Второе пришествие

Адвоинженер: литературный дневник

Удивительно, но второй визит состоялся спустя год. День в день, причем обнаружил это открыв страничку воспоминаний. Три часа на одном дыхании посреди картин Вадима Шмыгина.
Сегодня был Кирилл Алексеевич. Рассказал о встречах с Леонидом Андреевым и Тимофеевым-Рессовским, помянул Оболенского и Здановича, Вернадского и Гумилева.
Уделили и местной интеллигентсткой традиции, а особо, влиянию ссыльных и раскольников, каторжан и эвакуированных. Танкоград и Большой атом, Правдухин и Мамин-Сибиряк, и конечно не забыли Ванечку в купеческом армячке - железную дорогу. Детство Темы.
Скажете, игра в бисер - ничуть, неоцифрованная человеческая речь. Без доклада и бумажки, лицедейства или школярства. Ткань, музыка, импровизация, живая вода - встреча, впечатление и генерация.
К.А. говорил о литературном музее, которого пока нет, а потом о тех, которые есть в Москве, Свердловске и Ленинграде. В частности о том, как в 1957 году будучи десятиклассником упросил показать комнату Блока в Пушкинском доме. Специально приехал из Челябинска. Показали, и он-счастливый сидел за поэтическим столом держа в руках подлинные блоковские строки. О журнале "Техника молодежи", о недописанной докторской, а потом снова о Поршневе, а потом снова об Аркаиме, а потом читал на память Кобзарь на украинском.
Поэтическое состязание в Блуа - я знаю все, я ничего не знаю...


***


Собственно, моя деятельность в фейсбуке подтверждает возврат к традиции провинциальной интеллигенции. Правда трижды нестоличной - Челябинской, а по словам К.А. Южно-Уральской. Той которая складывалась под влиянием не столько столичных образцов самих по себе, сколько в их незавершенном, размытом восприятии. Как может раскольник салютовать синодальным уложениям, а ссыльный приветствовать усиление репрессий. Только формально. Волшебство провинции заключается в том, что универсализация, гребенка, стандарты и циркуляры, обильно низвергаемые сверху вниз, торжественно принимаются к исполнению, радетельно беруться под козырек, но не доводятся и даже середины. Отчитались и забыли, но жизнь - та, которая движима традиционным естеством, - продолжается. Сказали вывесить лозунги и флаги - сей момент, а дальше трава не расти. Разве кто карьеру сделает или деньжат. Дальше борозда с делишками, кухонька с разговорами, да огородик с банькой.
Все да не все. Некоторые пришлые остаются наподольше - ссыльные, каторжные или эвакуированные. И таких немало. Евреи с синагогой, немцы в Лазурном, инженеры с Ленинграда и Харькова, татары, казахи, башкиры. Полна коробочка. Открытый город - место, куда стекались ручейки. Географический магнит, обеспечивший человеческий круговорот размером четыре тысячелетия. Сам Заратустра изволили.


Как это передается, допытывал я К.А., как наследуем, откуда течет традиция и где начинается движение. Манифестация исходного принципа, которая дошла до нас в виде наскальных знаков или других загадочных символах, - не об этом картины Вадима Шмыгина, - и как нащупать ядро, обеспечивающее единство содержания при наличии разных внешних форм, вызванных необходимостью постоянного приспособления.
Дифракционная решетка.


Господи, как же не хватает вот этой вот жизни. Этой стороны реки. Бесед, лекций, семинаров, кухонных посиделок, умопомрачительных споров. Горящих глаз, открытых ртов, спонтанных откровений и волшебно-бессонных ночей. Ощущения происходимости, движения к целому - смыслу, качеству или гармонии. Когда ни эллина, ни иудея, когда куда бы ни пошел, везде мой дом, и сомневаясь в явном верим чуду.



Другие статьи в литературном дневнике: