Загадочный Гоголь. Дополнение 4Главный вывод, который мы делаем, восстановив в гоголевском тексте эти цепочки имен - в их взаимосвязи, взаимоосвещении, так, что, если мы встречаем здесь имя Ефрем, то мы интерпретируем его как принадлежащее определенному лицу по той причине, что здесь же мы встречаем имя Феодосий (и vice versa), - главный вывод состоит в том, что выстраиваются они, кристаллизуются - именно вокруг сюжета пушкинской трагедии: монах - становящийся царем (а в пьесе Булгакова, как мы подметили, прямо наоборот: царь, Иоанн Грозный, рекомендуется гражданам Советской России простым монахом). Хочу напомнить читателю, что все эти открытия-обнаружения в этом именно эпизоде, диалоге третьей главы происходили у меня на фоне обнаружения, открытия замысла эпизода, составляющего пятую главу повести, другого диалога, причем - диаметрально противоположного по взаиморасположению персонажей: между тем же Грицьком и цыганом, с которым он договаривается вести интригу против Черевика, точно так же как только что - договаривался с Черевиком о женитьбе на его дочери! Замысла, который и состоял в обнаружении в фигуре Грицька - пушкинского персонажа, а в его имени - имени Григория Отрепьева. Поэтому-то у меня все более и более пристальный интерес вызывал этот первый из двух диалогов, в котором та же самая историческая и литературная проекция персонажа начинала шаг за шагом, штрих за штрихом просматриваться - но достигнутая уже совершенно другими изобразительными средствами, так что ее нельзя было опознать, зафиксировать - просто по аналогии со сделанным раньше, на материале другой сцены. Чтобы достичь ТОГО ЖЕ САМОГО РЕЗУЛЬТАТА, приходилось, как это ни парадоксального звучит, начинать все - заново! Именно, буквально: того же самого. Потому что, как ни богато, детализированно было сходство подспудной проблематики, вырисовывающейся в этом диалоге, как ни велика представлялась нам вероятность того, что мы случайно, неожиданно наткнулись НА ТУ ЖЕ САМУЮ СВЕРХ-ЕДИНИЦУ, на иное, совершенно неузнаваемое проявление ее в поверхностном повествовании, - но: недоставало именно этого, полноты совпадения. Недоставало - имени персонажа, которое, для полной убедительности, должно было, по нашему убеждению, быть каким-то образом спрятано, зашифровано в тексте этого эпизода, пусть и - совершенно, принципиально иными средствами, способами, чем это было сделано в разгаданном нами диалоге Грицько и цыгана. Но, надо сказать, что цитата, реминисценция из Жванецкого, благодаря которой и завязалась вся эта история обнаружения подспудного плана эпизода, которая и послужила зерном кристаллизации той картины, которая в результате была проявлена нами, - предвосхищающая реминисценция эта была не единственным проявлением присутствия здесь СВЕРХ-единицы подспудного плана повествования. Были здесь наблюдаемы мной с самого начала и иные явления, которые, однако, поначалу казались совершенно автономными, относящимися к совершенно иному комплексу глубинного повествования, который следовало реконструировать. И именно они, прослеживание их, и привело к решению той задачи, достижение которого мы назвали сейчас необходимым условием для завершения идентификации реминисцентной, цитатной проблематики двух диалогов. Вот только дело заключается в том, что средства эти, которыми Гоголем эта цель зашифровки, сокрытия была достигнута и благодаря которым задача, соответственно, де-шифровки, раскрытия была нами решена, - оказались настолько невероятными, неправдоподобными, что мы даже не осмелились в основной части работы о них рассказать, несмотря даже на то, что открытие это, результат этой де-шифровки сам по себе служит столь убедительным подтверждением нашего вывода о глубинном, историческом и литературном плане, скрывающемся у Гоголя за фигурой его персонажа, Грицька. Они, средства эти, явно лежат на каком-то ином плане художественной системы гоголевской повести, нежели тот, по которому мы двигались, который мы осваивали в ходе нашего основного изложения, и новый план, уровень этот, как и строение всей этой гоголевской художественной системы в целом, нам еще только предстоит осознать. Поэтому я и ограничился только тем, что, приводя эту пространную цитату, выделил в ней места, решающие и исчерпывающие для выполнения этой задачи. Так что читатель, если захочет, может обратиться к соответствующему месту нашей работы и самостоятельно попробовать решить эту задачу: все необходимые средства для ее решения, уверяю я его, у него есть. Единственное, что ему остается, - это овладеть собственным разумом, не позволять ему малодушно подчиняться любым посторонним предписаниям, откуда бы оне ни исходили. Тем не менее, материал этой головоломной, безумной дешифровки, все-таки осуществленной мною, представляется мне настолько интересным, что я просто не решаюсь утаить его от читателя и хочу предложить его на его рассмотрение в этом, выходящем за границы основной работы, дополнении к ней, не взирая на то, какая волна возмущения ни поднялась бы в результате против него со стороны пресловутой "цензуры сознания". Прежде всего, хочу отметить феномен, с которым я столкнулся сразу же, как стал читать этот текст с новой, заинтересованной точки зрения, с точки зрения своей догадки о присутствии, развитии в нем темы "самозванства". Это произошло в первой из фраз, входящих в приведенную мной цитату, реплике Грицько, обращенной к Черевику: " - Ты, верно, ЧЕЛОВЕК ДОБРЫЙ, не знаешь меня, а я тебя тотчас узнал". В тот момент я не понимал, почему, - но у меня сразу же возникла перед глазами сценка из - кинофильма "Джентльмены удачи": добрый и сообразительный, что называется "себе на уме", директор детского садика, в исполнении актера Евгения Леонова, вынужденный обстоятельствами выдавать себя за вора-рецидивиста по кличке Доцент. Сидит на лавке в зарешеченном отделении "столыпинского" вагона, заглядывает в самодельный словарик - ну, точь-в-точь такой же, какой приложил Гоголь к изданию своей книги! - репетирует, проверяет свое знание "блатного жаргона", расхожих его выражений. И среди прочих - звучит произнесенное узнаваемым голосом актера словосочетание, выражение - почти такое же, сходное по смыслу с тем выражением, которое - заметим кстати: в инвертированном порядке слов, а мы уже знаем, ЧТО означают гоголевские "инверсии" в этой повести: обращение времени вспять! - мы выделили в приведенной реплике литературного персонажа. И только потом уже, достаточное время спустя, после того как я произвел весь этот вышеизложенный анализ гоголевской ономастики в этом эпизоде, после того как я сложил ее в систему, как начал рассматривать, разглядывать входящие в него имена - именно так: системно соотносящимися друг с другом, - я, наконец, понял, в результате чего возник этот посторонний, казалось бы, ни к чему не идущий эффект, который я только что описал; понял - каким средствами этот эффект был просчитан и создан в сознании читателя - Гоголем. "ХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК", - задают персонажу фильма вопрос. Мол, как будет это выражение - на воровском жаргоне? Герой Леонова - забывает, не помнит; заглядывает в свой словарик. С удивлением прочитывает это дикое звукосочетание: "ФРЕФЕ". Обрадованно узнает его, как старого, но забытого знакомого: "Действительно, ФРЕФЕ!" И звукосочетание это, два образующих его слога (а он его, это неведомое слово, именно так, по слогам, разделенное на две части и произносит!), это - те слоги, которые ОТСУТСТВУЮТ в странных для нашего, русского, слуха именах отсутствующих, не появляющихся лично в гоголевском повествовании лиц, - именах, упоминаемых в этом эпизоде, Охрима и Хвеськи. И это - буквосочетания, слоги, которые - входят в звучание, написание этих же самых имен, знакомое нам: Е-фре-м; Фе-досья! Вот этот самый, современный нам "блатной" эквивалент употребленного Гоголем выражения "добрый человек" (не знаю, впрочем, не существовало ли это словцо в воровском жаргоне уже во времена Гоголя?), - эквивалент, произнесенный устами и голосом актера Евгения Леонова в современном НАМ фильме, - и звучит в составе двух заимствованных же (как явно заимствовано это "блатное" слово) имен, подобранных Гоголем для оформления этого эпизода! И это звучание, подобранное писателем, - и создает тот "магический", чудесный эффект УЗНАВАНИЯ, который так удивил меня при первом ЗАИНТЕРЕСОВАННОМ (то есть - ЗАМЕЧАЮЩЕМ, воспринимающем вещи так, как они есть, а не так, как их хочется представлять себе нашему сознанию) прочтении этого эпизода.
© Copyright: Алексей Юрьевич Панфилов, 2015.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
