Про М. А. Булгакова и нашу жизнь. 1.Прочитав труд Александра Шинделя, я посчитала его лучшим (из всех знакомых мне ранее) произведением о М.А.Булгакове и его творчестве. Решила перенести в дневник, чтоб всегда был под рукой. Александр Данилович Шиндель. ПЯТОЕ ИЗМЕРЕНИЕ. (Изд.1991г.) Глава 1. Эпиграф 1. Эпиграф 2.
Однажды знакомый настойчиво рекомендовал прочесть какую-то статью, автор которой вроде бы доказывал, что Афраний - начальник тайной службы при Понтии Пилате - не кто иной, как сам Воланд. Доказательство основывалось на собственном признании Воланда, который сказал Берлиозу, что он "лично присутствовал при всём этом", но "только тайно, инкогнито, так сказать"... Ну а раз "лично" и "тайно" - то, ясное дело, что в образе начальника тайной службы. Такой вот детективный заход. А сравнительно недавно довелось услышать, что в образе Воланда Булгаков изобразил Сталина... Идут годы, а число желающих "разгадывать" роман как некий прелюбопытный кроссворд не уменьшается. И каждый подобный случай убеждает меня в том, что сеанс черной магии в Варьете продолжается. Что маэстро просто-напросто выкинул очередной номер... В подробном биографическом исследовании М.Чудаковой "Жизнеописание Михаила Булгакова" Упоминается о том, что автор "Мастера" любил читать отдельные главы в кругу друзей и - там, где речь шла о Воланде, - закончив чтение, иногда наклонившись к тому или другому слушателю, многозначительно вопрошал: "А кто такой Воланд?". И одним этим вопросом вводил гостя в состояние полного оцепенения... Полагаю, что выводы о прототипе Воланда скорее всего основываются на подобных - и совершенно достоверных! - свидетельствах. Но из подобных свидетельств делать таких выводов нельзя. Нельзя, потому что мы имеем дело с великим актером и великим мистификатором. В том мире, откуда многие исследователи жизни и творчества писателя берут свои "вещественные доказательства", самого Булгакова н е т. И многочисленные воспоминания современников, и те легенды, которыми начинает обрастать память о нём, и даже многие написанные им письма - во всём этом зафиксированы различные его о б р а з ы. Будучи натурой в высшей степени артистической, Булгаков, судя по всему, вне образа существовать не мог. Это не означает, что он всю жизнь играл. Совсем нет. Но его природная артистичность во многом определяла и его форму общения, я бы сказал - ФОРМУ ПРИСУТСТВИЯ. Поэтому сегодня от желающих "взять" его на ощупь он ускользает почти так же, как ускользали его герои от хитроумных сетей и маузеров. И если допустить, что в подобном предположении есть доля истины, то надо определить, в чём именно воплотилась сущность писателя в её наиболее полном, естественном и совершенно открытом виде. В "Мастере и Маргарите". Я говорю сейчас только о "Мастере". Если бы речь шла о "Белой гвардии", ничего подобного я бы не мог сказать.
Трудно припомнить другой случай, когда бы романы, вышедшие из-под пера одного автора, столь разительно отличались один от другого, как различаются "Белая гвардия" и "Мастер и Маргарита". Роман "Белая гвардия", при всех его художественных особенностях, целиком лежит в русле традиции реалистической русской прозы. Изображено общество накануне своей гибели. Поскольку такие момент истории относятся к категории исключительных, то и задача художника-реалиста определяется, в сущности, однозначно: максимально достоверно отобразить драматическую действительность реального мира. В такие периоды многие реалии бытия приобретают для искусства самостоятельную художественную ценность. Отсюда - умеренность и осторожность во всём, что касается образности (Сравните с "Мастером": там всё или почти всё построено на высочайшем умении использовать силу образных средств). "Белая гвардия" - роман об историческом потрясении. В принципе Булгакову удалось изобразить именно то, что предчувствовал и о чем пророчествовал Блок. Но здесь нет никакого романтического пафоса. Роман написан человеком, который как бы видит наплывающее химическое облако, не зная, сможет ли он в этом облаке дышать, не желая погибать от удушья и, вопреки всему, на что-то надеясь. Эта надежда есть последний рубеж, на котором человек способен сознавать, что он еще жив. Психологически в романе не существует дистанции между автором и героями. Хотя роман написан от третьего лица, и автор мог дистанцироваться от героев, он такой возможностью не воспользовался. да и как он мог воспользоваться ею, если изображал гибель той части общества, к которой принадлежал сам? Роман "Белая гвардия, может быть, единственный в советской литературе "деполитизированный" роман о революции и гражданской войне. Дело в том, что практически вся советская литература о гражданской войне изображала противоборство сторон как проблему выбора. Более того, человек был как бы обязан сделать выбор. Порой официальная советская литература демонстрировала понимание психологической сложности подобного шага и признание права человека на ошибку. Подобным образом изображен, к примеру, Вадим Рощин в романе "Хождение по мукам". Но давая время героям на колебания и ошибки, сами авторы, как правило, заранее знали нужный ответ. Такова вся наша литература о гражданской войне, за исключением, быть может, "Тихого Дона", где проблема выбора изначально представлена, как сомнительная. Главное же в том, что литературой не только утверждалась необходимость выбора, но даже указывалось некое пространственное разделение зон - для "своих" и для "чужих". Булгаков же происходящее изображает как всеобщую трагедию именно потому, что для него, как и для миллионов других, ВЫБОРА НЕ БЫЛО. Выбора не было потому, что сам факт свершения революции мог быть означен только АКТОМ УНИЧТОЖЕНИЯ той социальной среды, к которой принадлежали герои "Белой гвардии" и сам автор. Компромисса с миллионами людей, которые вовсе не хотели погибать и готовы были многим пожертвовать (прежде всего положением привилегированного слоя и благосостоянием), но при этом жить в своей стране, работать на её благо и содержать себя собственным трудом - такого компромисса новая сила, возникшая на классовой идеологии большинства, признать не могла. Стало быть, и проблемы выбора не было. Тот, кто не смог этого понять в семнадцатом, понял в тридцать седьмом. Надо отдать должное Булгакову: он с самого начала никаких иллюзий не питал, и потому его "Белая гвардия" - это роман о конце жизни. Для тех, кто, подобно Булгакову, уцелел физически, это всё равно был конец жизни: разрушалось всё то, в чём он вырос,к чему был подготовлен всей системой воспитания, общения с близкими, образованием и усилиями, направленными на своё внутреннее развитие. Такое разрушение социальной среды обитания влечет за собой и разрушение самого смысла существования. Физически сохранить себя в изменившихся условиях человек может. Но будет ли он при этом тем, кем он был до катастрофы? Не будет. Не дано. Поэтому в романе "Белая гвардия" отношение автора к происходящему вполне открытое. О подлинной глубине трагедии говорит картина, завершающая роман. Эту картину не обошел ни один исследователь. Но сколько исследователей - столько и мнений. Есть даже утверждения, что здесь Булгаков недвусмысленно выразил свои симпатии большевикам. Прошу мне поверить: в чём-чём, но в этом заподозрить Михаила Афанасьевича нельзя никак! Вспомним: бронепоезд в ночи под Городом, нацеленные на Город пушки, красный Марс в небе и замерзающий на морозе часовой бронепоезда, которому на красном фоне Марса чудится пятиконечная звезда. Это то, что ожидает Город после кошмарной жизни многих месяцев, в течение которых немцы, петлюровцы, разные полубанды непонятного происхождения,белогвардейцы и прочие, сменяя друг друга, входили в Город, расстреливали, мародерствовали, мобилизовывали, реквизировали, снова расстреливали. Но всё это,оказывается, еще не кошмар, а лишь предощущение кошмара, которое развеялось и сгинуло перед лицом той силы, что подошла к Городу и притормозила до рассвета. Роман начинается тихим колокольным звоном воспоминаний героя о похоронах мамы, а кончается погребальным вселенским громом колоколов, возвещающим неминуемую гибель притихшему в ночи Городу. Таков этот очень сильный, но вполне традиционный для русской литературы роман. Из многих источников мы сегодня знаем, как в дальнейшем складывалась судьба писателя. Знаем, что как врач он был мобилизован в белую армию и вместе с ней оказался на Кавказе. Знаем, что именно на Кавказе впервые попробовал заняться литературным трудом. Знаем, что писал антибольшевистские статьи и памфлеты. Поэтому имеем все основания предполагать, что после разгрома белой армии Булгаков с необычайной решительностью занялся литературным трудом не только из природной склонности, но, возможно, и с целью как-то себя обезопасить: слишком много там было людей, которые знали (или могли узнать) его как недавнего военного врача в белой армии, а попасть по доносу в ЧК было проще простого. В конце концов именно по этим мотивам он и уехал в 1921г. в Москву, где легче было затеряться и легче было начать жить в новом профессиональном амплуа. Ему предстояло родиться заново в образе писателя. И он совершил невероятное. Менее, чем за пять лет им было написано несколько повестей, сборник рассказов, превосходный роман и пьеса. (Кроме этого - десятки фельетонов, репортажей и статей, которыми Булгаков добывал средства к существованию. Литературная поденщина вызывала у него отвращение: человеку его дарования всегда трудно разменивать себя на мелочи). Тем не менее в считанные годы он совершил чемпионский рывок: к началу тридцатых годов это был писатель с европейским именем. Остальное последовало неотвратимо. На фоне потока новых людей, хлынувших из разных общественных слоёв в сферу литературы и искусства, он выделялся не только силой таланта (этого современники часто оценить не в состоянии), но главным образом, уровнем культуры. Той культуры, которую представители победивших классов иначе, как буржуазной, не называли и в полном разрушении которой видели смысл своего существования. Это был последний барьер, стоявший на пути полного восторжествования партийной идеологии. Позднее партийная идеология научилась использовать русскую классику в нужных ей целях,проторив к ней свои методологические подходы, с помощью которых по лучшим образцам средневековой схоластики "доказывалось", что русская дореволюционная классика исторически подготавливала конечное торжество пролетарской культуры. Само рождение пролетарской культуры как общегосударственной оказалось возможным только при условии разрушения культуры общенациональной, в которую первая некогда входила скромной составной частью. И вот в этот период на этом фоне вдруг открыто, с потрясающей откровенностью, возникает обломок "проклятого прошлого" - классово чуждый писатель. Не могло быть ничего другого, что было бы способно отвлечь от внутренних распрей и объединить все внутрипролетарские течения, кроме как борьба с "проклятым прошлым", если это прошлое себя обнаруживает. Помните беседу героев повести "Собачье сердце" - профессора Преображенского и его ассистента доктора Борменталя? Помните рассуждения профессора о разрухе? "Это вот что: если я, вместо того, чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной начнется разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах". Читая это сегодня, мы вполне постигаем логику рассуждений профессора и не чувствуем себя классово оскорбленными. За 60 с лишним лет мы всё же ощутимо продвинулись и, может быть, даже созрели до понимания того, что 7 комнат в квартире, которая одновременно является и хирургической клиникой, не такая уж, в сущности, роскошь, как это виделось революционному домкому и его председателю Швондеру. Да что там семикомнатная квартира профессора, если мы в последние годы то и дело читали в газетах о том, что какой-нибудь областной, городской или районный функционер взял да отгрохал себе особнячок! При этом мы прекрасно понимаем, что отгрохал отнюдь не на зарплату. Понимаем также, что хирургических операций в своём особнячке функционер не делает, а просто столь восхитительно-откровенным образом заботится о себе и своем семействе, оценивая сам свои заслуги и находясь в ладу с самим собой... А тут - в повести - является некто с красной повязкой на рукаве и с позиций своего классового сознания пытается оттяпать у профессора комнату-другую. Но профессор никак не может вникнуть в эту классовую правоту, а мы посмеиваемся... Природа этого конфликта - вечна, и подобное часто происходит на наших глазах. С этой точки зрения любопытно взглянуть на работу, скажем, любой сессии Верховного Совета. Чаще всего даже самые искренние депутаты расходятся во взглядах именно потому, что по-разному видят сложность той или иной обсуждаемой проблемы. Профессионалы - политики, юристы, экономисты - видят глубже и дальше. Но их в зале меньше, чем остальных. А большинству кажется, что расхождения происходят по партийно-политическим мотивам. И они утверждают, что их консолидация происходит именно на сходстве идеологических позиций. На самом же деле они объединяются даже не по общности интересов, как это может показаться, а по глубине постижения проблем. Теперь представьте, каков был этот - усредненный - уровень лет 60 назад, если в стране пришлось вести ликбез. Представьте тот поистине космический разрыв, который после гражданской войны образовался между отдельными уцелевшими носителями общенациональной многовековой культуры и средой в целом. Чем можно было заполнить этот разрыв, если рывком преодолеть его невозможно? Только узкоклассовой идеологией. Поэтому ни Горький, ни Луначарский, ни Станиславский - люди старой культуры, которые не только были признаны новым обществом, но и призваны им на службу и поставлены в привилегированное положение, - ничего не могли сделать для Булгакова и потерпели поражение в борьбе с... Главреперткомом. Что такое Главрепертком? Комитет, набитый чиновниками, осуществлявшими идеологический контроль за репертуаром театров. По существу - орган политической цензуры, о которую в последующие десятилетия разбились судьбымногих талантливейших людей страны. "Произведя анализ моих альбомов вырезок, я обнаружил в прессе СССР за 10 летмоей литературной работы 301 отзыв обо мне. Из них: похвальных было 3, враждебно-ругательных - 298". "Писали "О Булгакове, который чем был, тем и останется, НОВОБУРЖУАЗНЫМ ОТРОДЬЕМ, брызжущим отравленной, но бессильной слюной на рабочий класс и его коммунистические идеалы" ("Комс.правда", 14.Х.1926 г.) Эти выдержки - из письма Булгакова Правительству СССР - я привел для того, чтобы у читателя были наглядные представления о количественном соотношении сил и об этическом уровне критики произведений Булгакова. Причем цитату из "Комсомольской правды" по сравнению со многими другими можно считать этически нейтральной. Итак, чего же он добился в глазах общественности, завоевав себе имя в литературе? Был в прошлом белогвардейцем (пусть даже врачом), стал "новобуржуазным отродьем". Одно другого стоит, не так ли? Не совсем так. Бывшего белогвардейца (пусть даже врача)любой чекист низового звена мог поставить к стенке. И в любой точке страны. С известным писателем, пусть даже классово-чуждым, так поступить было труднее. Известность - это всё-таки некое завоеванное пространство. Чтобы добраться до личности - надо в открытую преодолевать некоторую дистанцию. А это не так-то просто, тем более если личность известна за рубежом. Конечно, это завоёванное пространство ему бы удержать не удалось. В некотором роде он стал "изгоем номер один". Количество печатных политических доносов на него - то, что тогда считалось "критикой",- неизбежно перешло бы в качество. Ведь не творчество его обсуждалось, как таковое. Отметался образ мыслей, отметалось мироощущение, не признавалось и само право на существование. Понимая такую реакцию, как объективную, другими словами - отдавая себе полный отчет в своих взаимоотношениях с победившей идеологией, он со всей откровенностью писал, что пресса СССР "совершенно права". И мы сегодня оценим его мужество только в том случае, если сможем представить себе концентрацию общественной нетерпимости инакомыслию в то время. По всем объективным данным он был приговорен. Только вмешательство какой-то могущественной "третьей" силы могло бы как-то уравновесить тотальное идеологическое давление, которое должно было раздавить его. Мысли о такой силе - это уже что-то из области мистики. Но такая сила нашлась!.. Глава 3. © Copyright: Глафира Кошкина, 2015.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
