друг друга подлецами обзывают… А теперь вот тащись после обеда вместо того, чтобы вздремнуть… Разбирай тут, кто прав, кто виноват, распутывай литературные дрязги! Но надо тащится, а то подумают, что зазнался. Беда! Там этот Осип Мандельштам у кого-то трешницу занял и не отдал или наоборот…». Не все, понятное дело, были на стороне Мандельштама. Хорошо знавший скандальную неуравновешенную чету Илья Эренбург (а Надежда Мандельштам и жена Эренбурга так и вовсе были близкими подругами) по поводу предстоящего суда высказался следующим образом: «Да и помимо всего, согласитесь, что кто-кто, а О.Э., сам постоянно не отдающий долги, в роли кредитора, настойчиво требующего свои деньги, — фигура довольно странная». Суд под председательством Толстого постановил мягко. Было указано, что Мандельштам «выбрал не самый удачный способ» напомнить о том, что долги следует возвращать. А про то, что Осип Эмильевич подавал иск, собственно, о защите чести и достоинства своей жены и вовсе позабыто было. И именно это нанесло Мандельштаму, как оказалось, особо тяжкую неизбывную обиду. Семён Липкин вспомнил потом: «Он, Мандельштам, ещё долго и красноречиво бушевал у себя в полутёмной комнате, куда мы, два или три человека, зашли после суда. Надежда Яковлевна вела себя лучше, спокойнее». Тут-то и созрел у него, Осипа Эмильевича, план. Убийственный при всей его нелепости. Он решил с обидчиками и оскорбителями своей жены драться на дуэли. Первым делом, конечно, с Алексеем Толстым, не выбросившим Саргиджана и его супружницу из писательского жилищного кооператива. Второй на очереди был… сам Сталин! С какого такого боку припёка тут Сталин, конечно спросите вы? Объясняю. Сталин унизил жену Мандельштама следующим неслыханным и совершенно нечаянным образом. Вот какая черезвычайно обидная и даже несколько позорная была подробность в эпопее заселения пролетарских писателей в жилищный кооператив. Мандельштам, несмотря на высокую (Бухарин) поддержку, не был уверен, что заселение пройдёт без сучка и задоринки. Он всё боялся, что дело это ему не удастся, ведь он к тому времени не был даже членом Союза писателей, не был членом никакого союза вообще, что было обязательным условием для получения вожделенной жилплощади. Но он знал об одном негласном правиле, которое придумали местные швондеры и тщательно его соблюдали. Правило следующее — если претендент на жилплощадь успевал установить там кровать, то всё, его выселить уже не могли. Так вот, Мандельштам заставил жену ночевать с пружинным матрасом у подъезда жилтоварищества и как только он открылся утром, та сумела, напрягая неимоверно непривычное к таким операциям тело, затащить этот матрас в наобум выбранную квартиру. Кому на самом деле определена была эта квартира, история умалчивает. Почему не сам Ося тащил этот матрас к месту назначения? А ему, знаете ли, несподручно это было, несолидная это картина — великий русский поэт, наместник Пушкина, можно сказать, в приватизированном культурном пространстве — и вдруг с матрасом на голове на виду у собратьев по перу. Непоэтично как-то. Кстати, некоторые знатоки этих дел обращают внимание на то, что Михаил Афанасьевич Булгаков с 1934-го года жил в том же писательском доме. Там он писал свой роман «Мастер и Маргарита». И слова Воланда про квартирный вопрос, испортивший москвичей, вполне вероятно, появились в романе под влиянием как раз этой истории с мандельштамовской квартирой. Вот как всё было, но он (Осип Мандельштам!) решил почему-то, что в том позоре и неудобстве, которые обрушились на его жену, виноват лично Сталин. Некоторая логика тут всё же наблюдается. Сталин, решив снять остроту жилищного вопроса для некоторых избранных писателей, и создал предпосылки к описанной выше нелепой ситуации, в которой оказались жена Мандельштама и её матрас. Впрочем, какими именно путями двигалось на самом деле его, О.Э., потрёпанное сознание, сия тайна велика есть. Известно только, что он решил потребовать означенной сатисфакции. Теперь уже первым делом от Сталина, потом от Алексея Толстого. Похоже, он слышал что-нибудь и о дворянском дуэльном кодексе. По этому кодексу полагалось дать тому и другому вот именно по «символической» пощёчине. После чего дело завертелось бы само собой. Но как добраться до Сталина? Дело ещё в том, что бросивший вызов по кодексу сам выбирал вид дуэльного оружия. Тут Мандельштам вспомнил, пожалуй, что Сталин и сам был неплохим поэтом, его стихи даже помещены были в хрестоматию для начального образования. Так что он, Мандельштам решил драться со Сталиным стихами. Тут они были бы наравне. Не дав себе остынуть, он немедленно и сочинил ту знаменитую в его дальнейших приключениях эпиграмму на вождя со словами: «Мы живём под собою не чуя страны… Он один лишь бабачит и тычет…». Ну и так далее. Все это знают теперь. Это и была та самая «символическая» пощёчина. Он эти стихи нигде не записал, но каждому встречному и поперечному читал их по памяти с особенным выражением лица и небывалым артистизмом. Наводя ужас вокруг себя. Читал их и Пастернаку, между прочим. Надеялся с ущербной настойчивостью, что хоть как-то да дойдёт его послание до адресата. Но до Сталина эти стихи так и не дошли. Ответных стихов от Сталина Мандельштам не дождался. На обороте упомянутого письма Николая Бухарина Сталину приписана в качестве постскриптума вот такая строчка: «P.S. О Мандельштаме пишу ещё раз, потому что Борис Пастернак в полном умопомрачении от ареста Мандельштама и никто ничего не знает». Пастернаку было от чего сходить с ума. Именно это навело Сталина на мысль позвонить Пастернаку и узнать, что же случилось всё-таки. И он позвонил. Во время разговора постоянный мороз по шкуре донимал поэта Пастернака, известное дело, своя шкура дорога: «На протяжении всего этого мучительного для него разговора со Сталиным, — пишет, например, Бенедикт Сарнов, посвятивший звонку Сталина самый подробный разбор, — Пастернака точила одна лишь мысль: знает ли Сталин, что Мандельштам читал ему своё самоубийственное стихотворение? Неужели — знает? А, может, всё-таки не знает?». Пронесло Пастернака, Сталин, по свидетельству многих мемуаристов, которым Пастернак лично рассказывал эту историю, не говорил ни о каких стихах, ни о какой личной обиде. Не знал он пока что об этих стихах. Так выходит. Свидетельствует о том и тот необъяснимый вроде бы факт, что сам Сталин как мог пытался облегчить Мандельштаму взваленное самим на себя лихо. Он, Сталин, несомненно знал о ненормальности Мандельштама и это, может, даже симпатией и сочувствием отдавалось в его недоступной для невооружённого взгляда натуре, в его неимоверных представлениях о пределах добра и зла. О ненормальности Осипа Мандельштама Сталин узнал из того же бухаринского письма: «Теперь я получаю отчаянные телеграммы от жены Мандельштама, что он психически расстроен, пытался выброситься из окна и т.д. Моя оценка О. Мандельштама: он — первоклассный поэт, но абсолютно несовременен; он — безусловно не совсем нормален…». Резолюция Сталина на письме Бухарина теперь уже не кажется столь невообразимой: «Кто дал им право арестовать Мандельштама? Безобразие…». Прилетело, однако, с другой стороны. Следом началось то, что кончилось уже печально. Теперь по логике развернувшегося трагифарса наступила очередь Алексея Толстого. Мандельштам некоторое время выслеживал его. Просто подойти на улице и дать пощёчину он не хотел. Нужна была публичность. Понятное дело, болезненная маниакальность, стремительно развивавшаяся, и тут давала себя знать. В такой маете прошло около двух лет. И вот как-то Осип Эмильевич, по случаю, заглянул в «Издательство писателей» в Ленинграде. В издательстве было людно. Но главное — там, в толпе, обнаружился сам красный граф Толстой, его невыносимый обидчик. Мандельштам целенаправленно и стремительно подошёл к нему и… при всём честном народе влепил-таки ему пощёчину. Конечно, особого физического увечья это Толстому не причинило. Удар был опять же чисто символический — на больший у Мандельштама просто не было сил. Но жест оказался впечатляющим. И без того «красный» Толстой побагровел до корней волос, такого унижения ему переживать ещё не приходилось. Событие возымело огромный резонанс, и даже получило национальный окрас. Самый известный тогда писатель на идише Перец Маркиш восхитился: — О, еврей дал пощёчину графу! Но дальнейшее Мандельштама не совсем удовлетворило. Елена Тагер в своей книге «О Мандельштаме» пишет: «А ведь Мандельштам был искренне удивлён, почему это Толстой (граф, дворянин!) не вызывает его на поединок, к которому поэт начал заранее готовиться — он раздобыл в бутафорской Камерного театра Таирова рапиры, и стал тренироваться». Мандельштам должен бы знать при том, что русский дворянин, каковым себя не переставал ощущать Алексей Толстой, ни под каким видом не стал бы драться на дуэли с евреем, хотя тот и купеческих корней. Таковым было наследие проклятого прошлого, и оно продолжало действовать. Ему, Мандельштаму, очень, наверное, хотелось выглядеть при этом Пушкиным, ещё один пунктик его психического нездоровья. «Впрочем, — продолжает Елена Тагер, — вполне вероятно, что Толстой отомстил Мандельштаму более изощрённым способом: вскоре после этого Осипа Мандельштама арестовали… Так что закончилась эта история весьма печально…». И инцидент этот и дальнейшие импульсивные неуправляемые телодвижения Мандельштама становились ещё непредсказуемее и опаснее. Так что его решено было на время изолировать от среды, постоянно провоцирующей его безумие и удалить его хотя бы в Пермский край. Так решили компетентные органы, которым до всего был дело. И, сознаюсь, нет у меня к ним претензий по этому случаю. Слухи же о том, что его сослали в Пермь именно за стихи о Сталине, принадлежит самому Мандельштаму. Он об этом распространялся не раз. Но после сталинской резолюции на письме Бухарина чете Мандельштамов позволили самим выбирать место высылки, и они выбрали Воронеж. Дело в том, что у одного из их друзей отец работал в том городе врачом. Знакомый врач никогда не помешает человеку, который не блещет богатырским здоровьем. Однозначно о том, что все дальнейшие гибельные приключения Мандельштама начинаются с сумасшедшей пощёчины, свидетельствует, например, Анна Ахматова: «После того, как он дал пощёчину Алексею Толстому, всё было кончено. Толстой был очень одарённый и интересный писатель, негодяй, полный очарования, человек сумасшедшего темперамента; сейчас он мёртв; он был способен на всё, на всё; он отвратительный антисемит, он был бешеный авантюрист, неверный друг, он любил только молодость, власть, жизненную силу. Он был разновидностью Долохова, он называл меня Аннушка, меня от этого передёргивало. Он мне нравился, несмотря на то, что он был причиной смерти лучшего поэта нашего времени, которого я любила, и который любил меня». *** Анна Ахматова пишет в своих воспоминаниях: «В феврале 1936-го года я была у Мандельштамов в Воронеже и узнала все подробности его “дела”. Он рассказал мне, как в припадке умоисступления бегал по Чердыни и разыскивал мой расстрелянный труп, о чём громко говорил кому попало, а арки в честь челюскинцев считал поставленными в честь своего приезда». *** Для чего же Сталину нужно было спасать Мандельштама? Тут действовал давний большевистский постулат, привитый партийному сознанию ещё дедушкой Лениным — «в большом хозяйстве всякая дрянь пригодится». Сталин поступил тут как мог бы поступить всякий рачительный хозяин — он вербовал своим обаянием и прочими дарами всех, кого можно было включить в систему строительства нового небывалого мира. Так он поступал даже с сомнительным материалом. А вдруг! Недаром же он так настойчиво выспрашивал у струсившего Пастернака в знаменитом телефонном разговоре о Мандельштаме: «Но ведь он мастер? Мастер?!». Говорят, что, узнавши о том от кого-то, Булгаков и решил назвать героя своего великого романа Мастером. Сталин, готовивший себя когда-то к карьере священнослужителя, как никто другой в его партии знал насколько действенной бывает в воспитании масс экзальтация юродивого. Да и в стихах Сталин, как помним мы, тоже кое-что понимал. Не вынашивал ли он уже идею сделать Осипа Мандельштама большевистским Василием Блаженным? Не потому ли такой простор был в «Правде» для его невнятных стихов, которые можно ведь было выдать за откровения. За озарения того, кто ближе всех к невозможной истине. Так всегда было с юродивыми. Партийный юродивый! Я уже писал о том, сколько шизофреников было в ленинской партии, и как гибельно и победно сплочены они были против здравого смысла. А тут вот он, исключительный образец, идеологический таран нового немыслимого качества. Так что сталинская резолюция на письме Бухарина оказала своё благотворное действие в воронежском житье четы Мандельштамов настолько, что ссылкой это житьё язык не поворачивается назвать. Википедия, как обычно, лжёт: «Жили в нищете, изредка им (Осипу и Надежде) помогали деньгами немногие не отступившиеся друзья. Время от времени Осип Мандельштам подрабатывал в местной газете, в театре». В воронежской ссылке. В Воронеже «несправедливо преследуемый властью» Мандельштам занимает высокооплачиваемую должность заведующего литературной частью в местном драмтеатре, работает в радиокомитете, в газете «Коммуна», ведёт литературные курсы при журнале «Подъём». Периодически он получает гонорары за сделанные ранее переводы. Кроме того, поэту в качестве помощи регулярно присылают и привозят деньги коллеги и знакомые из Москвы. Свою московскую квартиру супруги сдают в аренду. Согласно цифрам, приводимым Сапелкиным, среднемесячный доход Мандельштама составлял около 2000 рублей. Это при том, что зарплата хорошего воронежского рабочего составляла в то время около 150 рублей. Материальный достаток позволял семье снимать квартиру в новом доме, хорошо питаться, баловать себя винами, посещать все, которые стоили их внимания, культурные мероприятия — концерты, спектакли, кинопремьеры. Житьё его там было настолько роскошное, что он даже на целых два месяца определён был в лучший здешний санаторий по поводу своей неуправляемой психики. В группе с отдыхающими из тамбовского санатория. «Здесь… зимний рай, красота неописанная. Живём на высоком берегу реки Цны. Она широка или кажется широкой, как Волга. Переходит в чернильные леса. Мягкость и гармония русской зимы доставляют глубокое наслаждение. Очень настоящие места…». И получилось так, что именно воронежский цикл стихотворений Мандельштама («Воронежские тетради») мандельштамоведы волей-неволей относят теперь к вершине его творчества. Тут вспоминается сразу такая же, как бы это аккуратнее сказать, «благотворная» ссылка Пушкина в собственное имение — Михайловское, где сразу и вполне оформился его гений. В Воронеже, обследуют и лечат Мандельштама лучшие врачи города во главе с директором медицинского института. Ему ставят наконец диагноз: «шизоидная психопатия, признаки рассеянного склероза» и он получает оплачиваемую инвалидность. И эта ненормальность его и тут, в санатории, немедленно подтвердилась. Некий воронежский знакомый Мандельштама С.Б. Рудаков рассказывал потом: «Осип Эмильевич всё искал покоя и кочевал из палаты в палату (изводя персонал). Нашёл пустую. Лёг. Человек восемь больных (которые тут проживали и отлучились на время) стали в неё барабанить. Он выскочил и стал орать, зовя их сволочами и т.п.; вызвал глав. врача; пять убежали, три остались. Один из трёх обиделся за ругань на Осипа Эмильевича, а тот: “Назвал сволочами, и правильно сделал…”». Пациенты санатория оказались людьми простыми, стихи Мандельштама не читали, говорили, сами того не подозревая, исключительно прозой, потому решили побить его, по-свойски, по-пролетарски. Пожалуй, и жаль, что это им не удалось. Может быть, и излечили бы они его на некоторое время. Памятник О. Мандельштаму в Воронеже. Какая-то каменная куча там что-то символизирует. Надо бы написать на камне этом его стихи о Воронеже: «Воронеж — блажь, Воронеж — ворон, нож». Ходят воронежцы мимо памятника, какая-то каменная куча там что-то символизирует, и не приходит им на память строчка из Мандельштама о родном их городе: «Воронеж — блажь, Воронеж — ворон, нож». Потому что в Воронеже не читают стихов Мандельштама. Как и нигде в России не читают его стихов. В Воронеже Мандельштам напишет стихотворение, которое, по мнению Иосифа Бродского, например, стало вершиной его творчества. Это «Ода Сталину». Уходят вдаль людских голов бугры: Я уменьшаюсь там, меня уж не заметят, Но в книгах ласковых и в играх детворы Воскресну я сказать, что солнце светит. Правдивей правды нет, чем искренность бойца: Для чести и любви, для доблести и стали Есть имя славное для сжатых губ чтеца — Его мы слышали и мы его застали. Бредом несколько отдаёт, но суть ясна. Понятно тут только одно, Мандельштам в Воронеж больше не хотел. Он ему опостылел. И ещё понятно, что Сталин для Мандельштама — солнце, которое он увидел, вдруг прозрев. И отныне он станет его отцом родным, так для всякого новорождённого становится навек родным тот, кого он первым увидит только что прозревшим оком... Последняя воронежская фотография. На фото. О.Э. Мандельштам, Н.Я. Мандельштам, Н.Е. Штемпель и М.В. Ярцева. 1937. Воронеж. Из фондов Музея имени И.С. Никитина. В этом месте моего повествования подсуетился Владимир Ставский, тогдашний глава Союза писателей. От него ушла бумага 16 марта 1938-го года наркому внутренних дел Ежову с просьбой помощи в одном деликатном деле: «...В части писательской среды весьма нервно обсуждается вопрос об Осипе Мандельштаме. Как известно — за похабные клеветнические стихи и антисоветскую агитацию Осип Мандельштам был года три-четыре тому назад выслан в Воронеж. Срок его высылки окончился. Сейчас он вместе с женой живёт под Москвой (за пределами «зоны»). Но на деле — он часто бывает в Москве у своих друзей, главным образом — литераторов. Его поддерживают, собирают для него деньги, делают из него “страдальца” — гениального поэта, никем не признанного. В защиту его открыто выступали Валентин Катаев, И. Прут и другие литераторы, выступали остро. С целью разрядить обстановку — О. Мандельштаму была оказана материальная поддержка через Литфонд. Но это не решает всего вопроса о Мандельштаме. Вопрос не только и не столько в нём, авторе похабных клеветнических стихов о руководстве партии и всего советского народа. Вопрос — об отношении к Мандельштаму группы видных советских писателей. И я обращаюсь к Вам, Николай Иванович, с просьбой помочь. За последнее время О. Мандельштам написал ряд стихотворений. Но особой ценности они не представляют — по общему мнению товарищей, которых я просил ознакомиться с ними. Еще раз прошу Вас помочь решить этот вопрос об Осипе Мандельштаме. С коммунистическим приветом В. Ставский». То есть, Ставский ясно написал о том, что Мандельштам своими запрещёнными наездами в Москву сильно мутил там воду. Чем вводил некоторых «видных советских писателей» в соблазн всяческих ненужных сомнений. Ставский приложил для убедительности к своему письму ещё и упомянутую выше рецензию Петра Павленко на стихи Мандельштама. Решил, что так выйдет убедительнее. Эту рецензию, напомню, он, Пётр Павленко, написал задолго до описываемых событий и совсем по другому поводу и, вопреки мнению Надежды Мандельштам, считаться доносчиком и садистом не может. Зачем же это стало нужно именно Ставскому? Авторитетный исследователь жизни Осипа Мандельштама Эрнест Штотланд считает, и доказательно считает — «прямым виновником ареста и гибели Мандельштама является Ставский и только Ставский, ни Сталин, ни НКВД, самостоятельного интереса к поэту не питали. Только у Ставского был интерес — квартира Мандельштама в престижном писательском доме для друга молодости Николая Костарева, участника гражданской войны, писателя-очеркиста». Похоже на правду. И опять это как-то уж очень напоминает эпизод булгаковского романа, в котором Алоизий Магарыч оказывается вдруг владельцем жилплощади отправленного в психушку Мастера. Может быть Булгаков знал всё-таки историю Мандельштама? Из статистики тогдашних доносов ясно, что чаще всего вдохновлял доносчиков именно квартирный вопрос. И Мандельштаму именно это грозило великими новыми неприятностями. Один только он, больной (физически и психически) не мог этого понять . И вот, наконец, 27-го апреля 1938-го года была составлена «Справка» по этому делу в НКВД. Справка — последняя и решающая в сумбурной и трагической, конечно, жизни Мандельштама. В ней есть фраза, обосновывавшая арест: «По имеющимся сведениям, Мандельштам до настоящего времени сохранил свои антисоветские взгляды». Видимо Мандельштам много чего лишнего говаривал на кухнях своих московских доброжелателей и друзей, к которым наведывался нелегально, всё больше напрягая тем терпение соответствующих органов. Автор «Справки», капитан Госбезопасности — Юревич. Этот же В. Юревич написал в той своей справке такое, опять же, что никак не вяжется с самой распространённой в подаче мандельштамоведения версией, будто именно душегуб Сталин окончательно виновен в гибели «великого русского поэта»: «В силу своей психической неуравновешенности Мандельштам способен на агрессивные действия». Именно на основании этого, от греха подальше, Мандельштам и был опять «изъят» из той московской среды, которая могла нечаянно спровоцировать его на спонтанные «агрессивные действия». Изъят ещё на пять лет. И через четыре месяца этого изъятия умер в тюремном лазарете. Ныне создаётся такое впечатление, что всё это мандельштамоведение оборотилось вдруг необозримым сумасшедшим домом. Толкование стихов Мандельштама стало отличительным знаком и новой формой массового помешательства. Особенно нестерпимым для всех этих мандельштанутых, разумеется, стал факт безудержного славословия их кумира и невольного их кормильца в адрес Иосифа Сталина. Всё просто, вроде — Мандельштам одумался, захотел по-прежнему сладко кушать. Ещё раз очень даже здравая идея посетила его голову. Но ведь такого просто не может быть, всполошились мандельштамоведы всех мастей. И вот активно они стали искать, как обычно, обратное тому, что написано чёрным по белому. Из чего и вышел, в общем то, весь этот фальшивый теперь Мандельштам. Оказалось, вдруг, что всё, написанное им, это гениальнейший шифр. И угадать его можно только избранным. А избранные поступают просто, они особым внутренним своим интеллектуальным оком умеют по-иному прочитывать сакральные его тексты. Тогда-то и получается всё истинно и всё наоборот. Вот как, оказывается, надо читать эту божественную по тайному её смыслу оду Сталину людям с непревзойдённым духовным зрением: Когда б я уголь взял для высшей похвалы для радости рисунка непреложной я б воздух расЧЕРТил на хитрые углы И ОСторожно, И тревожно, чтоб настоящее в ЧЕРТах отозвалОСЬ… Ну, и так далее. И тогда получается искомое, доступное лишь посвящённым: «Уже 4-я строка “Оды” заключает анаграмму имени ИОС-И-/Ф/. А строкой выше и строкой ниже читается слово “чёрт”, оно в “Оде” зашифровано шестикратно (и, значит, сознательно): расЧЕРТил — ЧЕРТах — оТца РеЧЕй упрямых — завТра из вЧЕРа — ЧЕРез Тайгу — ЧЕм ис кРенносТь». Чёрт ногу сломит, но ведь доказательно же! Это нам растолковывает некто с орлиным внутренним взглядом Андрей Чернов в статье «Поединок с рябым чёртом» Правозащитный альманах. Август 2003, № 7/17). А вот ещё небольшая иллюстрация к моральному облику эталона всей будущей русской культуры. Мне, конечно, надо будет попросить прощения перед теми, кто это будет читать, за всю ту мерзость, которой придётся мне коснуться. Оправдываю себя тем, что это мне нужно для дела. Зимой 1925-го года чета Мандельштамов не смогла поделить Ольгу Ваксель, юную актрису немого кино, которую оба наметили себе в любовницы. Она, кроме всего прочего, писала кое-что в рифму и ей вздумалось получить отзыв о своих стихах от известного стихотворца. Осип и Надя, увидевши это прелестное создание, одновременно захотели её тела. Надя, оказывается была достаточно розовой в сексуальной своей ориентации. А об Осипе из дневника Ваксель мы можем узнать, что жена Мандельштама добродушно называла своего мужа «мормоном» — за его склонность к полигамии. Слово «полигамия» станет более понятным, если придать ему популярный современный смысл — «группенсекс»: «Она его называла мормоном и очень одобрительно относилась к его фантастическим планам поездки нас втроём в Париж…». Из мемуаров самой Надежды Мандельштам можно узнать ещё, что она никогда «не понимала разницы» между замужеством и случайной связью. Идеальная пара? Потом эта Ольга Ваксель вспоминала о своих приключениях с Мандельштамами: — Он повёл меня к своей жене; она мне понравилась, и с ними я проводила свои досуги. Иногда оставалась у них ночевать, причём Осипа отправляли спать в гостиную, а я укладывалась спать с Надюшей в одной постели под пёстрым гарусным одеялом. Она оказалась немножко лесбиянкой и пыталась меня совратить на этот путь. Но я ещё была одинаково холодна как к мужским, так и к женским ласкам. Всё было бы очень мило, если бы между супругами не появилось тени. Он ещё больше, чем она, начал увлекаться мною. Она ревновала попеременно то меня к нему, то его ко мне. Я, конечно, была всецело на её стороне, муж её мне не был нужен ни в какой степени. Я очень уважала его как поэта, но как человек он был довольно слаб и лжив… Сама Надежда называла Олю «беззащитной принцессой из сказки». Мандельштам для виду делал разборы её стихов, но больше вожделел к юному созданию. Посвящал ей стихи. Втайне от жены снял номер в «Англетере»: — Я заранее знала, что это будет, и пришла сказать, что мне всё это надоело, и я более не смогу бывать у них, он пришёл в такой ужас, плакал, становился на колени, уговаривал меня пожалеть его, говорил в сотый раз, что он не может без меня жить, и так далее. Я ушла и больше у них не бывала… Прослышавши про то, что существуют мемуары Ольги Ваксель, вдова Мандельштама 8 февраля 1967-го года в панике писала своему приятелю-драматургу Александру Гладкову: «Все началось по моей вине и дикой распущенности того времени. Подробностей говорить не хочу. Я очень боюсь, что это есть в её дневнике (надо будет это как-то нейтрализовать)». В итоге записи Ольги Ваксель о Мандельштамах были напечатаны только в 1980-ом году в нью-йоркском альманахе «Часть речи». Так что к признакам «высшей культуры» надо нам будет отнести и приверженность семейки Мандельштамов ещё и к свальному греху. Это, конечно, если образ Мандельштама станет окончательным примером и иконой русской жизни, чего так настырно и добиваются прошлые и будущие «мемориалы». Потому и считаю, что тот насквозь лживый образ Мандельштама, который навязывают нам в течение тридцати лет все эти злокозненные общества и центры, очередной попыткой уничтожить остатки нравственности и морального здоровья нашего народа. Чего и добивался покойный иностранный агент «Мемориал». Покойный ли?.. *** Из воспоминаний подруги Ольги Ваксель за 1932-ой год: «Помню, я встретила Лютика на Невском. Она была в модном платье — тогда были в моде длинные воротнички. Я заметила вскользь, что такие воротнички через год, наверное, выйдут из моды. “А я только до тридцати лет доживу, — сказала Лютик. — Больше жить не буду”». Через месяц, 26 октября, она покончила жизнь самоубийством, выстрелив из пистолета. *** Культура, насаждаемая «Мемориалом», между тем, стремительно двинулась в массы. С 1991-го года по 2012-ой только Мандельштамовским обществом было издано больше двух десятков томов «Записок Мандельштамовского общества», два тома Мандельштамовской энциклопедии, проходили многочисленные международные конференции, симпозиумы; велись дорогостоящие работы по увековечиванию памяти О. Мандельштама (проведение выставок, экскурсий, юбилейных торжеств). Издано, почти всегда за народные деньги, громадное количество исследований весьма, порой, экзотического свойства. Несколько приостановилась стремительная поступь Мандельштамовского общества к 2014-му году, именно тогда «Мемориал» был признан иноагентом. Понятное дело, что и на Мандельштамовское общество пала густая тень подозрений. Тогда оно процветало под эгидой РГГУ (Российского государственного гуманитарного университета). После того, как «Мемориал» и все его ответвления были признаны находящимися под недружественным иностранным влиянием, Мандельштамовское общество было изгнано из стен РГГУ. Но тут же и немедленно распахивает гостеприимно двери это же самое общество уже в стенах Высшей школы экономики (ВШЭ) только завуалированное под Мандельштамовский центр. Случайно ли то, что активнейшую часть «пятой колонны» приютила именно Высшая школа экономики? Ни в коем разе. Но в этом пусть разбираются другие, кому это положено по службе. Я же скажу только о том, что как только это Мандельшамовское общество переехало в стены ВШЭ, тут же немедленно в этих стенах стала твориться форменная чертовщина. В интернет вдруг попала видеозапись весьма пикантного содержания, на которой запечатлены сексуальные утехи научного руководителя Института образования НИУ «Высшая школа экономики» Исака Фрумина со своим подчинённым, тоже не последним персонажем в системе российского образования Максимом Петровым. Этот компромат так и остался бы простым пикантным происшествием в прогнившей насквозь интеллигентной среде, если бы не сфера профессиональных интересов этих «звезд» домашнего порно. Вывод однозначен — пока такие люди стоят во главе воспитания молодёжи, которую готовят к управлению Россией, ни к чему доброму это не приведёт. Это должно быть ясно. Но даже это никак не отразилось на положении неприкасаемых извращенцев. Не преувеличиваю ли я тут роль наследия Мандельштама и ту настырность, с которой внедряется его наследие и его образ в духовную жизнь Отечества? Уместно ли связывать тот факт, что воспитывают российскую молодёжь патентованные моральные уроды, лезущие вон из кожи, чтобы укоренить в общей нашей культуре сомнительные духовные образцы, каковым, несомненно, является Мандельштам? Не знаю. Этого никто не знает. И никто этим не интересуется. А совершенно напрасно. Чтобы пояснить эту мысль, я вынужден буду сделать тут вот такое необходимое уточнение. Есть, например, вот какая тоже вроде бы не совсем заметная и броская в жизни нынешней России штука — секта любавичского хасидизма Хабад. Руководит которым в России «знакомый друг», как выражался обаятельный персонаж Фрунзика Мкртчяна, нашего президента Берл Лазар. За годы правления Путина, создавшего главному хабаднику России самые что ни на есть комфортные условия, девяносто процентов синагог, относившихся ещё недавно к самым разным направлениям иудейской веры, стали принадлежать теперь исключительно Хабаду. Учению Хабада, подчеркну это, всецело посвящены теперь все этапы образования и воспитания еврейской молодёжи в России. Ещё недавно эта молодёжь, выбрав образование в начальных и высших учебных заведениях синагог, могла удовлетворить тем своё стремление оставаться в традиционной принадлежности к своему народу. Совсем не то ожидает её теперь в воспитательных и образовательных учреждениях, «отжатых» сектантами Хабада у евреев России, которые желали бы приобщить своих детей к основам традиционной еврейской культуры и истории. Оно, это учение сектантов- хабадников, весьма любопытно. Его смысл подробно изложен в основополагающей книге «Тания», сочинённой Шнеуром Залманом, основателем этого самого Хабада. Насколько велико значение этой книги в идеологии Хабада говорит следующее. Учителя-хабадники называли и называют «Танию» письменной Торой, в которой изложен весь смысл иудейской самоидентичности. Книга «Тания» является главным предметом преподавания студентам нынешних хабадских йешив (высшие религиозные учебные заведения), а также детям и подросткам в системе хабадских школ. То есть, образованный и просвещённый хабадник с детства напитан внушениями «Тании», она основа его духовного содержания. Напитано внушениями и откровениями «Тании» и громадное число выпускников хабадских учебных заведений на территории нынешней России. Вот главные наставления «Тании» еврейской молодёжи, ищущей национальной самоидентификации в этом мире: Существуют два вида душ: Божественная и животная. Божественной душой обладают только евреи. «Вторая душа, отличающая каждого еврея, — частица безграничной сущности Б-га свыше. Как сказано: “И Ты вдохнул в ноздри его душу жизни…”». («Тания», гл. 2, стр. 43). Ещё «Тания» учит тому, что Бог создал мир исключительно для евреев. «Царство Его — единственно народ Израиля». («Тания», гл. 41, стр. 245). Понятное дело, Шнеерсон в своей книге только приспособил на новом этапе идеологической диверсии давнюю «истину» из свода законов Шулхан Арух, этого еврейского Домостроя, детально регламентирующего повседневную жизнь хабадника, и тоже составляющего важнейшую часть его воспитания и образования: «Иегова создал неевреев в человеческом обличии чтобы евреям не пришлось пользоваться услугами животных. Следовательно, неевреи — это животные в форме человека, которые приговорены служить евреям днём и ночью». Сегодня в России действует множество еврейских синагогальных школ. Как они работают? Дети — только евреи. Родители — только евреи. Преподаватели — только евреи. Учебники — только еврейские. Вход русским (и всем другим неевреям) в эти школы запрещён. Потому что русским (и всем другим неевреям) открылись бы глаза на суть того образования, что скрыта за семью печатями. Боже, избави меня только от подозрений, что я хочу приписать идеологию Хабада всем цивилизованным и просвещённым, да и просто нормальным евреям. Речь тут идёт только о тех, чьё сознание покалечено хабадскими наставниками, которых невозможно не признать психически нездоровыми. Юные евреи, прошедшие школу Хабада, надо думать, и сами становятся не совсем нормальными. Они твёрдо убеждены теперь, что у гоев, с которыми они живут бок о бок, нет небесной души, такой, как у них. Человек же, с детства уверенный в том, что у его иноплеменных сограждан нет души, не может быть патриотом, не может желать добра стране, в которой живёт. Ведь даже если он любит этих несчастных аборигенов, то любит их так, как любят животных или ненормальных, неполноценных особей, жалея их, но ощущая при этом своё бесконечное превосходство. Вот такая моральная шизофрения насаждается в России при активнейшем содействии «кремлёвского раввина» Берл Лазара. Между тем даже в самом Израиле уже обеспокоены засильем этого Хабада. Об этом заявил, например, заместитель мэра Тель-Авива Реувен Ладиански, открыто выступивший недавно с соответствующим сетевым заявлением. В своём посте, вызвавшем неоднозначную реакцию, он заявил, что в последние годы в городе «стало слишком много Хабада», который пытается фактически «монополизировать иудаизм». Как это произошло уже в России. И вот выходят из этих духовных подполий, гениальные по определению, «русские» писатели, учёные, деятели других разнообразных частей отечественной культуры. Одолеваемые жаждой руководить и направлять. Сколько их вливается в духовную жизнь России? Это никому, как говорил я, неведомо и никому не интересно. Однако именно этими воспитанниками Хабада, похоже, и создаются мафиозные структуры в русской науке и в русском искусстве. Эти структуры контролируют потоки народных денег, отпускаемые на развитие науки, литературы, театрального дела, индустрии кино. Отвлекают эти средства от истинных целей духовного развития общества. В России опять создаётся «пятая колонна». И руководители её, разлагающие здоровье россиян, моральное и физическое, все почти на виду. Это чиновные люди телевидения, подобные Константину Эрнсту. Это руководители множества театров вроде Кирилла Серебреникова и Константина Богомолова, разлагающих зрителя непотребствами, маскируемыми ширмой новомодных течений. Это общества, вроде «Мемориала», провозглашающие палачей русского народа и уголовников невинными жертвами. Это учёная братия, продолжающая издавать, например, учебники истории, призванные унижать прошлое и настоящее русского народа, его великих деятелей. А ещё все эти разнообразные мафиозные группировки штампуют в громадном количестве паразитов от науки и искусства, губящих у нас на глазах и то, и другое. Вот один из самых убийственных, на мой взгляд, примеров деградации современной русской науки по указанным причинам. В России теперь насчитывается почти восемьсот тысяч учёных. И по этому показателю она, Россия, на четвёртом месте в мире(!). Что касается доли, которую мы занимаем в том же мире, например, по экспорту высокотехнологичного товара, который вскоре окончательно заменит на мировом рынке нефть, древесину, зерно, и создать который возможно только с помощью научных разработок и наукоёмких технологий, то она катастрофически мала. Российские поставки подобного товара теперь — это всего лишь 0,3% от всего мирового объёма высокотехнологичного экспорта (тридцатое место в мире!). Но продолжают, как и прежде, прекрасно чувствовать себя разного рода мандельштамовские общества и центры, щедро оплачиваемые народными деньгами. А мы всё удивляемся, откуда у нас столько ненавистников России среди деятелей культуры, в среде духовной. Всё дело в том, что слишком уж по-разному решаем мы задачи той культуры, которую нам внушили. Мы этак, а они так. Вот откуда у нас процветающее антирусское античеловеческое кино и театр, на подмостках которого демонстрируют только то, что ориентировано на бессловесное животное стадо. Ну, так и что ж — животные для того и созданы, чтобы их пасти, доить и стричь, иногда посылать на бойню. Интересно было бы всё-таки узнать, много ли профессиональных агентов Хабада насчитывали и насчитывают все эти «мемориалы», «мандельштамовские общества», некоторые сверхпопулярные, но бесплодные научные нынешние институты, модные театральные течения и прочие злокачественные образования в духовном организме России. Для тех, кому мои эти соображения могут показаться бредом, приведу недавнее происшествие в самых верхах власти, которое во всей своей силе продемонстрировало влияние и значение Хабада в нынешней России. Вот часть интервью помощника секретаря Совета безопасности России, генерал-лейтенанта Алексея Павлова еженедельнику «Аргументы и Факты», в котором он попытался объяснить подлинную роль Хабада в наших теперешних важнейших делах, в частности, в его подстрекательствах к развязыванию международного конфликта на Украине: «Используя сетевые манипуляции и психотехнологии, новые власти превратили Украину из государства в тоталитарную гиперсекту. (Среди членов секты Хабад) например, … Игорь Коломойский — любавичский хасид, хабадист, приверженец ультраортодоксального религиозного движения. Главным жизненным принципом любавичских хасидов является превосходство сторонников секты над всеми нациями и народами. К этому движению принадлежит и ряд других украинских олигархов, в частности Виктор Пинчук — зять второго президента Украины Кучмы, автора книги “Украина — не Россия”». Заметим, на всю статью всего пяток строчек про хасидов и хабадников. Но эти строчки обернулись вдруг небывалыми, судьбоносными, не до конца понятыми ещё и теперь событиями. Это интервью в популярной газете прочитал, конечно, главный хабадник России Берл Лазар. Он тут же пишет гневное письмо президенту Путину: «Рассуждения г-на Павлова можно бы было назвать вульгарным антисемитским бредом и брезгливо пройти мимо, но это не позволяет сделать занимаемый мною пост… Такого рода новые перепевы старых кровавых наветов от имени сотрудника Совета Безопасности России представляют собой огромную опасность и поэтому должны вызвать немедленную и однозначную реакцию общества и властей страны». Реакция, немедленная и однозначная, тут же и последовала. На другой день по личному приказу Путина помощник секретаря Совета безопасности России Алексей Павлов был отстранён от должности. И где обретается он теперь мне неизвестно. Как пояснили по запросу ТАСС в аппарате Совбеза, Павлов «переходит на другую работу». Сам секретарь Совбеза России Н. Патрушев долго просил прощения за рискового своего помощника у грозного раввина и, наверное, был прощён, поскольку до сих пор остаётся на своей должности. Только вдумайтесь в этот факт. Президент России уволил от должности человека, исполнившего главный свой долг перед Отечеством и народом, показавшего истинное лицо нескольких наиболее опасных сейчас врагов этой самой России! Злобных подстрекателей агрессии против неё. Захочет ли кто-нибудь ещё после происшедшего попытаться вникнуть в тёмные дела Хабада, которые терпела и терпит Россия? Страшновато будет теперь, однако… Самое же тёмное дело бесчисленного числа хабадников в России и около, впрочем, можно легко обнаружить в не столь уж скрываемой тайнописи, которая определяет ход нынешних роковых для человечества последствий. После основателя секты хабадников ребе Шнеура Залмана из Ляд, автора той самой основополагающей «Тании», прошло немало времени. Явился седьмой его наследник Менахем-Мендл Шнеерсон, принявший руководство Хабадом в 1951-ом году. Который после смерти объявлен последователями Мессией и они не признают его физического небытия. Так вот, для понимания нынешних апокалиптических событий, касающихся России, труды и высказывания этого Седьмого Любавического Ребе Менахема-Мендла Шнеерсона имеют краеугольное значение. Например, он считал, что не столь уж много времени осталось ждать, когда в результате глобального потепления территория нынешнего Израиля станет и вовсе малопригодной для жизни (!). Отсюда необходимость создания нового еврейского государства. И с территорией новой Земли Обетованной он, Седьмой Шнеерсон, лихо и мгновенно определился. И провозгласил он это своё понимание скорого будущего с болезненной ненормальностью ветхозаветного пророка, которому диктует сам бог израилев. По его непререкаемому мнению — Украина, Кубань, Ростовская область — исконные земли древней иудейской Хазарии и евреям, при создавшихся теперь условиях, таки жизненно необходимо их вернуть. И это всё пока о том, насколько прав был устранённый генерал Совбеза Алексей Павлов. И как опасно приближаться к некоторым нынешним тайнам. Мандельштамоведение тоже вдруг из любительства превратилось в главную доходную отрасль особого рода науки. Защищено на этом весьма авантюрном деле десятки и сотни кандидатских и докторских диссертаций, подтверждены научные достоинства многих дутых деятелей науки, получающих за свои звания и достижения очень даже не хилые оклады, премии, гранты, гонорары за книги и прочие печатные доказательства своего значения в науке, искусстве и литературе. И вот некоторые потрясающие рубежи, на которые вышло мандельштамоведение за несколько десятков лет упорного и дорогостоящего пути. Например, были проведены ещё в 1988-ом году первые Мандельштамовские чтения, сделавшие важнейшее для всей русской культуры открытие. Оказалось, что «в сцеплениях тугих мандельштамовских контекстов лирические мотивы не развёртываются последовательно, а свободно блуждают в стиховом пространстве». Как могла русская культура существовать до сей поры без этого открытия, уму ведь непостижимо! Вот ещё Галина Лифшиц, издала книгу в триста почти страниц с названием «История слова “ночь” в лирике О. Мандельштама». Если, не дай бог, вы прочтёте эту книгу, вы узнаете невероятное. Оказывается, «мотив ночи — вместилища звёзд — вплотную подводит нас к мандельштамовскому ночному сиротству». Бедный, бедный сирота Мандельштам! Зачем же матушка-ночь бросила его на произвол дневного безжалостного света?! Ну и много чего прочего. Те, кто попробуют глубже копнуть историю Мандельштама, очень сильно удивятся тому обстоятельству, например, что почти нет в его наследии рукописей. Ни стихи не записаны его рукой, ни проза. Так что смутное зарождается подозрение, а был ли вообще мальчик? Вдова Осипа Мандельштама в своих мемуарах рассказывает о голосах, которые нашептывали стихи её мужу. Так что же это за болезнь такая, которая не давала жить Мандельштаму нормальной жизнью, которая сделала его жизнь невыносимой и сбросила его в конце концов в пропасть безумия и небытия. *** Один его знакомый уверял, что вызвать припадок смеха могла, например, муха, севшая кому-нибудь на лысину. Как обычный нормальный человек отнёсся бы к такому свидетельству. Наверное, первым делом ему бы пришла в голову обычная для здорового человека мысль повертеть указательным пальцем у виска. Не то с научным заумным мандельштамоведением. Серьёзная вроде по всем статьям Ирина Одоевцева, но и та поддалась соблазну: «Мандельштам только притворялся и под легкомыслием старался скрыть от всех — а главное, от себя — своё глубоко трагическое мироощущение, отгораживаясь от него смехом и весёлостью. Чтобы не было слишком страшно жить». И таков весь неестественный выдуманный Мандельштам. *** Медицина в конце концов, определилась с диагнозом Мандельштаму — шизофрения. Об этом редко говорят прямо, даже нынешние медицинские светила опасаются ввязываться в это небезопасное дело. Всё вокруг да около: «Мать аттестовала его кратко, но выразительно — неврастеник». «О.М. мерещились грубые мужские голоса… упрекающие его в том, что он сгубил столько людей, прочитав им свои стихи». В тридцатые годы, по воспоминаниям литературоведа Лидии Гинзбург, он «слывёт сумасшедшим и действительно кажется сумасшедшим среди людей, привыкших скрывать или подтасовывать свои импульсы. Для него, вероятно, не существует расстояния между импульсом и поступком — расстояния, которое составляет сущность европейского уклада». Осип Мандельштам начала тридцатых годов «все чаще вел себя как юродивый. Он беспрерывно требовал третейских судов, склочничал, скандалил, — жизнь его превратилась в трагифарс». Есть такое свидетельство писателя-солагерника Игоря Поступальского: «Мандельштам был почти невменяем, слыл за сумасшедшего». И хотя шизофрению тогда могли приписать любому, кто мыслил нестандартно, голоса в голове поэта говорят о многом. Не эти ли нездоровые нашёптывания и пытался он диктовать своей жене. Она вспоминала потом: «Перед сеансом диктовки он часто уходил один погулять — на час, а то и на два». Наслушавшись, вероятно, этих голосов, он «возвращался напряженный, злой, требовал, чтобы я скорее чинила карандаши и записывала». Бывало часто, что он даже не знал значения вышёптываемых им слов и тогда с удивлением переспрашивал у жены «а что это такое —„аониды“?». Творческий этот процесс сопровождался обычно несусветной пошлостью и дикой непристойностью: «Первые фразы он диктовал так быстро, словно помнил их наизусть, и я еле успевала их записывать. Потом темп замедлялся, но я часто путалась в длинных периодах. Он никак не мог понять, как это я не запоминаю с одного раза целого предложения, а я тогда же поймала его на том, что он иногда забывает произнести слово, а то и несколько слов, но уверен, что я их услышала и без звука. „Ты что, не слышишь, что без этого не держится?“ — упрекал он меня. Я отругивалась: „Ты думаешь, что я у тебя в голове сижу и твои мысли читаю… Дурак, дурак, дурак…“ На дурака он сердился, а мне подносил „идиотку“. Я визжала, а он оправдывался, что это прекрасное древнегреческое слово. Дурак, дурак, дурак — да ещё древнегреческий…». И никакого вдохновения, которое непременно сопровождает всякий даже маломальский талант. Есенин, вспомнил тут я прочитанное о нём, тоже сознавался, что слышит и чувствует нечто, диктуемое ему. Есенин, тоже не понимая откуда у него берутся великого достоинства стихи, догадался потом, что он сам и есть простая «божья дудка». Что Господь, когда желает, чтобы его песни дошли до земли, выпевает их через душу и мысль избранных людей и наделяет их для того поэтическим даром. Совсем не то у Мандельштма. Если и был он «дудкой», то дудкой силы неясной, невнятно и не человеческим языком толкующей о том, что невозможно разгадать. Да и не хочется, поскольку мысли начинают виться вокруг силы потусторонней, которой вдохновение не нужно, не нужно и здравого ума. Об этой силе можно только догадываться. И тогда рука поднимается ко лбу, чтобы начать крестное знамение. Потрясающие детали можно узнать, например, из того, что пишет самый авторитетный знаток этих дел Олег Лекманов. Все самые известные зрелые тексты Мандельштама, по его свидетельству, написаны рукой Надежды Мандельштам: «Не только прозаический “Шум времени”, но и большинство стихотворений позднего Мандельштама были записаны Надеждой Яковлевной под его диктовку. После этого поэт просматривал их и иногда вносил поправки. А некоторые мандельштамовские тексты, например, его крамольную “Четвертую прозу” (1929–1930), Надежда Яковлевна выучила наизусть, поскольку хранить записанный текст дома Мандельштамы не решались». Подвиг неслыханный. Невероятный. Беспрецедентный. «Четвёртая проза» состоит из четырёх тысяч ста сорока слов исключительно злобной тошнотворной болезненной абракадабры. Опять по поводу несчастного переводчика «Уленшпигеля» Аркадия Горнфельда, уличившего Мандельштама в плагиате и тем подвигшего великого поэта на великую же склоку, которая не кончилась до сей поры. В которую был вовлечён почти весь тогдашний союз писателей. Невозможно это запомнить, пробовал, по себе знаю. Эта «Четвёртая проза», если верить, была доставлена из головы Иосифа в голову Надежды ещё в 1929-ом году. Перенесена была Надеждой на бумагу незадолго до смерти, когда ей, как она определилась, бояться стало нечего. Возможно ли держать в памяти тысячи слов почти пятьдесят лет, чтобы передать их потом слово в слово, как утверждают мандельштамоведы, подхватившие это у самой Надежды Мандельштам. Не запомнил я из этой ахинеи ничего, кроме единственной фразы, которую можно во всём тексте признать вразумительной: «Я настаиваю на том, что писательство в том виде, как оно сложилось в Европе и в особенности в России, несовместимо с почётным званием иудея, которым я горжусь». Это завет его всем обществам и мандельштамоведам. Так что не стоило бы теперь навязывать многострадальному Мандельштаму звание великого русского писателя, он, думаю, от того в своей безымянной могиле переворачивается и тем весь прочий неприкаянный прах тревожит. *** Ещё на VII-ом Съезде Объединенных Дворянских Обществ (1912 год) прозвучали такие слова: «…перенимая наш язык, наши литературные формы, внешне усиленно прикидываясь русскими, всячески стараясь внешне обрусеть, остаются всё теми же евреями, вкладывают в русские формы своё, еврейское содержание…». Вон как давно уже были выработаны основные цели этих «мемориалов» и их «мандельштамовских обществ». *** Не хочу, чтобы символом у нас стал литературный вор, русскоязычный литератор, не умеющий чувствовать русского языка, склочник, половой извращенец и хам. Ну никак не хочу я такого конца для России. Потому и считаю, что тот насквозь лживый образ Мандельштама, который навязывают нам в течение тридцати лет все эти злокозненные общества и центры, и от которого начинает подташнивать, хочу повторить это, очередной попыткой уничтожить остатки нравственности и морального здоровья нашего народа. Не хочу я такого символа России для русского народа!.. И не стоило бы теперь опять же с идиотической настойчивостью приобщать Надежду Мандельштам к наследию Осипа. А то ведь, ей Богу, складывается впечатление, что она то и есть настоящий автор его гениальных стихов и прозы. Недаром ведь американский литературовед Омри Ронен так сказал об этой Надежде Мандельштам: «…весёлая и безответственная в молодости, стала злой святошей, искажавшей стихи и мысли спутника своей жизни после его мученической кончины». Приведу и я одно из таких искажений. В известной «Оде Сталину», не раз упоминавшейся здесь, есть такие торжественные, как и положено для оды, слова Мандельштама: И на земле, что избежит тленья, Будет будить разум и жизнь Сталин. Жена же его настаивает своим авторитетом, что тут следует писать и печатать только так: Будет губить разум и жизнь Сталин. Надо думать, что подобным образом сфальсифицировано ею и всё, что приписывают теперь этому невообразимому Мандельштаму. «…Эти книги растолковали сознание русского народа». Иосиф Бродский о мемуарах Надежды Мандельштам. © Copyright: Владимир Денисов 3, 2024.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
