В течение 5 лет я подавал заявки для участия на семинарах-тренингах в ФОЖО - Шведский институт для прессы (точно как называется, не помню) в г.Кальмар. Один раз меня известили, что включен в состав резерва, мол, если кто-то из участников не сможет приехать, то меня пригласят. Но приехали все в Швецию в 2000 году, и я "пролетел". Больше такого "успеха" я не получал. Всегда шел отказ. Зато с удивлением узнавал, что приглашали людей, которые еле говорили по-русски (требовалось отличное знание русского языка). Честно говоря, думал, что эти люди просто умнее и удачливее меня, поэтому не стоит расстраиваться, а лишь в следующий раз постарайся. И в следующий раз не получалось... Лишь потом узнал, что на самом деле выбор участников происходил не в Швеции, а в Ташкенте, ни кем иным как Гульнарой Бабаджановой. Именно она решала, кому ехать из Узбекистана на учебу в эту скандинавскую страну. Меня отсеивала с первого раза. Хотя я сейчас понимаю, что такова была установка для нее от местных властей, и она играла по их правилам.
Прошли годы, и меня в ФОЖО не тянет. Не думаю, то там теперь получу что-то интересное, сам за это время "насабачился".
А сегодня разыскал на диске эту статью, что писал в 2002 году с надеждой попасть на учебу...
СОСТОЯНИЕ СМИ И ЖУРНАЛИСТИКИ В УЗБЕКИСТАНЕ
За десять лет независимости Узбекистана изменился социально-экономический и политический строй, государство взяло новые ориентиры, но СМИ как были «советской системы», так ими и остались. Поразительно, но масс-медиа практически не получила какого-либо поступательного развития – она обслуживает власть, а не решает то, для чего существует – информировать население о реальных сдвигах в обществе, имеющихся проблемах, анализировать ситуацию и предлагать свои пути разрешения. СМИ – это отдельно взятая «страна», которая живет как бы сама собой, не имея реальной почвы под ногами. Как выразился один из социологов, «узбекистанская пресса – это мыльный пузырь, который надувает режим, но который лопнет, едва к нему прикоснешься». Поэтому не зря среди населения существует мнение, что телепрограммы новостей «Ахборот» или «Даракчи» – это советские «Время» или «В гостях у сказки».
- Я принципиально не смотрю узбекское ТВ и не читаю местную прессу, - так заявила мне соседка по подъезду, узбечка по национальности, когда я поинтересовался, откуда она получает информацию о событиях в республике. – Там сплошное вранье. Я живу и вижу одно, а когда смотрю в узбекский телеканал «Ешлар» – там совсем другая картина: ах, как хорошо, как прекрасно, у нас нет проблем. А у меня проблем – по горло, и власти не до меня - у нее свои цели. Поэтому я подключилась к кабельному каналу и смотрю исключительно российские программы.
Существует много проблем, почему СМИ Узбекистана находятся как бы в коллапсе, когда в соседних республиках, которые близки по многим параметрам (единое прошлое, близкий этнос, менталитет, религия, экономика), масс-медиа чувствует себя реальной силой, то есть тем, чем их принято называть – «четвертой властью». «Нашему правительству не нужна правда, - говорит один из журналистов газеты «Правда Востока», который просил не называть себя. – Ведь правда бывает горькой. И чиновники понимают, что именно они порой прямо или косвенно виноваты в том, что реальность – не всегда сладкая пилюля. Но ведь реальность можно подкрасить, сделать сказкой, подсластить, и тогда население на некоторое время уйдет от этой правды, а чиновники станут героями, которые борются за «великое будущее».
Поэтому газеты и телевидение Узбекистана по своей сути сохранили способы и методы работы советской эпохи. Узбекские СМИ - это не средства массовой информации, которые, по сути и назначению, подразумевают политический плюрализм и стремление к объективности, а средства пропаганды, то есть то, о чем долго вдалбливали нам большевики. Их заветы получили наибольшее развитие именно в Узбекистане – авторитарном государстве. И пресса служит не людям, а власти. И один из эффективных механизмов управления и контроля за СМИ – это цензура.
Конституционно цензуры не существует – это можно увидеть в статье 69 Основного закона страны. Но ведь цензура никогда не выходила на свет, она существовала в тени. И теперь она сидит там, руководя всеми информационными потоками страны, получая ценные указания из Аппарата Президента и других структур. Она запрещает освещать события в соседних республиках - Казахстане, Кыргызстане, Таджикистане и Туркменистане, ибо, как один раз выразился главный цензор, «нет таких республик» на карте мира (которая «издана» в Узбекистане). Кстати, именно так можно понять символ, установленный на площади Независимости в центре Ташкента, – огромный золотой шар, на котором в размере всего евразийского материка разместился один Узбекистан, а других государств нет. Нельзя писать о теневой экономике, о взяточничестве во властных структурах, о проблемах в селе, насилии над женщинами, нельзя сомневаться в том, что делает власть и тем более ее глава.
«Нас душит цензура, она заставляет писать хвалебные и сладострастные репортажи во славу правительства, - жаловался мне один из сотрудников экономической газеты «Деловой партнер». – Мы знаем, что нельзя ни в чем критиковать власть, но ведь с полос слетают статьи, которые не имеют никакой политической подоплеки, например, о Ташкентском землетрясении 1966 года. Оказывается, по мнению цензуры, это наводит людей на воспоминания о братской помощи других республик, которые откликнулись на беду в те сложные времена». А ведь, согласно узбекистанской «карте», таких республик не существует. Опрос, который проводился мной среди журналистов в декабре 2001 года, показал, что 67% недовольны действиями цензуры, считая, что они превращают издания в «туалетную бумагу», поскольку для иного они в этом случае не предназначены. Среди тех, кто видел в цензуре пользу, бытовало мнение, что этим самым она оберегает государство от вреда, которое может нанести «неудобная» статья. То есть, если пишешь о нищете или коррупции, значит ты – враг, поскольку выносишь сор из избы, очерняешь страну, подрываешь международный имидж Узбекистана, и этим самым не имеешь права носить гордое имя узбекского журналиста.
«Я пытался написать о том, как детей гонят собирать хлопок, как сотрудников городских предприятий заставляют выходить на хлопковые поля и собирать урожай (иначе они не могут сдать балансовый отчет в налоговые органы, им грозят «проверки» прокуратуры, милиции), как закрывают магазины, чтобы люди не могли купить товары в часы, когда все «обязаны» собирать хлопок, - рассказывает мне журналист областной газеты из Бухары. – Но все материалы не прошли в печать, поскольку цензура запретила писать об этом. Более того, я получил хороший нагоняй от государственных структур за «непонимание политики нашего правительства». Тех, кто пытается добиться своего, ждут большие неприятности - в лучшем случае они лишаются работы, в худшем – свободы и порой жизни.
Сейчас в Узбекистане около 500 СМИ – это больше, чем при Советской власти. Но по объему они значительно уступают тому, что было еще 15 лет назад. Самый большой тираж – это 10 тыс. экземпляров для газеты республиканского масштаба. Сохраняется проверенный в прежние времена способ подписки – органы управления (например, налоговая инспекция, министерство, ведомство) заставляют в принудительно-добровольной форме подписываться на государственные издания. Все СМИ проверяются на соответствие «идеологии государственной независимости». Что это за идеология – никто толком не знает. И в Конституции в статье 16 записано: «Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной». Однако цензоры неукоснительно соблюдают установки вышеуказанной идеологии. Так, огню были преданы книги, которые не соответствовали этой «идеологии», причем это делалось не по тайному распоряжению, а по правительственному постановлению. Из школьных библиотек изъяли «вредные» для Узбекистана книги, написанные такими крупными именами как Проспер Мориме, Оноре де Бальзак, Александр Пушкин, Николай Носов, Садридин Айни и многими другими, потому что эти книги были изданы до 1993 года, то есть до периода, когда началось формирование этой идеологии.
В итоге, в настоящее время с газетных полос слетают статьи, в которых по иному трактуются те или иные события, которые были в прошлом, и которые происходят сейчас. Амир Темур – это не страшный завоеватель, который поработил многие народы, а великий деятель, который строил империю на справедливости и законе. Правда, эту установку оспаривают те государства, которые побывали под игом Тамерлана, но она недействительна для Узбекистана, правительство которого установило памятник главе Самарканда в центре столицы. Я сам, как представитель шведского журнала «Центральная Азия и Кавказ» в Узбекистане, пострадал от такой установки: четвертый номер 2001 года, в котором говорилось об Амире Темуре как о завоевателе, был запрещен цензурой Министерства культуры, вся партия (106 экз.) была конфискована таможенниками и уничтожена, а меня долго таскали следователи за «попытку провоза запрещенной литературы», хотя журнал без проблем распространяется в 35 странах мира. Уже 6 месяцев Министерство иностранных дел не дает аккредитацию мне как иностранному журналисту. «Понимаешь, ведь легче аккредитовать какую-нибудь «желтую прессу», а потом говорить, мол, ведь она «желтая», - сказал мне один из сотрудников МИД, с которым я когда-то работал. – А ваш журнал – научный, аналитический, в них печатаются ученые, люди с большими именами, против их выводов не попрешь. Журнал старается быть объективным, а нашей стране такая «объективность» не нужна. Вот поэтому тебе и не дают аккредитацию».
Ранее я, как журналист, также имел проблемы с властями. В 1999 году я был уволен с должности с заместителя главного редактора газеты «Деловой партнер Узбекистана» лишь за то, что взял интервью у Президента Латвии Гунтиса Улманиса и не спросил разрешения об этом у Аппарата Президента Узбекистана. В 2000 году был уволен с должности замредактора – ответсекретаря газеты «Бизнес-Вестник Востока» по личному распоряжению пресс-секретаря Президента Узбекистана за то, что на сайте www.ferghana.ru опубликовал статью «Интернет: оперативнее и интереснее», в котором сказал, что Интернет недоступен узбекской цензуре и там можно соприкоснуться с иным мнением и написать свое мнение. Служба национальной безопасности прослушивает мои телефоны, читает корреспонденцию (мои письма часто не доходят до адресатов или приходят пустыми – все изымается).
Поэтому журналистам в Узбекистане очень сложно работать. Но я не собираюсь сдаваться, и намерен дальше добиваться свободы для узбекской журналистики. Сейчас мы с коллегами – независимыми журналистами – пытаемся создать Ассоциацию независимой прессы на правах ННО. Это сложно, поскольку Минюст создает препоны в регистрации для подобных организаций. Здесь хотелось бы ознакомиться с системой защиты прав журналиста, которые наработаны в Швеции и других европейских странах.
Что касается возможной учебы в FOJO, то я надеюсь ознакомиться с современными журналистскими технологиями, которые передам своим коллегам (для них организую соответствующие курсы). С другой стороны, я не имею специального журналистского образования и все мои знания и навыки – это результат многолетней практики. В 1999 году вышел Указ Президента Узбекистана о курсах (на уровне магистратуры) для тех, кто работает в журналистике, но не имеет профессионального образования, однако до сих пор этот указ не реализован, и такие журналисты как я не могут получить образования. Единственная надежда – это ваши курсы.
Кроме того, я хотел бы продолжить специализацию в журналистских исследованиях/ расследованиях, и ваши курсы также могли бы мне помочь.
