Так бывает: в пасмурное утро
выйдя без плаща и без галош,
ты в шагах запутаешься, будто
город на верёвочке ведёшь -
от земли на детскую ладошку,
над подсохшей корочкой
травы
бродят черепаховые кошки
и меланхолические львы.
За тобой с насиженного места
снимутся, теряя паспорта,
подворотни, улицы, подъезды:
вроде есть табличка — да не
та.
Видишь дом, знакомый будто с
виду,
а вглядишься — всё-таки иной:
кроткая лицом кариатида
оказалась с мавочьей спиной.
Жаль, не всем досталось жить
у моря
при раздаче здешних адресов:
словно в коммунальном
коридоре
комнату закрыли на засов,
а за дверью — не бывает
лучше,
если не смущает вид на дно.
Прочим сухопутным
невезучим
небо в утешение дано -
там свои затишья и цунами,
и рельеф прибрежной
полосы...
Встали где-то между
временами
памяти песочные часы -
просто зарастили перемычку,
застрочили оба рукава
в день, когда чадила шведской
спичкой
тихая пустынная Москва.
Город семенит на пыльных
лапках,
по тропинкам высохших
ручьёв,
на зиму под черепичной
шапкой
пряча шоколадных воробьёв.
"Где твой дом и дерево и
дети?",
спросит кто-то, живший по
уму, -
и стоишь, не зная, что ответить,
на крыльце, невидимом ему.
(Гаэтан)
