Загадочный Гоголь. Дополнение 1В пятой главе нашего исследования "Опасная ярмарка: Загадочный Гоголь (часть 1)" мы вскользь упомянули о фильме Владимира Меньшова "Ширли-мырли", сочная, колоритная фраза из которого, произнесенная персонажем, впечатляюще исполненным актером Олегом Табаковым, отразилась, по нашему мнению, в ругани Хавроньи Никифоровны, отчитывающей своего мужа в четвертой главе за непрошеного жениха ее падчерице. Очень уж просилось это ругательство в подтекст ее фразы, ложась в общий ряд низовой, обсценной образности, просматривающейся в этом эпизоде - а далее, и во всей связанной с ним цепочке эпизодов, фрагментов и пассажей, которую мы рассмотрели. И это для меня в данном случае - представлялось достаточным доказательством его действительного присутствия на горизонте гоголевского повествования в данной его точке. Однако - несколько удивляла, не могла удивлять подобная единичность обращения Гоголя к этому произведению кинематографа нашей с вами современности. Как опыт показывает, такие реминисценции образуют у него обычно целую систему складываясь в своего рода КОЛЛАЖ отрывочных, но, тем не менее, органично сочетающихся и друг с другом, и с мотивами собственно гоголевского повествования обращений к цитируемому тексту. И это недоумение разъяснилось для меня, когда я обратился к пристальному рассмотрению того диалога Григория Голопупенко с тем же Солопием Черевиком, - который вызывает у читателя подозрения, что первый из двух этих персонажей - как бы реализует свои потенции САМОЗВАНСТВА, которые заложены в его "родстве", в проступающей в его изображении Гоголем проекции на литературный персонаж Пушкина и одновременно историческое лицо, Григория Отрепьева. Потому что в тексте этого диалога я не мог не узнать - логического продолжения той реминисценции из кинофильма Меньшова, которую мы найдем в следующей же главе, в сцене, где будет вновь фигурировать один из участников этого разговора. И происходит это - в той самой решающей, кульминационной для этого диалога реплике, в которой герой, согласно возникшим у нас подозрениям, обманывает Черевика, незаконно называясь сыном его старого знакомого: "- А вглядись-ко хорошенько: не узнаешь ли меня? - Нет, не познаю. Не во гнев будь сказано, на веку столько довелось наглядеться рож всяких, что чорт их и припомнит всех! - ЖАЛЬ ЖЕ, ЧТО ТЫ НЕ ПРИПОМНИШЬ ГОЛОПУПЕНКОВА СЫНА!" Здесь сразу же, как только этот диалог привлек мое внимание в качестве иллюстрации, аргумента к сделанному мной открытию о том, что под маской одного гоголевского персонажа - скрывается другой, да еще и существовавший в исторической реальности, и как только я стал вчитываться в него с подобающей внимательностью, которая позволила бы раскрыть во всей полноте эту, предположенную мной доказательную силу этого эпизода, - сразу же, говорю я, в выделенной мной реплике для меня прозвучала реплика - из другой комедийной, точно такого же, сниженно-бытового, остросатирического плана, что и в фильме Меньшова, роли Олега Табакова! Это - знаменитая новелла из киножурнала "Фитиль" (80-х, вероятно, годов), поставленная по миниатюре Михаила Жванецкого и изображающая производственное совещание на ликеро-водочном заводе. Суть ситуации в том, что все участники этого "совещания", по неумолимым условиям своего рабочего места, находятся, что называется, "в астрале". И все происходящее для них - является неким призраком, "буддийской" иллюзией, а настоящая реальность для них заключена в том ощущении алкогольного блаженства, в котором они пребывают. Сатира Михаила Жванецкого имеет всеобъемлющий характер; характеризует собой историческую действительность советского государства и отношение к ней его граждан в целом. Соответственно замыслу развивается и сюжет. Председательствующий, директор завода, раз за разом приглашает для доклада - начальника транспортного цеха. Тот выходит и выразительным мычанием и соответствующими жестами сообщает слушателям всю ту деловую информацию, которую он должен для них донести. Для них же это - нечто несуществующее, фикция. И поэтому, по окончанию доклада - председатель вновь вызывает начальника транспортного цеха. Тот выходит, как ни в чем не бывало, и вновь начинает - тот же самый доклад: его прежнее, только что состоявшееся выступление - для него тоже полностью пропущенная, несуществующая часть, частица его истинной, "запредельной" жизни! И так продолжается несколько раз, пока не истекает время, отпущенное на заседание. А заканчивается оно - репликой ведущего, произнесенной с неподражаемыми интонациями Табакова: " - Очень жаль, что нам так и не удалось выслушать начальника транспортного цеха!" Вот эта реплика, по моему глубокому убеждению, возникшему сразу же, безо всяких раздумий, - и отразилась, была интонационно-синтаксически воспроизведена Гоголем в реплике его Грицько Голопупенко. Теперь, проанализировав ее ОБЪЕКТИВНО, вне влияния овладевших мною поначалу эмоций глубочайшего изумления, я понимаю, в чем тут дело. У Гоголя - речь идет точно таким же образом, как и у его предшественника, Жванецкого, о ФИКЦИИ; несуществующем. Реальный, предметный смысл реплики Грицько заключается в том, что он - представляется собеседнику: я, мол, сын твоего старого знакомого, Голопупенко. Но выражение, в котором это представление себя у него происходит - в своем прямом, буквальном значении НЕ ИМЕЕТ НИКАКОЙ ПРЕДМЕТНОЙ, РЕАЛЬНОЙ СООТНЕСЕННОСТИ. Его собеседник, Солопий Черевик - вовсе и не пытался представить себе никакого "Голопупенкова сына", как это утверждает он, Грицько, и тем более - не мог получить в этом фиктивном, не входившем в его намерения предприятии никакой неудачи! Точно так же и работники ликеро-водочного завода, изображаемые Жванецким, просто-напросто - не могли потерпеть ровным счетом никакого поражения в строительстве социализма (или, допустим, как это теперь принято выражаться слогом мировой политики, "потерпеть поражение в холодной войне") - по той простой причине, что никакого такого "социализма" они не строили, и строить его - даже не собирались. Они, общими, совместными, безукоризненно согласованными усилиями создавали иллюзию, фикцию, видимость такого общегосударственного, общенационального "построения"; видимость - государственной, национальной жизни вообще. А на самом деле - их жизнь проходила вот в этом самом алкогольном "астрале". В общем, все именно так, как сказал процитированный Гоголем великий русский поэт ХХ века: "Мы живем, под собою не чуя страны..." И мы теперь своими собственными глазами можем видеть, как все эти "великие стройки социализма", вокруг которых было столько свистопляски, стоят на этой покинутой человеком земле мертвыми развалинами: по той простой причине - что их и не было вовсе, а были они - миражем, иллюзией, фикцией. Чёрной дырой, всасывавшей в себя живые человеческие жизни. Но, повторю, этот трезво-аналитический взгляд на природу родства, существенного единства двух этих фраз, стилистических формул двух великих русских сатириков - Жванецкого и Гоголя возник у меня только aposteriori, после того, как я удостоверился в том, что этот процесс реминисцирования произведения писателя-юмориста из отдаленного будущего - действительно происходил на страницах гоголевской повести.
© Copyright: Алексей Юрьевич Панфилов, 2015.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
