Я пересек деревню,
вернулся. Помедлил возле
одного из домов. Хлопнула
дверь, и на крыльце
появился мужчина в
застиранной
железнодорожной
гимнастерке.
Я поинтересовался, как
найти Сорокина.
- Толик меня зовут, - сказал
он.
Я представился и еще раз
объяснил, что мне нужен
Сорокин.
- А где он живет? - спросил
Толик.
- В деревне Сосново.
- Так это Сосново и есть.
- Я знаю. Как же мне его
найти?
- Тимоху, что ли, Сорокина?
- Его зовут Михал Иваныч.
- Тимоха помер год назад.
Замерз поддавши...
- Мне бы Сорокина
разыскать.
- Видно, мало поддал. А то
бы выжил...
- Мне бы Сорокина...
- Не Мишку случайно?
- Его зовут Михал Иваныч.
- Так это Мишка и есть.
Долихи зять. Знаете Долиху,
криво повязанную?
- Я приезжий.
- Не с Опочки?
- Из Ленинграда.
- А, знаю, слышал...
- Так как бы Михал Иваныча
разыскать?
- Мишку-то?
- Вот именно.
Толик откровенно и
деловито помочился с
крыльца, Затем приоткрыл
дверь
и скомандовал:
- Але! Раздолбай Иваныч! К
тебе пришли.
И, подмигнув, добавил:
- С милиции, за
алиментами...
Тотчас высунулась
багровая рожа, щедро
украшенная синими глазами:
- Это... Кому?.. Вы насчет
ружья?
- Мне говорили, у вас
сдается комната.
На лице Михал
Иваныча выразилось
сильнейшее замешательство.
Впоследствии я убедился, что
это - его обычная реакция на
любое, самое
безобидное заявление.
- Комнату?.. Это... Зачем?
- Я работаю в заповеднике.
Хочу снять комнату.
Временно. До осени. Есть
у вас лишняя комната?
- Дом-то маткин. На мать
записан. А матка во Пскове.
У ей ноги
распухши...
- То есть, вы комнату не
сдаете?
- Прошлый год евреи
жили. Худого не скажу, люди
культурные... Ни тебе
политуры, ни одеколона... А
только - белое, красное и
пиво... Лично я евреев
уважаю.
- Они Христа распяли, -
вмешался Толик.
- Так это когда было! -
закричал Михал Иваныч. - Это
еще до революции
было...
- Комнату, - говорю, -
сдаете или нет?
- Проводи человека, -
распорядился Толик,
застегивая ширинку.
Мы шли втроем по
деревенской улице. У
изгороди стояла тетка в
мужском
пиджаке с орденом Красной
Звезды на лацкане.
- Зин, одолжи пятерочку! -
выкрикнул Михал Иваныч.
Тетка отмахнулась.
- Угоришь с вина... Слыхал,
постановление вышло? Всех
алкашей повесить
на тросу!..
- Куда?! - расхохотался
Михал Иваныч, - Железа не
хватит. Всей нашей
металлургии придет хана...
Потом добавил:
- Вот курва старая. Ты у
меня еще дров попросишь... Я
в лесничестве
работаю - дружбист!
- Кто? - не понял я.
- Бензопила у меня...
"Дружба"... ***к - и червонец в
кармане.
- Дружбист, - ворчала
тетка, - с винищем
дружишь... До смерти не
опейся...
- Трудно, - как будто даже
посетовал Михал Иваныч.
Это был широкоплечий,
статный человек. Даже
рваная, грязная одежда не
могла его по-настоящему
изуродовать. Бурое лицо,
худые мощные ключицы под
распахнутой сорочкой,
упругий, четкий шаг... Я
невольно им любовался...
Дом Михал Иваныча
производил страшное
впечатление. На фоне облаков
чернела покосившаяся
антенна. Крыша местами
провалилась, оголив
неровные
темные балки. Стены были
небрежно обиты фанерой.
Треснувшие стекла -
заклеены газетной бумагой.
Из бесчисленных щелей
торчала грязная пакля.
В комнате хозяина стоял
запах прокисшей еды. Над
столом я увидел
цветной портрет Мао из
"Огонька". Рядом широко
улыбался Гагарин. В раковине
с черными кругами отбитой
эмали плавали макароны.
Ходики стояли. Утюг,
заменявший гирю, касался
пола.
Две кошки
геральдического вида -
угольно-черная и розовато-
белая -
жеманно фланировали по
столу, огибая тарелки.
Хозяин шуганул их
подвернувшимся валенком.
Звякнули осколки. Кошки с
безумным ревом перелетели
в темный угол.
Соседняя комната
выглядела еще безобразнее.
Середина потолка угрожающе
нависала. Две металлические
кровати были завалены
тряпьем и смердящими
овчинами. Повсюду белели
окурки и яичная скорлупа.
Откровенно говоря, я
немного растерялся. Сказать
бы честно: "Мне это не
подходит..." Но, очевидно, я
все-таки интеллигент. И я
произнес нечто
лирическое:
- Окна выходят на юг?
- На самый, самый юг, -
поддакнул Толик. За окном
я увидел
полуразрушенную баню.
- Главное, - сказал я, - вход
отдельный.
- Ход отдельный, -
согласился Михал Иваныч, -
только заколоченный.
- А, - говорю, - жаль.
- Эйн момент, - сказал
хозяин, разбежался и вышиб
дверь ногой.
- Сколько платить?
- А нисколько.
- То есть, как? - спрашиваю.
- А вот так. Неси шесть
бутылок отравы, и площадь
за тобой.
- Нельзя ли договориться
более конкретно? Скажем,
двадцать рублей вас
устраивает?
Хозяин задумался:
- Это сколько будет?
- Я же говорю - двадцать
рублей.
- А если на кир перевести?
По рупь четыре?
- Девятнадцать бутылок
"Розового крепкого". Пачка
"Беломора". Два
коробка спичек, - отчеканил
Толик.
- И два рубля - подъемных,
- уточнил Михал Иваныч.
Я вынул деньги.
- Туалет осмотреть желаете?
- Потом, - говорю. - Значит,
условились? Где вы
оставляете ключ?
- Нет ключа, - сказал
Михал Иваныч, - потерян. Да
ты не уходи, мы
сбегаем.
- У меня дела на турбазе. В
следующий раз...
- Как знаешь. Я на турбазу
вечером зайду. Надо Лизке
поджопник дать.
- Кто это - Лизка? -
спрашиваю.
- Баба моя. В смысле - жена.
На турбазе сестрой-хозяйкой
работает. Мы с
ей разошедши.
- Так что же вы, бить ее
собираетесь?
- Кому?.. Ее повесить
мало, да неохота
связываться. Ружье у меня
отобрать хотели, вроде я
грозился ее застрелить... Я
думал, ты насчет
ружья...
- Патронов жалко на ее, -
вмешался Толик.
- Не говори, - согласился
Михал Иваныч, - я ведь и
руками задушу, если
надо... Зимой ее встречаю, то
да се, по-хорошему... Кричит:
"Ой, Мишенька,
не буду, ой, пусти..." Майор
Джафаров вызывает и
говорит:
"Твоя фамилия?"
А я ему:
"Манда кобылья..."
Пятнадцать суток дали,
без курева, без ничего... А
нам-то хули?..
