Про М. А. Булгакова и нашу жизнь. 5.Александр Данилович Шиндель. ПЯТОЕ ИЗМЕРЕНИЕ. (1991 год.)
Они уходят в роман о Понтии Пилате, который написал мастер, и там накапливаются. И по мере того, как раскрывается содержание этого романа, возникает самый глубокий и фундаментальный ТРЕТИЙ план. Его роль в романе Булгакова - основополагающая. Главная тема мастера и всего романа Булгакова в целом очевидна: Власть и Время. Власть в романе Булгакова представлена в своем наиболее концентрированном виде - в форме диктатуры. Что же касается сущностных проявлений времени, то в наиболее полном виде они подвластны только художнику. В сущности, любое талантливое произведение есть не что иное, как зафиксированное ОСТАНОВЛЕННОЕ ВРЕМЯ. И в этом времени - В КАРТИНЕ времени - как муха в прозрачном окаменевшем сгустке янтаря, может навечно оказаться запечатанным диктатор. В принципе всякая власть - средство, с помощью которого общество поддерживается в стабильном состоянии. Но здоровую основу стабильности, разумеется, в первую очередь определяет естественный ход всевозможных внутренних процессов. Если же для обеспечения жизнедеятельности общества требуется все большее и большее нагнетание усилий, все большая и большая концентрация власти как инструмента давления, то это означает, что общество либо больно, либо вообще нежизнеспособно. Во всяком случае, это свидетельствует о том, что общество не может поддерживать само себя изнутри и функционирует только под воздействием давления извне. Могут ли в таком обществе диктатор и художник не вступать в конфликт? Не могут. Суть конфликта - в природе диктаторской власти. Этот конфликт (если хотите - противостояние) на протяжение всей истории можно пронаблюдать везде, где существовала или существует политическая деспотия как форма общественного правления. В демократическом обществе подобный конфликт маловероятен, поскольку внутренние общественные структуры ориентированы на обеспечение прав каждой отдельной личности и препятствуют чрезмерной концентрации власти. Сталинский режим по своей сути был классической политической деспотией. Деспотией, которая пыталась создать себе имидж народного - демократического - общества. И чем явственнее обнажалась противоправная, антигуманная суть режима, тем с большими усилиями и затратами работала гигантская пропагандистская машина, декларирующая демократические цели, принципы и программы. Двуличность режима, которая была его родовой характерной чертой, определила особенность целой эпохи и, конечно же, должна была быть отражена литературой. Не могла не быть отражена, потому что природа щедра и рождает талантливых художников во все времена. Об одном из них мы и говорим в этой статье. Сталин держал Булгакова в постоянном напряжении до конца его дней. По человечески понятны и всплески надежды, и продолжительные нервные срывы Булгакова. Понятна даже отчаянная попытка стабилизировать свою - единственную, как у каждого! - жизнь и написать пьесу о революционной молодости Сталина. Но вот что характерно: хотя разговоры об этом и сочувственные подталкивания начались еще в первой половине тридцатых годов, сам писатель взялся за пьесу ПОСЛЕ ТОГО, как фактически был закончен роман о мастере. Он взялся за пьесу после того, когда главное - все то, к чему он был предназначен в жизни, уже БЫЛО сделано. Компромисса духовного здесь не было, была попытка продлить жизнь, аналогичная в чем-то попытке мастера вернуться в опустевший подвал... И даже в таком, казалось бы, компромиссном решении подтвердилось то, что уже было в его романе: гений художника оказался неподатливым. Гений по природе своей холоден и часто даже высокомерен в отношении к плоти, которую природа сделала его временной обителью. Гений хорошо "сознает" эту временность и ненадежность своего убежища и потому нередко им пренебрегает. Потребность самовыражения для него куда более важна, нежели комфортное физическое существование. Это вечный тест на масштаб таланта: художник, который решает проблему выбора между творчеством и комфортным существованием в пользу последнего, либо откровенно слабый по своим природным возможностям, либо сознательно сошедший с единственного пути, который ему был предназначен. В таком случае - это акт самоубийства. Природа сама заботится о гении. Эта забота проста и надежна: обнаружить гения можно лишь тогда, когда он уже воплотился. Никаких, скажем так, превентивных мер ни один диктатор принять не в состоянии. Всякий раз диктатор оказывается как бы перед фактом и вынужден заботиться о своем реноме в истории. Потому-то Сталин время от времени, прежде чем отправить того или иного писателя в небытие, пытался выяснить степень одаренности того, кого он наметил жертвой. "Но ведь он жемастер, мастер?" - допытывался он у Пастернака, прежде чем отправлять в бездонный гулаговский поддон гениального Осипа Мандельштама. Булгаков, который был дружен с Анной Ахматовой, не мог не знать об этом разговоре диктатора с поэтом. М.Чудакова высказывает предположение, что и безымянность мастера в романе Булгакова, и само название романа, может быть, напрямую связаны с этой репликой Сталина, которая должна была иметь для Булгакова огромное значение (сегодня - один мастер,завтра - другой). Очень может быть. Во всяком случае, я уверен, что реплика Маргариты: "Он мастер, мессир, я вас предупреждаю об этом", - появилась в романе не случайно. Маргарита, которая в высшей степени осторожно и почтительно относится ко всему, что исходит от Воланда, вдруг переходит почти на ультимативный тон: "... я вас предупреждаю". Воланда! И, надо сказать, Воланд принимает это предупреждение, как должное: в отличие от малообразованного диктатора, Воланд прекрасно понимает, С КЕМ он имеет дело. Таково недвусмысленно выраженное отношение Булгакова к теме Время и Власть. Эта тема настолько крупна, что определила и раздвоенную структуру романа. Мастер, как и автор, вытесненный той же общественной атмосферой в зону отчуждения, нашел продолжение своей жизни в доказательстве существования Нравственного Закона, регулирующего равновесие между "светом" и "тенью". Нарушение которого - вольное или невольное - влечет за собой неотвратимую кару. Эта кара (по роману) настигает преступившего Закон и за теми пределами, которыми ограничено физическое бытие человека. Если переводить сказанное в область материалистического мировоззрения, то это означает только одно: безнравственность никогда не проходит без последствий, но последствия могут обрушиться на следующее поколение, ибо род человеческий неразделим. Отдаленность кары - это лишь отражение масштаба преступления. Чем серьезнее преступление, тем серьезнее и последствия, тем дольше придется расплачиваться. Открытие мастера в том, что действие Закона проявляется ВО ВРЕМЕНИ и этим обеспечивается устойчивость мироздания. Московский и ершалаимский планы, отнесенные один от другого почти на два тысячелетия, сюжетно замыкаются на мастере. Судьба мастера определяет единство и близость столь далеких, казалось бы, периодов, спроецированных один на другой. В этом многовековом туннеле время материализуется и материализуется действие не подвластных человеку законов. Чтобы увидеть внутреннюю целостность композиции и почувствовать, насколько она прочна, необходимо мыслить понятиями, сфера действия которых намного перекрывает продолжительность любой отдельной человеческой жизни. Глава 7. От Бога Булгакову были даны талант и любовь. Это много. Это почти все, что может получить смертный от Бога. Остальное - от щедрот кесаревых. Сталин глубоко ошибался, когда полагал, что вклад Булгакова в отечественную культуру есть "демонстрация всесокрушающей силы большевизма". Это заблуждение Сталина определило его странную, скрытую зависимость от художника и сохранило Булгакову жизнь. В том, что Сталин находился во внутренней эмоциональной зависимости от таланта Булгакова, - я не сомневаюсь (слово "зависимость" предлагаю вам поменять на любое другое, более точное). Представьте на минуту Сталина сорокового года. Диктатора, набравшего немыслимую силу. Создавшего запроволочную жизнь на одной шестой земного шара. Распорядителя судеб целых народов. Властителя, который без колебаний ДЕСЯТКИ МИЛЛИОНОВ вольных по статусу людей перевел на положение рабов. Наконец, представьте себе диктатора, который все чаще и чаще стоит перед глобусом и обдумывает планы дележа земного шара... Представьте себе ощущения человека, который когда-то начинал нелегальную работу на окраинах огромной империи и в зрелом и еще очень активном возрасте стал её единоличным и полновластным властелином. При этом он понимает, что ни один великий диктатор в истории - от Александра Македонского и Юлия Цезаря до Чингисхана и Наполеона - не обладал такими материальными и людскими ресурсами. Правда, у него появился конкурент на континенте. Но это при известной осторожности и осмотрительности даже неплохо: земного шара в обозримом будущем на двоих хватит, а заниматься такой работой в одиночку все-таки рискованно. Тем более что чересчур горячий конкурент (с которым, впрочем, удалось наладить прочные дружеские отношения) уже ринулся в перекройку мира и со временем замкнет все силы сопротивления на себя... Важно не торопиться и выждать момент... Такие или подобные вопросы могли занимать Отца Народов в начале сорокового года, когда Гитлер уже начал мировую войну. Но даже если мысли диктатора текли несколько в иной форме, не это нас сейчас интересует, а безусловно планетарный масштаб проблем, которому его размышления были посвящены. Вот с этих-то высот - было ли ему дело до писателя, чья пьеса однажды понравилась ему в далеком двадцать шестом (или двадцать седьмом) году? Оказывается, было. "10 марта 1940 г. Булгаков умер. Елена Сергеевна нашла силы в себе записать в дневнике:"10.Ш. 16.39. Миша умер." Весть эта мгновенно облетела Москву. "На следующее утро, а может быть, в тот же день, - вспоминал Ермолинский, - позвонил телефон. Подошел я. Говорили из секретариата Сталина. Голос спросил: - Правда ли, что умер товарищ Булгаков? - Да, он умер. Трубку молча положили". Поэтому, когда сегодня, погружаясь в жизнь писателя, мысленно мы готовы предъявить Сталину кое-какие претензии, это означает, что мы по-прежнему очень далеки от истинного смысла произошедшего пятьдесят с лишним лет назад. В своем отношении к писателю чуждому Сталин проявил всю щедрость, на которую был способен: он позволил Булгакову умереть в своей постели, не арестовал его писательский архив и не тронул семьи... Но все это имеет какой-то смысл, если говорить о романе, как о самой жизни Булгакова. Ну, а в плане чисто литературном? В культурологическом или чисто историческом плане? Что объективно означает этот роман? Прежде чем отвечать на этот вопрос, я хочу обратить внимание читателя еще на один нюанс. Не надо забывать, что в те же годы в Западной Европе набирал силу другой монстр - германский фашизм. "Черная туча поднялась на западе и до половины отрезала солнце. Потом она накрыла его целиком. На террасе посвежело. Еще через некоторое время стало темно. Это тьма, пришедшая с запада, накрыла громадный город. Исчезли мосты, дворцы. Все пропало, как будто никогда не было на свете". Это - последние предгрозовые минуты в Москве. Я не утверждаю, что в этом описании заложен аллегорический смысл. Но предположить - могу. Булгакова всегда остро интересовали политически события - в этом отношении он был человеком очень активным. И можно не сомневаться, что если не явно, то по крайней мере на подсознательном уровне его тревожила возможность катастрофы планетарного масштаба, если "тьма восточная" (сталинизм) и "тьма западная" (германский фашизм) сомкнутся либо в содружестве, либо в противоборстве. И то и другое было бы ужасно: война-то ведь уже началась... Поэтому нравственно-философский смысл романа состоит в категорическом неприятии любой формы жизни, которая подавляет в человеке духовное начало и самого человека низводит до уровня некоего биологического существа, отданного во власть инстинктов. Но в более конкретных пределах, применительно в истории нашего общества, этот роман, безусловно, не что иное как Страшный суд над "административной" системой и её создателями. Пришло время - общественное мнение потребовало улики, и эти улики миллионами исковерканных судеб, подорванной верой в незыблемость законов мироздания, растленными душами, низведенными до растительного существования, хлынули со страниц произведений Солженицына, Шаламова, Домбровского, хлынули потоком лагерной мемуаристики, воспоминаниями об организованном голоде в разгар "эпохи энтузиазма", о "заградотрядах" в тяжелейшие первые годы войны и о дочиста разоренной деревне... И тот, кто по сей день не понимает, почему из нашей жизни не уходит "сталинская тема", тот не сможет понять, почему роман о мастере и роман о Понтии Пилате - это один роман, а не два романа. Стало быть, и рано еще нам говорить о прощении и вечном приюте... Может быть, когда-нибудь этот роман будет прочтен по-иному - свободными людьми.
© Copyright: Глафира Кошкина, 2015.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
