Вологодские вёрсты. продолжение.
1 августа, пятница
Хана июлю, месяц лета-14 остался. Вчера была несусветная жара, сегодня тучки обложили небо, но просветы синего имеются. Юлька с утра разбудила рано и отбыла благополучно в отпуск, в Салоники, в Грецию.
Так что побыли мы с ней только 31 июля один день, вернувшись с Вологодчины 30-го поздно вечером.
Мне сегодня надо написать отчет о поездке. Для это придётся переносить в комп свой рукописный «дорожный дневник», что вёл всю минувшую неделю. И выполнить, наконец, «литературное» задание июля 2014, дописать «Вологодские вёрсты».
23 июля, среда.
Нет ничего у нас более «ненавязчивого», чем сервис внутренних железнодорожных линий РЖД. Конечно, если это не сапсан в Москву. Сразу вспоминается аксёновская «Затоваренная бочкотара», которую перечитывал я накануне июльских поездок на Вологодчину.
Поезд 388-А «Санкт-Петербург – Воркута», но нам туда не надо – слава Богу! Нам только до Ломоватки, а там почти ГуЛАГ, но не совсем.
Не прошло недели, как я вернулся из Харовска, где радовался жизни в обществе друзей своей юности Володи Асташова, Мусы Ибрагимова и Султана Улубаева, и вот снова еду на Ладожский вокзал, но уже в обществе жены и её сестры Людмилы на их «малую» родину, в Пихтово.
Тоня пишет в моём дневнике: «Посмотрим, что там изменилось после нашей поездки туда в 2011 году». Далее, она пишет про пресловутую грунтовую дорогу от Удимы, которую десятилетиями обещают построить местные губернаторы, но об этом я уже здесь не раз писал. («Губернатор отправлен в Москву на повышение, - горько замечает жена, - а вместо дороги в Ломоватке построена часовня… Пусть о народе заботиться Бог…»).
Вот и оставь на минутку тетрадку на столе! Девчонки тут понаписали всякого. Наш поезд не идёт через Вологду, минует её. Но зато в ломоватке мы будем не через сутки, а на два часа раньше. В 2011 году мы уже ездили почти этим же составом туда, теперь только старшей сестры Ирины не хватает, не захотела с нами ехать. Правда, тогда мы ещё заезжали в Великий Устюг и Полдарсу, но тогда жив был ещё единственный брат отца Тони дядя Коля. Зимой его не стало…
Ночью в Коноше проснулся от тишины. Стоянка здесь большая – тридцать минут. Желание спать боролось с противоречивыми чувствами: покурить и обязательно выйти и постоять на станции, куда когда-то пригнали злостного тунеядца, впоследствии Лауреата Нобелевской премии Иосифа Бродского.
Вышел. Узловая станция, здесь перецепляют нашу тягу: электровоз меняют на тепловоз. В центре станции небольшая часовня. Накануне первой поездки на Вологодчину Володя Асташов писал: «Начинаю думать о том, чем и как вас развлекать и просвещать, когда приедете в Харовск. Интересно ли будет 12 июля, на второй день пребывания в Харовске, отправиться на поезде Москва-Котлас в 05-31 в сторону Севера до станции Коноша (это родина Тани Веселковой - нашей сокурсницы)? В 07-29 будем на месте. Чем там мы будем заниматься - смотри в прикрепленном файле. Стоит ли договариваться об этом туре на четверых. Туроператор - мать моей сотрудницы. Напиши свое мнение. Обнимаю, Володя». В программе тура, высланного Володей, было предусмотрено посещение Мемориальной комнаты Иосифа Бродского в Коношской центральной районной библиотеке им. Иосифа Бродского. Но мы посоветовались и решили, что в этом году съездим в Тимониху, на родину Василия Белова, а на будущий год махнём в Коношу. Дело в том, что последняя – это всё-таки не Вологодчина, но Архангельская область. Хотя это не принципиально, обе эти области тесно соседствуют и железная дорога часто пересекает то одну, то другую, а иногда просто является пограничной линией этих областей.
Иосиф Бродский был сослан в деревню Норенская Коношского района по приговору суда. Деревня расположена в 24 км от Коноши. Вынужденная ссылка, длилось с марта 1964-го по сентябрь 1965-го и стала важной вехой в его биографии и творчестве. Здесь им было написано около 80 стихотворений. Работал «питерский тунеядец» в совхозе «Даниловский» разнорабочим. Именно на коношской земле в районной газете «Призыв» впервые были опубликованы взрослые стихи Бродского «Осеннее» и «Тракторы на рассвете».
Пришла зима, и все, кто мог лететь,
Покинули пустую рощу – прежде,
Чем быстрый снег их перья мог задеть,
Добавить что-то к лёгкой их одежде.
Эти строчки написаны тут в Норенском. И в них – тоска. Живя в деревне, Бродский тосковал по дому, мучился неопределенностью своего положения, однако спустя годы он с благодарностью вспоминал простых и сердечных людей, северную природу. «Один из лучших периодов в моей жизни. Бывали и не хуже. Но лучше, пожалуй, не было», — писал о своей жизни на Севере Иосиф Александрович. В эти песенные края, где жили и работали многие прекрасные поэты и писатели, ещё до революции ссылали за революционную деятельность замечательных мастеров слова. А Иосиф, получается, последний ссыльный поэт, отправленный сюда властью на «перевоспитание». Говорят, ежегодно в день рождения поэта 24 мая в деревне проводится традиционное возложение цветов к памятной доске. Только кто это делает? Вернувшись домой, я прочитаю в интернете: «По данным Всероссийской переписи населения 2010 года, в деревне было 7 человек. На 1.01.2010 числилось 3 человека. В деревне осталось всего около двадцати домов. Численность населения — 1 человек (2012)».
Письмо друга напомнило мне о том, что здесь, в Архангельской области родилась наша однокурсница Танечка Веселкова, она жила в одной комнате студенческого общежития на Шевченко с моими землячками – Дамирой Каримовой и Лирой Гирфановой. Где она сейчас, Таня Веселкова?
Продолжение следует.
2 августа, суббота.
Юлька вчера позвонила сразу, как прилетела в Грецию. Тошка убежала на дачу к Надежде Алексеевне собирать малину. «Зенит» сыграет свой первый матч чемпионата в Туле с дебютантом Премьер-Лиги – «Арсеналом». Я продолжаю заносить в комп рукописный дневник нашей последней поездки на Вологодчины. Сегодня в сетях выложил первую часть.
24 июля, четверг.
В Ломоватку мы приехали в 7-15 утра. На своём жигулёнке нас встречал Николай Паршин, друг Толи Ананьина, родного брата жены и их дальний родственник. Впрочем, они тут все родственники в одной деревне. Ждём поезда из Архангельска, который через пару часов привезёт нам самого Анатолия. Для меня это удет первая встреча с братом Тони, я его не видел ни разу, лишь общался по телефону. Да и Тошка с Людмилой не виделись с ним пятнадцать лет. Обе они сразу ушли к Вале, родственнице, живущей в Ломоватке, а мы с Колей коротали время в разных разговорах о том, о сём, попивая пивко. Так что время ожидания пролетело незаметно, вот и Толин состав показался. К его прибытию и сёстры вернулись вместе с Валей.
Это надо было видеть, как Николай встречал своего друга детства. Едва поезд подошёл к платформе, он рванул от меня, ещё не видя Толю, но зная, в каком тот вагоне. Брат жены вышел с сумкой на плече, весь из себя аккуратно и чисто одетый, собранный, сдержанный, но утонувший в объятьях друга Коли, прижавшего его своими лапищами. А я стоял «в очереди на обнимашки», человек иного племени, но муж его любимой сестрёнки… Обнялись, и я сказал: «Ну, здравствуй, недостающее звено в цепи Ананьиных!» И то было правдой: через 15 лет ожидания, я теперь всех их, уцелевших Ананьиных в роду жены, знаю лично.
Моя жена вся светилась от счастья, чуть ли не скакала, как в детстве. Да и Люда радовалась встрече с младшим братом! Как хорошо, что им удалось собраться вместе. Наконец, расселись в машине и покатили в Пихтово.
_______________
СМЕРТЬ ВОВКИ-АЛКАША
«Одноклассник жены, пихтовский алкаш Вовка однажды упился так, что очутился в коме. Из Ломоватки вызвали «скорую» - дряхлый Уазик – микроавтобус. Односельчане погрузили в него безжизненную тушу Вовки, мысленно с ним прощаясь навсегда. Но Митька, Вовкин кореш и верный собутыльник, совершил отчаянный поступок во имя спасения друга: наполнив стакан какой-то бормотенью, влил эту гадость в рот несчастного Вовки.
- Клин – клином вышибают! – философски заметил при этом Митька.
И что б вы думали? Умирающий Вовка - вдруг закашлялся, чихнул, открыл глаза и сел на носилках. Встал, вылез из машины, и с безумным, ничего не соображающим взором, шатаясь, заковылял к своей избе. Обалдевшая от этой сцены фельдшерица, сама чуть не впала в кому: наглядевшись за жизнь на многое, с таким в своей фельдшерской практике еще не сталкивалась. Во всяком случае, современная медицина вряд ли найдёт рациональное объяснение этому феномену, ведь «умом Россию не понять». Разве что сам Вакх, бог виночерпия, заглянул в эту забытую всеми другими богами глухую и вымирающую вологодскую деревушку и спас своего преданного поклонника.
Но и Вакх в другой раз не стал предпринимать такую рискованную поездку по бездорожью в Пихтово: и года не прошло – загнулся Вовка от перепития, и Митька тоже не спас…
Брат жены Анатолий, много лет исполняющий функцию «информационного агентства» пихтовских новостей, позвонил нам и сказал:
«Есть две новости: одна хорошая, другая плохая – с какой начать?»
- Начни с плохой, ответила Тошка.
- Вовка умер-таки…
- О, Боже! Бедный Вовка!.. А хорошая какая?
- Дык! Дом-то теперь освободился!
Много лет Володя жил в отчем доме жены. Ещё раньше Володи, года за два, умерла от алкоголизма его жена, и теперь дом опустел…
Так появилась необходимость собрать заочный «семейный совет». Три сестры и брат обсудили по телефону создавшееся положение, и большинством голос постановили: предстоящим летом собраться в Пихтово и привести в порядок заброшенное жилище, где все они выросли, а затем разлетелись по свету.
Володя не дожил до пенсионного возраста. Ему и не светило до него доживать. Смысл его существования был утерян уже давно. Более того, был ли вообще когда-либо смысл в том, что он появился на свет? Я спросил жену, что может хорошего сказать о нём?
- Ничего! Учился плохо, интересов общих – никаких! Помню только Вовку на уроках физкультуры: на лыжах бегал неплохо. Однажды повязал мой красный платок на шею, его далеко видно было на лыжне… вроде как симпатизировал что ли… а вообще, после седьмого класса уехал в Ленинград поступать в строительное училище… и пропал. Потом ходили слухи, что на стройке работал… говорят сидел… когда вернулся, меня там не было, но знала, что нигде не трудился, пьянствовал.
Как-то, ещё в студенчестве, купил я у букинистов брошюрку дореволюционного издания. Кажется, её автор был Поссе. Называлась тоненькая книжка – «О смысле жизни». Содержания её я не помнил, но первый абзац до сих пор сохранился в памяти: «Вопрос о смысле жизни – основной вопрос философии».
Тогда эту формулу воспринял иронически. Ещё бы, ведь я был убеждённым марксистом, а нам с первого курса вдалбливали:
«Основной вопрос философии – вопрос об отношении мышления к бытию». Что первично: материя или сознание? Что откуда взялось: сознание из материи или материя из сознания? Ну, конечно, материя первична!..
И только теперь понял: прав был Поссе: «Вопрос о смысле жизни – основной вопрос философии».
А какой смысл жизни был у Володи? Философ-экзистенциалист, француз Жан-Поль Сартр утверждал, что человек радикально и абсолютно свободен. Но «свобода» эта дорогого стоит, ибо мы несем полную ответственность за собственный выбор. Тимоти Спригг утверждал, что концепция радикальной свободы Сартра имеет недостаточно биологических обоснований. И приводит пример человека в состоянии алкогольного опьянения. До какой-то степени его поведение обусловлено наличием в крови алкоголя. Однако если предположить, что биология в этом случае играет основную роль, то она должна играть ту же роль и при отсутствии алкоголя в крови. Так это или не так на Володьке никак не проверить, потому что алкоголь в его крови был величиной постоянной. И смысл жизни, следовательно, у Володьки определялся не результатом его деятельности, а наличием алкоголя в крови.
Кабы был такой Вовка один уникум, то и писать об этом было бы не нужно, да только, увы, не один он. Раз в два года мы стараемся с женой побывать в Пихтово: поклониться могилам матери и отца, привести их в порядок, немного посидеть у речки Ёрга, не раз описанной Тошкой в её стихах и прозе, побродить по селу да по лесу, где каждая тропинка запомнилась, и повздыхать, глядя на умирающую страну её детства.
Мое начало - от этой речки,
от огорода, от дома, печки,
от этой баньки, ковша, кадушки.
Здесь мама мыла меня, девчушку.
Мое начало - в деревне Ёрга…
Стихи написала моя жена. Вообще-то, Тошка в Пихтово родилась, а Ёрга – это место её второго рождения:
…там от ожогов болела долго.
Была четвертым в семье ребенком,
и брат-последыш кричит в пеленках.
Бинты грибницей врастали в раны -
алеет ворох на подносе.
Отец из дома уходит рано,
в губах дрожащих - папироса.
И от бессониц, моих мучений -
ходила мама неслышной тенью.
Вконец отчаялась, в деревню дальнюю
меня отправила на выживание.
И, к счастью, бабушка не бинтовала,
простынкой легкой накрывала,
намазав тельце медвежьим жиром,
еще безгрешную отмолила.
Мое начало - и в той потере -
с пятном на ухе корове белой.
Ее под старость забили вскоре,
какое было большое горе!
Два дня ревела - ее жалела,
клубком свернувшись на теплой печке,
и долго мяса совсем не ела,
слыла притихшею овечкой.
Мое начало - в глазастых детях,
в глядящих строго со стен портретах.
Мое начало уже далече,
а мне все мнится - иду навстречу.
Останавливались мы всегда у тёти Дуси, Тониной маминой подруги.
В наш последний приезд заглянул к матери её сын Сергей, такой же алкаш, как и большинство мужского населения деревни, позвал: Приходи ко мне завтра, я баньку растоплю!
На завтра пришёл я, покричал Серёгу, да никто не откликнулся, а к двери в избу была прислонена лопата, что означало: в доме никого нет (здесь сроду замков не знали: прислонят палку к двери – значит заперто). А я пива с собой принёс, думал, попаримся, в Ёрге окунёмся, а она холодющая!, потом посидим, пивка попьём, «за жизнь» поговорим! Сунулся в баньку, и впрямь натоплена! Попарился я всласть, но в одиночестве, бултыхнулся в речку, взбодрился! Пивка тоже попил да пошёл до дома.
Оказалось потом, что баньку истопила тётя Дуся, а Серёжку мать сама «заперла» в доме, лопату прислонив. Спал он там безнадёжно пьяный…
В тот день забежал к тёте Дусе и Тонин дальний родственник Павлик: с ним мы по пару рюмок выпили…
На другой день уехали. А вскоре и весть пришла от Толика, брата Тони, что Серёга умер от «белой горячки», а Павлика разбил паралич…
- Так и было? – дочка спрашивает, когда я это писал, у неё сегодня выходной.
- Не совсем… Павлик тоже вскоре умер… а перед ним - жена его, красивая была женщина, только в молодости, трудясь на лесоповале, получила по спине удар хлыстом, всю жизнь маялась с позвоночником, от этого и умерла.
- А какие-нибудь хорошие, добрые вести оттуда приходят?
Я искренне пытаюсь вспомнить что-нибудь повеселее, да ничего не вспоминается… Вспомнил, правда, одного непьющего мужика Николая Крюкова, одноклассника сестры жены, но снова полезли в голову грустные мысли о смысле жизни. Потому что «непьющий этот Николай» запомнился лишь одним: выходил с утра в центр деревни, на развилку дорог и садился на столбик, оставшийся от скамейки и сидел так весь день без всякой цели: глазел по сторонам, иногда к нему подходили, разговаривали. Сам Николай больше помалкивал, в разговоры вступал неохотно, заторможено, с долгими паузами…
Уезжая, в Ломоватке, являющейся как бы волостным центром, мы случайно встретили там жену Николая, учительницу местной школы – Людмилу Леонидовну Крюкову - полную противоположность своему мужу: она с увлечением рассказывала нам о том, что много лет создает школьный музей о местной истории и очень сокрушалась, что поздно о нас узнала. Оказывается, она прочитала книгу жены и хотела её пригласить в школу, как знаменитую землячку, ставшую писательницей. Она и сама человек пишущий, выпустила несколько брошюр по истории края».
Это отрывок из рассказа, написанный накануне моих путешествий по Вологодчине этим летом. А рассказ – нечто художественное, допускающее вымысел. В действительности, например, Павлик не умер, выжил. Мы по пути в Пихтово заехали к его дочери в Ломоватке, повидаться. После инсульта Павлик научился сносно говорить, но исхудал весь, вся левая часть туловища парализована. А был такой энергичный живчик, на месте не мог усидеть.
Про семью Крюковых рассказ впереди. Здесь скажу только, что Николай Крюков, Николай Паршин и Анатолий Ананьин – друзья детства, были неразлучной троицей, но когда я писал рассказ, об этом не догадывался.
Продолжение следует.
Другие статьи в литературном дневнике:
