Загадочный Гоголь. Дополнение 2

Алексей Юрьевич Панфилов: литературный дневник

А первоначально, хочу я возвратиться к разбору этого гоголевского фрагмента в целом, эта реминисценция реплики из миниатюры Жванецкого, кинематографической новеллы, в виде которой она была инсценирована (очень сожалею, что не обратил внимания на имя ее режиссера-постановщика), конечно, была воспринята мной с некоторой долей недоверия: и это - именно по той общей причине, по которой такого рода реминисценции, которыми, как я это теперь могу заявить с полной ответственностью, буквально начинена русская классическая литература, - проходят мимо внимания современного читателя. То есть - современного НАМ читателя: такого читателя, который просто-напросто обладает достаточным количеством исторических, художественных, литературных знаний, которые позволили бы ему с легкостью идентифицировать такого рода реминисценции - в отличие от рядового читателя - современника Гоголя и Пушкина, читателя, не обладающего размахом творческой гениальности этих авторов, позволявшей им "заглядывать" к нам.


А причина этого дефекта чтения произведений классической литературы как раз и состоит в неспособности видеть такие реминисценции в их глубинной СИНТАКСИЧЕСКОЙ СВЯЗАННОСТИ, отчего они, даже если иное чуткое ухо их и распознаёт - кажутся чем-то настолько диковинным, выходящим за рамки общепринятого, что видение, восприятие их тотчас же ликвидируется жесточайшей цензурой нашего дикого, невымуштрованного, несамостоятельного "сознания".


И по этой же причине - все сразу же стало на свои места, как только я вспомнил о том, что эта реминисценция - не единичная в повествовании Гоголя; что буквально на следующей странице читатель имеет возможность столкнуться с отражением другой комедийной, остросатирической роли Олега Табакова; и также - в форме хлесткой, афористической реплики, также - воспроизведенной, получившей неуловимо узнаваемый отголосок в повествовании Гоголя. Благодаря этому соотнесению, стало ясно то, что Гоголь, несомненно, сразу же заметил орлиным взором профессионала: роль Табакова в фильме Меньшова - это повторение, редупликация его же роли в маленькой киноновелле, снятой по произведению современного писателя-классика.


Там, в "Фитиле", Табаков и создал этот замечательный образ, типаж (вот почему я так жалею о том, что пропустил фамилию режиссера, который, конечно же, в этом ему немало поспособствовал). А затем - Меньшову оставалось только воспользоваться готовым материалом, рафинировать его, довести до окончательного совершенства - превратив этого полу-интеллигентного все-таки, как никак, персонажа в окончательно опустившегося, деградировавшего алкоголика Суходрищева, разгуливающего по залу суда (!) в хвастливой матросской тельняшке (это - конечно же, реверанс в сторону бессмертной роли Аркадия Райкина в киноновелле "Волшебная сила искусства"!) и - "семейных" трусах до колена: за неимением пропитых, потерянных где-то в перипетиях алкогольного неистовства брюк.


Почему равным образом и отвратительный этот тип Суходрищев, и замечательный актер Табаков оказались в сцене разговора Черевика со своей пропитанной хамством супругой - понять очень легко и просто: в этом эпизоде ведь, как мы знаем, обыгрывается образность, составляющая внутреннюю форму фамилий их обоих - и актера, "табак", и - персонажа!


А вот почему прообраз этой кинематографической роли, киноновелла из "Фитиля" прозвучала, во всеуслышание, в диалоге предшествующем, в том, в котором вокруг Грицька явственно начинает сгущаться ореол "самозванца", - заметить сложнее. И мы, чтобы не ходить вокруг да около, сразу скажем, что дело тут - не в фамилиях, а в именах. В именах двух создателей этого маленького шедевра: актера, ОЛЕГА Табакова, и писателя, МИХАИЛА Жванецкого. Можно заметить, что оба имени эти - самым непосредственным образом, да еще каким, относятся к историческому сюжету пушкинской трагедии, предстоящая реминисценция которой в этом диалоге также назревает.


ОЛЕГ - это имя одного из первых русских князей, Рюриковичей, и именно того, которому посвящено другое поэтическое произведение Пушкина, "Песнь о вещем Олеге". МИХАИЛ - совсем наоборот, первый царь из следующей русской династии, Романовых. Иными словами: намечаются именами этими - те самые исторические полюса, между которыми находится сюжет "Бориса Годунова", катаклизм, приведший к перевороту, изменению течения русской истории.



Вернуться к основному тесту статьи.



Другие статьи в литературном дневнике: