***«Нет, не заработать тебе на портретах ни гроша, – как-то заявил в мой адрес преподаватель по живописи Сотников, – всё-то ты только плохое замечаешь и этим и питаешь своё воображение. А портретируемый ждёт от тебя позитива, только вряд ли его от тебя дождётся, ибо ты в него не веришь!» «Вот те на! – Подумал я, – как в лужу смотрит, ибо в морях, полях и горах я вижу куда как больше позитива и мне они гораздо ближе и милее, чем человек, разбухший от собственного тщеславия и просящийся на холст». Прошло время и вышло всё по Сотникову – портретов я не пишу и пробавляюсь исключительно пейзажем, а люди, если и удостаиваются у меня в работе роли стаффажа, то сугубо по композиционной необходимости. Вот намедни в очередной раз такая необходимость и возникла. Стою я возле Сампсониевского собора, изучаю, значит, окружающее пространство и думаю, чьи бы фигурки пустить на стаффаж. Тут тётка какая-то подходит и ну разносить мою работу в пух и перо. «Что, – спрашиваю, – было у тебя в Академии по живописи и композиции?» Но вместо ответа она понесла какую-то околесину о собственной художественной одарённости и о своём самодеятельном статусе, густо пересыпая свою речь ненормативной лексикой. «Как, так ты не училась в Академии? Тогда поди-ка вытри сопли!» Тётка взвизгнула и разразилась такими проклятиями, которые мне ещё не приходилось слышать. Причём, сознание воспринимало даже не слова, а сам факт немотивированной агрессии, какой-то уродливой ментальной установки, выдающей подлинное убожество и духовное разложение личности. «Не, – думаю, – эта для стаффажа не подойдёт!» Тут замечаю чуть поодаль от нас стайку детей, швыряющихся камнями по пустым бутылкам, расставленными ими на аллеях сквера. Дзынь-бабах – рассыпаются по округе осколки стекла, бланкируя на какое-то время тёткину матершину. Дети, разумеется, очень милы, но охотничий азарт делает их похожими на беснующихся зверьков, а мне надобно представить факт человеческого присутствия в сквере перед собором. Значит, и эти не годятся. Глядь, на берег пруда бойко выскочила лохматая старушка с полиэтиленовым пакетом и ну бросать хлебные корки в пруд, полагая, что так она сумет покормить голубей. Голуби кружат над её лохматой головой, устремляются за корками, но не лезут за ними в воду, всё-таки голубь – птица не водоплавающая. А надо заметить, что весь пруд уже был засыпан хлебным крошевом, отчего вода в нём вспухла и начала бродить, превратившись, очевидно, в брагу. Старушка, весело припрыгивая, проскакала мимо меня, и, став на гранитный поребрик, вывалила мелкие остатки хлеба непосредственно в воду, видимо более не полагаясь на меткость своего броска. Затем обернулась, мы встретились взглядами. Тут в её глазах я прочитал полное безумие. «Не-е-е, и эта тоже не годится!» «Ладно, – решил я, поступим как обычно». Тем более что на бражный запах пруда сбежалось столько алканавтов, что выбор у меня был достаточно большой. Пьяницы, прилипшие к скамейкам, выпивохи, замершие в позе горнистов, тесные кружки молодёжи, превратившие газоны в распивочные – это, по сути, великолепные модели в силу их очаровательной статики и выразительности. И подходят они на роль стаффажа более чем кто-либо, тем паче, что других-то вокруг и не находится! © Copyright: Виктор Меркушев, 2010.
Другие статьи в литературном дневнике: |
